Это предложение было сделано в 2004 г., в период, когда либералы еще пытались продемонстрировать администрации Буша, что при творческом подходе новый язык гуманитарного интернационализма можно было поставить на службу американским интересам. С приходом Обамы их время настало. Соавтор статьи Анна-Мария Слотер, назначенная на некогда занимаемый Джорджем Кеннаном пост главы отдела по планированию внешней политики, при Буше разработала серию стратегических документов, вдохновленных работами Кеннана, но расходящихся с ними в стремлении отхватить свой кусок интернационалистского пирога.
Принстонский проект по национальной безопасности, в котором Слотер также была одним из руководителей, разрабатывал стратегию национальной безопасности, которая создала бы «мир свободы под властью закона». В ней описывалось два ключевых направления развития: принудить государства – члены ООН принять «ответственность защищать», а если ООН окажется неподатливой, заняться формированием глобального Концерта демократий[496].
Точно таким же обусловленным отношением к ООН отличалась и одна из главных сторонниц использования американского влияния в этических целях, еще одна ставленница Обамы, журналист Саманта Пауэр. Автор книги, получившей Пулитцеровскую премию, о причинах провала Америки в деле предотвращения геноцида, Пауэр критиковала вторжение в Ирак на том основании, что США не добились поддержки ООН, и выражала надежду на то, что мощное лидерство Генерального секретаря позволит организации играть более активную роль в предупреждении геноцида и массовых нарушений прав человека. Опасаясь «отсутствия лидера в сфере защиты прав человека» после провала в Ираке, Пауэр выступала за «коалицию неравнодушных», чтобы и дальше продолжать работу, если ООН их подведет[497].
В стратегии национальной безопасности 2010 г. Обамы отразилась новая гуманитарная линия. Там меньше говорилось о военном доминировании, чем при его предшественнике, и гораздо больше о ценностях, как американских, так и общемировых. Обязуясь поддерживать «международную структуру законов и институтов» (в отличие от своего предшественника), Обама напоминал американцам, что «нации процветают, если исполняют свои обязанности, и сталкиваются с последствиями, если этого не делают». Нация, которая «помогла рождению глобализации», должна отстаивать права, которые сделали Америку великой и которые другие «сделали также и своими»: в этих словах прослеживалась явная поддержка идеи об «ответственности защищать»[498].
Разрыв, образовавшийся между США и ООН в 2003 г., был устранен: то, насколько взгляды администрации Обамы совпадали с взглядами Генерального секретаря ООН Пан Ги Муна, стало ясно во время Ливийского кризиса в марте 2011 г. После того как Совет Безопасности поддержал вторжение в страну войск НАТО для защиты гражданского населения, оба высказались в пользу «ответственности защищать» как новой нормы мировой политики. Остальные с ними не согласились. Хотя Россия и Китай воздержались от наложения вето на эту меру, обе державы высказали свое неодобрение и тревогу относительно того, куда пренебрежение суверенностью Ливии может привести. Китай, Пакистан и Индия в дебатах выступали против использования нового принципа для оправдания вмешательства во внутренние дела государства, однако именно это и было сделано – на том основании, что только так можно предупредить массовые убийства мирных жителей в Бенгази.
Тесное сотрудничество США и ООН в продвижении политики, впоследствии выросшей до принципа предупреждающего вмешательства ради соблюдения прав человека, могло подорвать доверие других членов ООН, и без того поколебленное действиями американцев в Ираке. И «ответственность защищать», и стратегия национальной безопасности Джорджа У. Буша 2002 г. принимали отдельную проблему – геноцид в одном случае и оружие массового поражения в другом – как угрозу национальной безопасности и разрешали предупреждающее вмешательство с целью ее устранения. Политические последствия в обоих случаях не оговаривались специально, хотя и были очевидны. «Ответственность защищать» не давала разрешения на свержение Каддафи, что признавал Обама, однако невозможно было представить завершения миссии без его устранения. Означало ли это законное позволение на смену режима в борьбе против лидеров, нарушивших права человека? «Ответственность защищать», несмотря на все опровержения, вела, судя по всему, именно в этом направлении.
Хотя один действовал в критический момент через ООН, а второй нет, и Обама, и Буш, по сути, призывали всех довериться политикам, в частности их знаниям о том, что происходит в центре событий. Тем не менее события в Ираке доказывали обратное. Они продемонстрировали, что, несмотря на масштабный разведывательный аппарат, находящийся в их распоряжении, политики в Вашингтоне и Лондоне фактически знали очень мало о территориях, на которых собирались применять новые «нормы». В Америке, обладающей самой крупной сетью университетов в мире, лишь крошечная группа ученых работала в таких местах, как Ливия, Сомали и Афганистан, когда эти страны стали главной темой в СМИ. И ни они, ни представители разведки, специализировавшиеся на данных регионах, не имели влиятельного голоса за столом, где принимались ключевые решения.
