Мажуга огляделся — стол, стулья, шкафы вдоль стены. Один шкаф старый, со стеклянными дверцами, посуда стоит, не годится. Другой шкаф, массивный, двустворчатый, там одежда. Мажуга запалил зажигалку и держал, пока пальцам не стало больно, но зато одежда в шкафу занялась, огонь побежал по шмоткам. Мажуга вытряхнул остатки табака из кисета, свернул самокрутку и прикурил от новорождённого пожара. Подцепил горящую рубаху, вытянул из шкафа, швырнул в угол. Потом ещё несколько тряпок — в другие углы. На столе лежала раскрытая тетрадь, записи какие-то. Они больше никому не понадобятся, тетрадь превратилась в факел, его Игнаш бросил в соседней комнате на кровать, застеленную вышитым покрывалом. Огонь жадно бросился на новую добычу, побежал по складкам ткани, облизал массивную спинку кровати. Здесь Ржавый сломал стул, ударив хорошенько о пол, из спинки соорудил другой факел, получше, и двинулся по коридору, зажигая всё, что попадалось по пути. Астах не показывался, и движения в доме никакого не наблюдалось. Игнаш уже стал прикидывать, как бы устроить засаду, если хозяин усадьбы всё-таки выехал на пожар в Шебелинку. Увидит зарево над собственным домом, бросился обратно, вот тут бы его…
На первом этаже устроить пожар было ещё легче — там оказался большой зал, длинный стол, стулья. Мажуга ненадолго задержался, чтобы свалить в кучу стулья и подпалить их. Ну вот, дело сделано — можно и покинуть Арену. Мажуга прислушался, сквозь треск пламени не доносится ни звука. Он медленно направился к выходу, прижимаясь к стене и внимательно приглядываясь к каждой двери — не хватало ещё под самый конец проколоться… Добрался к двери, толкнул резную створку, выглянул — и замер. Перед кетчерским самоходом стоял Астах, одной рукой он обхватил Йолю, прижимая руки к туловищу, в другой был обрез солидного калибра. Дуло он вдавливал девушке под челюсть, так что ей пришлось запрокинуть голову. На скуле Йоли уже наливался здоровенный кровоподтек, в глазах стояли слёзы, но она молчала.
— Ну, вот и свиделись, погорелец, — весело объявил Астах. — Бросай кольт, что ли. Потолкуем напоследок.
— А зачем же мне его бросать? Стреляй, что ли, в девку, потом я тебя кончу, да и делу конец.
— Слушай, погорелец, не винти мне мозги. Девка это твоя, и любовь у вас. Я, видишь ли, её просил добром, чтобы она покричала, тебя позвала. Молчала, мутафагово семя. Значит, любит тебя. Разве ж ты не оценишь этого? Разве дашь ей помереть? Нет, Мажуга, меня ты не проведёшь. Бросай кольт. Видишь, у меня один ствол, так что я только тебя и кончу. А её пинком пониже спины на волю отправлю, клянусь. Да, и куртку свою тоже скинь. Я ж знаю, что за курточка у тебя, у меня, между прочим, целый шкаф таких — разного покроя есть, на выбор.
Мажуга швырнул кольт под ноги и, расстёгивая куртку, поправил:
— Не «есть», а «был».
— Что — «был»?
— Шкаф. Видишь ли, оба мы с тобой погорельцы, горемыка. Нет у тебя больше ни шкафа, ни курточек, ни дома богатого, ни даже буровой. Всё сгорело. Жалко мне тебя, Асташка.
— Снимай куртку, — повторил Астах.
Когда Игнаш скинул бронированную одежку, он решился глянуть вверх. Увидел, что из окна, где торчит пулемётный ствол, клубами вытекает дым. Чёрные жирные струи плыли изнутри спокойно, без спешки, пожар не торопился, он знал, что этот дом уже принадлежит ему. Когда Астах поднял голову, ладонь Йоли осторожно скользнула ему под полу куртки.
— Что ж ты сделал, мутант? — прохрипел Астах.
Он злобно ткнул Йолю стволом, она дёрнулась, охнула… и, пользуясь случаем, высвободила руку из-под полы астаховой куртки. В руке был короткий нож.
— Я сделал? — спросил Игнаш. — Нет, это ты сделал. Ну так что, будешь стрелять в меня наконец? Или как? А то здесь жарко становится. Давай, стреляй уж, покончим с этим.
Астах молчал, поглядывая то на Игнаша, то на дым, плывущий из окна. Потом решился, вскинул обрез, Йоля всадила ему нож в бедро, Мажуга упал, выбрасывая руку к лежащему в пыли кольту. Пуля, выпущенная из обреза, ушла вверх и расщепила дверной косяк. Йоля вывернулась из ослабшей хватки, отскочила в сторону, дважды бабахнул кольт. Астах завалился на спину, на лице его застыло удивлённое выражение.
— Ну вот и всё, — устало сказал Мажуга, поднимаясь. — Йоля, лезь в самоход, поедем отсюда…
В дверях позади него хлопнул выстрел, звук был совсем негромкий, и Мажуга не сразу сообразил, почему вдруг ноги перестали его держать, и что это с ним такое приключилось, что он валится и валится… и валится. Когда он упал, Йоля увидела в дверях женщину. Круглолицая блондинка с дымящимся пистолетом, который она судорожно сжимала обеими руками. Женщина зажмурилась и снова вдавила спусковой крючок. Пуля вжикнула над головой Йоли, та метнулась в сторону, в другую, блондинка стреляла ещё и ещё. Она палила, не раскрывая глаз, не целясь, пули уходили куда-то в стороны, Мажуга корчился на земле, под ним расплывалась тёмная лужа, в крови отражался свет фар, луч прожектора и языки пламени, уже показавшиеся в окне второго этажа.
Расстреляв обойму, блондинка уронила руки и завыла. Йоля споткнулась, упала на колени. Над головой грохнул выстрел — не пистолет малого калибра, а ствол помощнее. Самоха, дохнув перегаром, хрипло произнёс над сидящей Йолей:
— Вот теперь готово.
Блондинка, заливаясь кровью, распростёрлась на пороге. Здание уже горело в нескольких местах, густые клубы дыма валили из окон, ползунья шкура на них корчилась и лопалась, языки пламени пробивались наружу.
— Эй, Игнаш, вставай, — позвал Самоха, — ты чего? Чего ты, Ржавый?
Они бросились к Мажуге, подхватили с двух сторон, подняли. Тот обвис в их руках, запрокинув страшно побледневшее лицо.
— Идём, дочка, бежать отсюда нужно, — пропыхтел оружейник. — Скорей! В грузовик его, я за руль сяду.
Они с трудом затащили вяло шевелящегося Мажугу в кабину, Йоля села рядом, обхватила его обеими руками, ей казалось, что если выпустить Игнаша хоть на миг, мир опрокинется. Руки были скользкие от крови, но она держала крепко.
— Йоля, — прошептал Игнаш, — так всегда бывает. Люди думают, что они оружию хозяева, что управляют им. На самом деле… послушай…
Он закашлялся, на губах выступила кровь.
— Молчи, молчи, — просила она, — береги силы.
— Нет, я должен сказать… я понял. Оружие не просто над нами властвует, оно нас ведёт. И… и… и приводит… к…
Самоха завёл двигатель, стал сдавать назад, бормоча, что нужно спешить, потому что зарево над усадьбой сейчас заметят те, кто на буровой…
— Ничего, — твердил толстяк, — ничего, вот привезём его в Харьков, первым делом к лекарям. Знаешь, какие у нас в цеху лекари? Они, дочка, и мёртвого поднимут, вот какие… Ты рану зажми, тряпку какую или что… А, ты уже сама догадалась, это правильно, правильно, дочка…
До Харькова Мажуга не дотянул. Он перестал дышать у того самого холма, где Йоля впервые увидела небо над собой. Теперь она попросила Самоху остановить грузовик и помочь ей выкопать могилу. Небо и впрямь было красивым, сперва тёмно-синее, с медленно бледнеющими звёздами, потом розовое, красное и, наконец, пронзительно-голубое.
Самоха терпеливо ждал и после того, как пригладили землю на могильном холмике. Ждал, пока Йоля смотрела в небо…
Когда совсем рассвело, на горизонте громоздкой серой глыбой встал дым сотен труб, он медленно поднимался к небесам, набухал колеблющейся громадой, струи различных оттенков сплетались, смешивались в бесформенную массу — как будто равнина вспухала волдырём, который вот-вот прорвётся, и брызнет оттуда что-то опасное, смертоносное. Так и было на самом деле — из этого города во все концы Пустоши везли оружие. Оно обладает великой властью над людьми, оно ведёт их странными и опасными путями. Йоля долго глядела на чудовищный дымовой волдырь, вздувшийся над равниной, серый призрак того, старого, давно умершего города. Будто силуэты древних зданий встали среди степи и колышутся под ветром.
— Куда ж ты теперь, дочка? — спросил Самоха. — Хочешь, идём со мной, а? В Харьков? Домой…
Йоля встала, утёрла мокрые щёки, подтянула узел, стягивающий вышитый Лушей платок, и помотала головой. Она не хотела возвращаться в Харьков — город, который дал ей всё, и который затем всё отнял. Бескрайняя Пустошь лежала перед ней, и «беретта» в кобуре на поясе уже вела Йолю странной дорогой.