Вот я и попалась. Мореход, похоже, и на Геру влияет, не только на мое бренное тело и хилое сознание.
Мне оставалось только ждать личного визита Морехода, который под белы ручки отведет меня к морю Ид и предложит ступить на борт своего бессонного и безумного судна.
Но вышло иначе.
Это был не столько сон, сколько видение. Сны — короткие, смутные обрывки прозрения, которое тебе ни целиком за что не покажут. И придется рыться в грудах подсознательного мусора, в неприличных символах обыденных вещей и в обыденных намеках на неприличные вещи. Так что снам я верю не больше, чем груде хлама на антресоли: чтобы вычитать из нее повесть человеческой жизни, надо потратить столько сил, сколько ни одна повесть не стоит.
Зато видение — совсем другое дело. Оно приносит тебе картину на тарелочке. И какую картину!
Для начала — посреди Москвы, на месте зоопарка, располагалась Гора. А город лежал у ее подножия, игрушечный и слепой. Он попросту игнорировал Гору, хотя в ее скальных тоннелях, будто в термитнике, проживало ненамного меньше народу, чем в самом городе.
Гора была замкнутой и самодостаточной. Ничто не входило в нее и ничто не извергалось наружу. Родившиеся внутри Горы в ней же и умирали. Даже звери и птицы у Горы были свои, не чета хилой внешней фауне.
Оттого в зацикленной на себе подгорной вселенной так высоко ценят зоотехников, разгребавших за чудовищными тварями. Тварей здесь держали и обихаживали во множестве. Зоотехники их и кормили. Чем придется — от скисшей овсянки до преступников. Живые и неживые блюда бесстрашно подтаскивали к вялым мордам, на которых в любой момент мог распахнуться багровый бездонный ротик.
Высокое начальство приглядывало за тем, чтобы корма у зверушек было вдосталь. Найти съедобного преступника — помилуйте, об чем речь! Сию минуту, подождать не изволите?
Основными поставщиками белка для монстров-людоедов служили мозговики — существа, похожие на грибы. Их с детства растили в специальных оранжереях, подкармливая пищей для ума и тела. Тела мозговиков ничуть не напоминали героев «Матрицы», хоть и произрастали в аналогичных условиях, — то хлипкие, то заросшие жиром туши с нефункциональными нижними конечностями, объемистыми задами и великолепно развитыми кистями рук. Пальцы мозговиков были прекрасны — длинные, гибкие, гладкие, пальцы молодых перспективных пианистов. Сутками мозговики, покачиваясь от переизбытка чувств, переписывались друг с другом по локальной сети, создавая по заказу «сверху» (никому из мозговиков и в голову не приходило спрашивать, откуда именно) всякие мемы, боянчики, фейки и лулзы. А бывает, и что-нибудь пообъемнее.
Со временем, когда мозговик начинал закисляться и болеть, его забирали из оранжереи и уносили куда-то, как полагали остающиеся, на профилактику.
Впрочем, память у мозговиков короткая, а взаимная нелюбовь столь велика, что никто особенно и не донимал вопросами: когда ж товарищ дорогой вернется? Свалил — и свалил. Вон, на его месте давно уже двое сидят. И какие! Молодые, едкие, продвинутые. Нет, надо плодить мемы энергичнее. А то уронят рейтинг-то…
Вдоль по коридорам пробегали, не глядя ни на кого, административные бабы — накачанные, густоволосые, бренчащие браслетами, лоснящиеся от автозагара и завернутые в хитончики изысканных оттенков. Когда я брела, растерянная, по тем коридорам, одна из баб, похожая на Люси Лиу, вздумала не то вызвать охрану, не то убить меня собственноручно. Наверное, убивать — встроенная функция всех клонов Люси Лиу.
Спасло меня исключительно проворное отступление за выступ скалы. И клон Люси Лиу, едва я исчезла из поля зрения, немедленно обо мне позабыл. Административные гламурные убийцы реагировали лишь на то, что перед глазами.
Разумеется, была у Горы и собственная армия. Солдаты — сопляки в хаки и кожаных плетеных кольчугах с дешевенькими медными нашлепками — вечно глупо ржали и пихали друг друга локтями. Видимо, пытаясь скрасить унылость своего существования.
Вся эта нехитрая антиутопия изначально была запрограммирована… на бегство. Было ясно, что избранное лицо (или лица) попросту обязаны сбежать отсюда, дабы продолжить жизнь в ином направлении, непостижимом для зоотехников, мозговиков, солдатни и Люси Лиу.
Для этой цели в Горе и оказались мы — я, только какая-то не такая, на себя непохожая, и мой приятель, которого я называла то Геркулес, то Дубина. Кажется, оба мы были преступниками. Потому что хотели одного — выбраться из Горы. Нет, хотели — это не совсем то. Мы ДОЛЖНЫ БЫЛИ выбраться. Это понимал и Старый Хрен, жабообразный субъект, сидящий на вершине той горы и обозревающий все происходящее вдали от его бугристо-складчатых колен в хрустальном шаре.
Что он там делал и за чем конкретно следил — мое здешнее «я» и представить не могло. Чуяло подвох, но разгадки не находило. Оно, в общем-то, тоже было дубоватое. И не умело решать несколько задач зараз — такой вот примитивный персонаж примитивной компьютерной игры.