Обама, по крайней мере, признал в своей речи о Ливии, что не каждый эпизод массового нарушения прав человека требует американского вмешательства. Было ли в таком случае достаточно того, что Америка, как он выразился, будет действовать там, где сможет, особенно если предупреждение геноцида считается одной из основных задач «ответственности защищать», а этнические чистки, преступления против человечности и военные преступления, остальные три ее задачи, обычно проходят незамеченными? Почему Каддафи, а не Тибет? Или Газа, или Бахрейн? Сторонники этого подхода высказывались в том смысле, что небольшое количество интервенций лучше, чем их отсутствие. Однако это может быть неверно. То, как правители обращаются со своим народом, не единственный фактор, имеющий вес в международных делах. Мир, в котором нарушение человеческих прав ставится превыше неприкосновенности границ, может породить еще больше войн и человеческих жертв. История прошлого века показывает, что четкие законные нормы, мощные государства и обеспечение международной стабильности в целом способствуют благосостоянию человечества. В исторической перспективе «ответственность защищать» больше всего напоминает возврат к цивилизующей миссии и «гуманитарным» интервенциям XIX в. в Оттоманской империи или Китае. И та и другая способствовали улучшению условий жизни и оправдывали захват земель империями – от британского применения аболиционизма с целью узаконить свою агрессивную политику на море до циничного оправдания фашистской Италией своего вторжения в Эфиопию в 1935 г. тем, что оно якобы совершалось во имя цивилизации, ради борьбы с работорговлей. Балканские инсургенты в XIX в. регулярно взывали к западным гуманистам с просьбами помочь им избавиться от оттоманского ига, точно так же, как Освободительная армия Косова призвала НАТО, чтобы освободиться от правления Белграда. Многие ли из тех, кто поддержал бомбардировки НАТО в Ливии в 2011 г., помнили о завоевании этой страны итальянцами ровно столетие назад, когда родилась на свет теория и практика массовых бомбардировок? Если смотреть на ситуацию с точки зрения стран, где все это происходило, а не с позиций забывчивого Запада, становится ясно, что сопротивление Третьего мира идее «ответственности защищать» свидетельствует не о защите автократии и диктаторства и не о безразличии к правам человека, а о том факте, что, как сказал Дэн Сяопин американскому советнику по национальной безопасности Бренту Скоукрофту в 1989 г., они пережили длинную и печальную историю западных вмешательств в их внутренние дела и считают применение силы в гуманитарных целях заведомо неконтролируемым и непредсказуемым. Правы они или нет, но эти страны рассуждают именно так, что накладывает политические ограничения на законность данной концепции[499].
Если международная исполнительная власть после конца холодной войны значительно укрепилась благодаря миротворческой деятельности, интервенциям и международному территориальному управлению, то институциональной формы она достигла прежде всего в сфере международного уголовного права, где был создан Международный уголовный суд. Это было по-настоящему большое достижение, в частности потому, что предшествовавшие ему организации отличились своей короткой и печальной историей. В период между двумя войнами в Лиге Наций время от времени возникали дискуссии об образовании такого суда, далее последовали процессы над военными преступниками в Нюрнберге, а за ними серия расследований и судов в обеих Германиях, однако их количество с начала 1970-х гг. резко снизилось. Тем не менее предложения об учреждении постоянного Международного уголовного суда повисали в воздухе. Тем более удивительным казался тот факт (по сути, заместивший более решительные действия со стороны США и других крупных держав, которые те не хотели предпринимать), что в 1993 г. Совет Безопасности учредил Международный уголовный трибунал для расследования событий в бывшей Югославии и наделил его полномочиями определять наказания для «лиц, ответственных за серьезные нарушения международного гуманистического права», совершенные на ее территории. Совет Безопасности ООН предложил на голосование Генеральной Ассамблеи кандидатуры судей, а прокурор был назначен Совбезом по рекомендации Генерального секретаря. Эти процедуры имели большое значение, поскольку гарантировали постоянным членам Совета Безопасности контроль над составом суда. Год спустя, в противовес критике за бездействие в Руанде, Совет Безопасности сформировал еще один трибунал, для Руанды.