— Ваше преподобие, коль вы узрели православное Духовенство с хоругвями и крестами, то не выпячивайте вперёд латинский крыж. Не возмущайте люд православный, вы сопровождаете невесту великого князя Московского, не католичку, а православную.
Антоний побледнел, поджал тонкие губы. Думал ли он, что Софья, воспитанница самого папы, ещё не став великой княгиней Московской, посмеет перечить кардиналу римской церкви?
А Софья уже подошла под благословение псковского архимандрита, старого грека, и опустилась на колени к удовольствию народа.
— Дочь моя, — сказал архимандрит, — ты вступила на Русскую землю, и отныне это твоя родина. Пусть она процветает в мире и согласии. Ты обретаешь здесь свой дом и отечество.
С радостью слушала царевна речь священника. Потом говорили бородатые бояре на русском языке, и хоть непонятны были их слова, однако Софья догадывалась — они желали ей добра…
Из Пскова оставшийся путь до Москвы византийская царевна проделала в поставленной на санный полоз карете, обитой изнутри алым бархатом и дорогими мехами.
Невесту великого князя сопровождали бояре московские и оружные воины, следом тянулся санный обоз со слугами и холопами, а в конце скользил возок папского посланника кардинала Антония.
Послам московского великого князя отвели место где-то в середине поезда. О Саньке и Фрязине будто забыли. Ну сосватали невесту, ну сопроводили! А дальше уж дело боярское. Слава богу, кормить не забывали, в обед совали краюху хлеба и кусок мяса отварного…
Смотрит Санька, как на почтовых ямах смотрители суетятся, лучших лошадей Софье в карету закладывают. Голосистые бирючи выкрикивают, дорогу очищают:
— Сто-ро-нись!
И отворачивает в сторону, в сугробы снежные всяк встречный, пропуская поезд великой заморской невесты.
Часть втораяСОФЬЯ — ