отовых вступить на путь терроризма, представляло для сторонников глобализации проблему, о которой они раньше даже не подозревали[469]. В изменившейся международной обстановке бедность приобретала угрожающую форму. Плохо функционирующие государства, ранее представлявшие проблему лишь для их страдающего населения, теперь превращались в прямую угрозу американской национальной безопасности[470].
Безопасность и развитие были тесно связаны между собой с 1950-х гг.: развитие всегда означало большую безопасность в мире для тех, кто проводит его в жизнь; безопасность же чаще всего определялась через социальную и экономическую проблематику[471]. Беспокоясь о том, чтобы соответствовать политике США, агентства ООН разрабатывали собственные способы реагирования, превращая развитие якобы в обеспечение «человеческой безопасности» в беднейших регионах планеты. Однако через месяц после налета на башни-близнецы в США политические обозреватели больше рассуждали о том, что этот провал глобального развития может означать для безопасности США и каков будет ответ американцев. В 2002 г. в статье для «Форейн Аффэйрс» финансовый журналист Себастиан Мэллаби упрекнул США в нежелании действовать с имперских позиций. По его мнению, исторической альтернативой зарубежной помощи являлся империализм. В прошлом помощь из-за границы – наряду с глобализацией – помогала в строительстве наций, однако оставалась «упорствующая группа дисфункциональных стран». Международные агентства не могли с ними справиться, и глобализация тоже: пришло время США взять на себя имперские полномочия. И хотя основная инициатива в этом, по выражению Мэллаби, «новом имперском движении» должна была исходить из Вашингтона, журналист не считал, что Америке придется одной тащить такой груз. Он рекомендовал для ответа на новый кризис использовать международные институты, как они использовались в прошлом: чтобы сделать свои действия легитимными и разделить ответственность. Однако самой ООН в числе вышеупомянутых международных институтов не было: Мэллаби предлагал создать «новый международный орган… который будет заниматься строительством наций»[472].
Оглядываясь назад, остается только удивляться, насколько малая доля сторонников новой лидирующей роли США после 9 сентября всерьез рассчитывала на полную односторонность. Мэллаби явно не был единственным, кто пытался подать либеральный национализм в новом, более влиятельном виде. Университет Вудро Вильсона, Принстон, стал колыбелью нового проекта национальной безопасности, критически подходившего не столько к распространению Бушем американского влияния на иностранные территории, сколько возмущенного его глупостью и отказом от работы в подлинно многостороннем ключе. Как Мэллаби, разработчики проекта считали, что ООН для старта не годится. «Система интернациональных институтов, которую США и союзники построили после Второй мировой войны… сломана», – писали они и предлагали неовильсоновский «Концерт демократий», новую организацию в сфере коллективной безопасности, которой следовало поручить эту глобальную задачу. Таким образом они собирались создать «свободный мир под властью закона», который сделает планету безопасной для «американского образа жизни». Поскольку бедность, говорилось дальше, разрушает государства через сопутствующие ей бедствия – авторитарное правление, экологические катастрофы и эпидемии, – иностранная помощь должна стать частью американской стратегии в сфере национальной безопасности[473].
Такие рекомендации могли звучать уверенно и убедительно, но они игнорировали некоторые очевидные политические реалии. Развитие действительно подразумевало помощь нациям в их формировании, но во время холодной войны это обычно означало работу через аппарат постколониальных государств и основной упор на улучшение инфраструктуры. Представление о модернизации через электрификацию, городское планирование, сталелитейное производство и пересмотр методов сельского хозяйства само по себе было достаточно амбициозным – настолько, что заранее предполагало возможность провала. Однако нынешнее предложение выглядело еще более амбициозным. То, что США займутся не только строительством дамб, мостов, городов и фабрик, но и преобразованием системы ценностей у целых обществ, уже казалось маловероятным. А представить себе, что Соединенные Штаты, пускай и в коалиции, согласятся задействовать войска и нести потери в течение длительных периодов времени и в широком географическом охвате, чтобы превратить раздираемые конфликтами отсталые страны в образцовые современные рыночные демократии, было просто невозможно. Корпорация RAND послушно составила доклад, основанный на опыте успешной оккупации Америкой Германии и Японии. Правда, однако, заключалась в том, что уроки, извлеченные из этого опыта, были негативными. Обе страны на момент оккупации являлись наиболее развитыми экономиками в мире. И оккупируемые, и оккупанты в середине XX в. взаимодействовали через мощные государственные агентства, способные осуществлять планирование, руководить восстановлением и сотрудничеством в течение длительного периода времени. Могли ли идущие извне усилия по национальному строительству действительно помочь беднейшим в мире странам, где подобная инфраструктура если и существовала, то находилась в полном упадке? Ответ на этот вопрос был очевиден.
Империалистические рекомендации были также обречены на провал из-за короткой памяти их авторов. Призывая к возвращению имперских порядков в международных институтах, они отказывались признавать, что времена изменились. Эпоха мандатов Лиги, Яна Смэтса и Вудро Вильсона оказалась по другую сторону феномена, претендовавшего на роль наиболее выдающегося достижения международного правительства – глобализации национального самоопределения. Если ООН и имела авторитет в тех странах, куда, по мнению Мэллаби и других, требовалось вмешательство, то только из-за исторических ассоциаций с концом колониализма. Европейцы в глазах остального мира до сих пор оставались колонизаторами; было бы со стороны США предусмотрительно присоединяться к ним? Фактически по мере роста враждебности по отношению к американскому вмешательству в дела других стран движение за национальное строительство ослабело. После Афганистана и Ирака и без того умеренный энтузиазм Вашингтона в этой сфере полностью иссяк.
Таким образом, имперская версия связки развитие – безопасность так и не смогла проявить себя, за исключением Ирака и Афганистана, продемонстрировавших ее недостатки. Современная американская концепция национальной безопасности, отдающая предпочтение коротким наземным операциям, применению военно-воздушных сил и действиям с минимальным риском, лишена той основательности и компетенции, которые требуются, чтобы преобразовать сферу развития. Получается, что ООН по-прежнему есть что предложить. Но на сей раз она предлагает нечто новое. Возрождающийся Китай ныне проводит серию инфраструктурных проектов в Африке и Юго-Восточной Азии, предлагая свою форму «сотрудничества Юга с Югом», основанную на новой, специфической китайской модели развития, которая предлагает другим развивающимся странам возможность воспользоваться не только китайским капиталом, но и его опытом вхождения в капитализм в современную эпоху. Фонды Китая относительно невелики, но растут очень быстро – они уже конкурируют с западными займами Анголе и другим странам. К началу 2012 г. китайские займы на развитие для стран Латинской Америки превзошли средства, предоставленные Всемирным банком и Межамериканским банком развития[474].
По мере того как предложенная государством китайская модель превращается в нового глобального инвестора, предоставляющего значительные и постоянно растущие суммы, в частности странам Африки, МВФ оказывается перед очередным вызовом, угрожающим возвратом к этатистскому мышлению, которому неолиберальная революция якобы положила конец. Новая драка за Африку уже началась. Однако с точки зрения африканских клиентов Всемирного банка и других западных агентств по развитию, участие Китая – несмотря на все его ограничения и очевидную заинтересованность – может принести долгожданное облегчение. Свидетельства подтверждают, что попытки экспортировать западные идеалы господства права в сельскохозяйственные общества с древними и сложными юридическими традициями оказываются непродуктивными и могут даже привести к нестабильности и вспышкам жестокости. Поспешные и плохо продуманные масштабные социальные реформы, которые Всемирный банк пытался проводить при Вольфенсоне, оставили за собой разруху, на фоне которой минималистический с точки зрения идеологии и прагматичный подход Пекина кажется социально ответственным. С учетом того, что обваливающийся мост Кеннеди над Нигером сменился новым, китайской постройки, смещение влияния из Америки эпохи холодной войны к Китаю поствоенного периода с позиций этой беднейшей в мире страны вряд ли выглядит столь же тревожным, как с другого берега Атлантики[475].
Подъем Китая в международной экономике и последующее возникновение альтернативной модели развития разоблачило тесные отношения, ранее связывавшие США и Бреттон-Вудские институты. Сдвиг в сторону неолиберализма в 1970-х гг. был вызван американскими идеологическими предпочтениями, транслируемыми через международные институты. Ныне эти институты дезориентированы и отстранены от дел. МВФ нашел для себя новую функцию, пытаясь урегулировать кризис в еврозоне. Однако многие его бывшие партнеры из стран Третьего мира стараются иметь с ним дело как можно реже и требуют больше прислушиваться к их голосу в процессе принятия решений. Всемирный банк согласился на прозрачность своих действий, сотрудничество и умеренность – иными словами, признал, что его высокомерный подход остался позади, а его будущая роль гораздо более ограниченна. Эра дерегулированных рынков и бесконечной финансиализации подверглась проверке (сказать, что она закончилась, будет все же преждевременно) в серии финансовых кризисов, начавшихся в 2008 г. и продолжающихся по сей день. Совершенно ясно, что Новый международный экономический порядок, навязанный Западом под предводительством Вашингтона в конце 1970-х гг. как способ реагирования на запросы Юга, более не жизнеспособен. После того как Япония впала в стагнацию, а Европа и США столкнулись с серьезными рецессиями, геополитический баланс сил снова сместился в сторону Юга. Китай, Индия и Бразилия символизируют новую реальность. Возврат к ЮНКТАД или к дням солидарности стран Третьего мира сейчас не рассматривается. Однако в борьбе между приверженцами свободных рынков и сторонниками стратегической роли государства первые больше не могут рассчитывать на полную и безоговорочную победу