Мажуга заглушил двигатель, и тут же, словно по команде, стихли моторы на всех машинах конвоя. Тишина навалилась разом со всех сторон, как будто до сих пор она таилась в темноте, а теперь прыгнула, накрыла, обхватила мягкими лапами, растеклась над головами… и тут стал слышен равномерный многоголосый гомон, доносящийся с Корабля. Прожектора над тёмной громадой метнулись, лучи скрестились на корме древнего судна, и точно так же резко сместились их отражения в чёрных водах озера. Над пустыней прокатился рёв.
— Начались игрища на Арене, — громко произнёс кто-то из карателей. — Ишь, орут, бойцов завидели.
— Может, щас и подкатим туда? — предложил другой.
— Не болтай, — оборвал пушкаря сиплым голосом Самоха. — Сдурел, что ли? Да если мы ночью заявимся, тамошний народ, чего доброго, решит, что мы воевать прикатили. И чо тогда?
— А чо? Вдарим…
— Дурак. Там народу тыщи две, а то и все три, вон, как орут… а стволов скока? А сендеров? И сам Корабль — чем его взять?
— Там больше людей, начальник, — пробасил Аршак. — Не воюй с Кораблем, не выйдет.
— Да я и не собирался. Завтра при свете поеду на переговоры. А теперь отдыхать всем, что ли. Слышь, проводник, можно здесь наружу-то выйти?
— Выйти можно… — протянул Аршак, — если жизнью не дорожишь. Здесь пустыня злая, нехорошая, враз возьмёт.
— Пугаешь на что? — с раздражением буркнул каратель, предлагавший «вдарить».
— Не пугаю, Аршак верно сказал, — отрезал старик, — возле Корабля много еды. Всё, что в пустыне жрать хочет, сюда, к Солёному озеру тянется. Злое место. Буря ушла, проснулись голодные. Двери свои железные закрывайте, ждите утра.
— Да кто голодный-то?
— Пустыня голодная, все голодные, кто в пустыне живёт. Донная пустыня всегда голодная, только и ждёт, ищет, кого бы взять.
— Хорош болтать, — оборвал разговор Самоха, — запирайтесь, да дрыхните до утра.
— Дядька Мажуга, — шепнула Йоля, — а кто придёт? Про кого старый толковал?
Игнаш не ответил, вытащил кольт и положил руку с оружием на дверцу, ствол глянул наружу.
Послышался лёгкий топот. Йоля привстала и разглядела, что Уголёк, пока старшие болтали, тихонько подкрался к их сендеру. Когда понял, что обнаружен и увидел кольт Мажуги, побежал прочь. Девчонка вздохнула:
— Вот ещё этот теперь подкрадываться будет. Хочешь, дядька, я постерегу пока? Я в дороге выспалась.
— Давай, стереги.
На башне каратели нацепили лопасти, ветряк тут же мерно затрещал, раскручиваясь. Включился прожектор, потом другой, лучи зашарили по округе. Игнаш откинулся на сиденье и сдвинул козырёк кепки на глаза. Йоля глянула на него, вытащила «беретту» и твёрдо решила не спускать глаз с мелкого гадёныша Уголька. Тот всё скакал туда и сюда, сновал гибкой тенью между самоходами, появлялся то из-за одного, то из-за другого.
Пустыня снова сменила цвет. Под луной она стала серебристой. Слежавшийся слой ила блестел, как зеркало. Тени на этом фоне казались особенно тёмными, черней чёрного. Лучи прожекторов с башни скользили по чёрным и серебристым пятнам, которыми покрылась пустыня, очертания теней и световых участков менялись, всё вокруг дрожало и лилось. В изменчивом чёрно-серебристом узоре скользил неугомонный дикарь, и тень плясала под его ногами, гибкая, ловкая.
Аршак прошёлся вокруг застывшего конвоя, вынырнул из тени башни, бросил на песок одеяло и улёгся. Когда ученик пробегал мимо, что-то коротко буркнул. Уголёк резко, будто его за верёвочку дёрнули, присел рядом и замер. Йоля задумалась: что сказал старый? Велел отдыхать? Или посоветовал погодить, пока все заснут, а потом уже крабами швыряться? Ну, зато теперь уже всяко легче — на месте мутантское отродье сидит, проще его высматривать. В дороге она и в самом деле выспалась, к тому же порез на ноге ноет, так и не заснёшь. Каратели на башне тоже не засыпали, вертели прожектор туда-сюда, шевелили тени… На Корабле время от времени поднимался крик…
Луна медленно ползла по тёмному небу, пел ветер, крики на Корабле пошли на убыль, должно быть, игры на Арене закончились. Йоле хотелось встать, размяться, пройтись вокруг сендера, но было страшновато, старый Аршак всё же напугал её своими словами. «Пустыня заберёт» — это ещё хуже, чем если бы проводник точно назвал опасность. А когда не знаешь, чего ждать — совсем плохо. Совсем уж непохожей оказалась Донная пустыня на харьковские подземелья, в которых прошла йолина жизнь, здесь старый опыт совсем не годился. В этом краю было чересчур просторно и пусто.
Время тянулось и тянулось, зыбкое сочетание серебристого и чёрного плыло и дробилось по мере того, как на башне вертели прожектор, Йоля начал клевать носом. Когда она держалась совсем уж из последних сил, Мажуга, не сдвигая кепку с глаз, буркнул:
— Всё, теперь я постерегу, отдыхай.
Йоля встрепенулась. Оказывается, рассвет уже забрезжил серой полосой над горизонтом, и лучи прожектора померкли, и Корабль посреди Солёного озера не так уж ярко освещён. Надо же, ночь прошла… а сон вдруг схлынул, как рукой сняло. Она захлопала глазами, оглядываясь.
— Вина выпей, — посоветовал Мажуга, — теперь можно.
Несколько глотков арбузного вина помогли — глаза стали слипаться… засыпая, Йоля услышала, как Игнаш бурчит себе под нос:
— Странное чувство, заноза. Слишком тихо, как перед бурей. Как будто в последний раз такая тишина.
Потом ей снились небо, пустыня и оружие. В небе проплывали чудовища пустыни, и между ними и Йолей не было ничего, кроме оружия. А для чего ещё оно нужно? Только для того, чтобы стоять между человеком и чудовищами. Чтобы отделять одних от других, чтобы хранить людей от чудовищ. Больше низачем. Но знает ли об этом оружие? Или у него собственное мнение на этот счёт?
Проснулась Йоля от шума — перекликались харьковчане, механик жаловался, что ходовую перебирать надо, смазка загустела, песок набился. Другой ругал жару, третий рассуждал, что надо бы хоть разок бои на Арене поглядеть, очень уж любопытно… Йоля потянулась, скинула плащ, с шуршанием посыпался песок — за ночь ветром нанесло. Потом пришло ощущение жажды, во рту пересохло. Потом возник запах, сладкий, чуть приторный. Она открыла глаза — перед носом покачивался кусок арбуза, срезанная верхушка, мякоть как бы подтаявшая, спелая, сок собрался лужицей. В серединку воткнул нож. Арбуз протягивал Мажуга:
— Давай-ка, лопай. Сейчас поедем.
— Куда?
— К Кораблю. Самоха с собой меня позвал, на переговоры с местными. Ну а тебя я здесь не оставлю, покатим на двух сендерах.
И тут же рядом затарахтело, водитель ближайшей мотоциклетки уже прогревал двигатель. Йоля приняла арбуз, стала попеременно срезать ножом тонкие ломти и отпивать сок из кожуры, как из миски. Попутно оглядывалась — каратели уже были на ногах, похоже, она последней проснулась. Корабль застыл на горизонте тёмным горбом посреди озера. Оттуда не доносилось ни звука. Теперь он не казался островом огня и шума посреди серого безмолвия. Тамошние охранники наверняка заметили колонну в песках и тоже разглядывают. Небось, гадают, кто пожаловал?
Вскоре они уже катили к Кораблю. Впереди сендер с двумя автоматчиками и Аршаком, туда же уселся Самоха, за ними — Игнаш с Йолей, а замыкала мотоциклетка. Иловая пыль летела из-под колёс, Корабль вставал над горизонтом, приподнимался и разворачивался по мере приближения. Вот уже можно различить обводы корпуса, необычайно широкую верхнюю палубу, далеко выдвинутую за корму, подвешенные к бортам домики, плетённые из серых побегов, под ними — наросты местных пустынных паразитов, живущих за счёт испарений Солёного озера, которые росой оседают по утрам на ржавеющих бортах гиганта. По поверхности воды протянуты мостки, ведут к плотам, на плотах — хижины с островерхими кровлями, лодки покачиваются на плоских волнах. Плавучий поселок окружает Корабль с трёх сторон, а там где берег ближе всего подбирается к борту, устроен въезд в чрево Корабля.
Подъехали и остановились у кромки воды. Йоля задрала голову, разглядывая громадину — покрытые пятнами ржавчины и гроздьями пустынных кораллов борта, узкие оконца, прорезанные с толстом металле, над верхней кромкой, невероятно высоко, так, что приходится даже назад откинуться, чтобы разглядеть, торчат головы и стволы ружей. Пока она пялилась вверх, Самоха выбрался из сендера и подошёл к мосткам, ведущим к воротам. Ворота — тяжеленный стальной лист на колёсах. Сейчас его задвинули, перекрыв проход, над листом остался просвет, оттуда глядели несколько человек, головы видны.
— Эй! — крикнул Самоха, махая рукой. — На Корабле! Открывайте, что ли? Мы поговорить приехали!
Головы над воротами переглянулись.
— Ты ж с Харькова? — осведомилась одна. — А то он, посередь пустыни, колонна карательна? Али вы каратели, или чо?
— Мож, карать кого хотите? — с ухмылкой спросила другая голова. — Так энто вы ошиблись, кудысь не туды заехали.
Йоля, скосив глаза, заметила, что Игнаш положил ладонь на рукоять кольта и сдвинул кобуру поудобней. Она только теперь сообразила, что момент наступает очень решительный. Вон чего Самоха с утра такой кислый был… ну да, конечно: с точки зрения оружейных цехов Харькова, Арсенал на Корабле — незаконный рынок, вроде того, на ферме, который они разгромили. А тут попробуй-ка повоюй, вон какая громадина этот Корабль, да и на озере люди живут, тоже, небось с корабельными заодно, они ж от рынка и Арены кормятся. Вон, тоже в окошках стволы мелькают.
Самоха выбрался из сендера, подошёл к краю воды.
— Нет, мы говорить с вашими старшими хотим. Договор заключить! Мы оружие делаем, вы продаёте, мы там, вы тут, нам сговориться можно, чтобы всем хорошо!
Головы в щели над воротами переглянулись.
— Чего не отвечаете? — снова завёл Самоха. — Дайте дорогу, мы к вам въедем, нас тут совсем мало, гляди!
— Да вас и там мало, — ответили с Корабля.
— Потому что мы говорить приехали, добром то есть дела сладить!
— Ну, коли так… отворяй, чтоль, Миклаш, пусть заедут. Тута и поговорим. Внутре.