Слава богу, мы с Дубиной точно знали, где выход — глубокая расселина, устье которой скрыто под латриной в солдатском сортире. Хорошо хоть, чистота в сортире царила идеальная, — большинство ребятишек в хаки за свои грехи проводило время, драя стены, пол и, гм, оборудование. А все-таки идти прямиком в казармы, рискуя быть изрубленным даже не от праведной ненависти к преступникам, а от безумного страха перед ними… Такой участи для себя и Дубина не хотел.
Мы бы еще долго прятались по задворкам, решая, пользоваться нам указанным маршрутом или нет. Но тут Старый Хрен пустил по нашему следу охотников.
Здесь, в Горе, так назывались существа, меняющие обличье или вовсе никакого обличья не имеющие. Несмотря на камуфляж, всякое живое существо чуяло приближение охотника и со всей дури пускалось в бега. Потому что охотники внушали Страх.
А Страх здесь был повсюду. Он висел и перемешивался слоями, как сигаретный дым в курительной комнате. Любого рода и качества — животный, подсознательный, божий, адский, театральный, социальный и сексуальный. Все боялись всех и всего. В Горе Страх служил признаком хорошего тона и интеллектуальной продвинутости. А желание избавиться от Страха являлось симптомом душевной болезни и преступных наклонностей.
Но мы с Дубиной хотели именно этого — избавления от Страха. Наконец двое маргиналов поняли: никуда нам не деться, хватит месить ногами, пора идти в заветный сортир, Старый Хрен заманался ждать, пока мы созреем. Все, созрели, пошли.
Нам удалось незамеченными прошмыгнуть мимо столовой, где стоял гул от жевания и рев от отрыжки. Это была УДАЧА.
А у сортира меня встретил одноклассник, скончавшийся в реальном мире год назад — от пьянства, похоже. У него было постаревшее мертвое лицо, аж блестевшее от самодовольства — точно он, безвременно померев, сделал миру большое одолжение. Но я обрадовалась встрече: покойник держал в восковых руках наше спасение — тонюсенькую веревочку, хлипкую на вид и в то же время прочнее проволоки — паутину гигантских арахнидов. Солдаты ее очень уважали. Потом он любезно закрепил «паутинку» где-то у бачка, а Дубина своротил унитаз. И подо мной разверзлась Кишка.
Кишка — озеро подземных вод, узкое, как щель, и глубокое, как все потайные шхеры моря Ид. Там водится всякая неопознанная погань. Я заметила ржавую спину — по всем правилам подводного существования не чешуйчатую, а гладкую, будто стекло, приглаженно-пупырчатую, эргономичную. И морду этого существа — амфибная такая морда, с пастью, напоминающей диван-трансформер на стадии раскладывания. Но больше, чем антрацитовая вода в Кишке и мелко вскипающие зубастыми челюстями водовороты, меня испугала высота, с которой следовало прыгать.
Высоты я боюсь с детства. Поэтому никуда я не сиганула, несмотря на охотников, которые уже перемещались по казармам, слепо поводя безглазыми головами вправо-влево, сканируя пространство. Я отвернулась от расселины и уставилась на Геркулеса.
Он стоял и ухмылялся — здоровенный, весь битый-ломаный, будто старый чайник, ни черта в этой жизни не боящийся. А я стояла к бездне спиной.
Для меня вытерпеть такое труднее, чем совать нос в провал. Никогда не поворачивайся к ЭТОМУ спиной — гласит мое подсознательное правило. Бездна втянет тебя в глотку, даже если ты уверена, что стоишь на безопасном расстоянии. Провал расползется позади тебя, опора под ногами истает — и вот, уже летишь спиной вперед, бессмысленно дрыгая конечностями.
В общем, я без всякого шика поползла по липкой веревочке, упираясь лбом в каменную стену и нащупывая пальцами ног хоть какую-то опору. Наконец, я сорвалась и, пролетев пару метров, плюхнулась на край Кишки. Возле моих ступней немедленно начался конкурс "Пиранья года", но мне было пофигу.
Охотники, похоже, нашли Дубину. А я ничем не могла помочь. Вверху послышалась возня, рев Геркулеса, потом в воду полетела багровая, мясного вида хреновина, похожая на напольную вазу — если представить себе вазу из мышечных волокон и мягких тканей. А там и Дубина сверзился местной фауне на башку. Ну, и я тоже прыгнула.
Подземные воды ухватили нас гигантскими ледяными пальцами, будто пару щепок, и втянули в водоворот.
Разумеется, мы выплыли. Старый Хрен в этом нисколько не сомневался. Он играл нами, не раскрывая правил игры. А нам оставалось лишь подчиняться, до смерти ненавидя его и его игры. Но первый-то уровень мы прошли, нас отпустили на свободу. Выпихнули через прутья решетки, окружающей Московский зоопарк, — и прямо на площадь Восстания.
Я и Геркулес вывалились в душную летнюю Москву. Гора за нашей спиной никуда не делась, всего лишь стала незаметной — даже для нас. Мы выпали из системы.
Дубина сказал: нужно поесть, выспаться и идти в другое, заповедное место, которое ждет-пождет, пока мы херней страдаем. Я кивнула. Но почему-то решила: сперва обязательно посмотрю на себя в зеркало. Это поможет определить, кто же я, собственно, такая.
Зеркало было рядом. Оно не появилось из ниоткуда, а просто было тут всегда. И меня это нисколько не удивило. Я взглянула на себя. В первый раз.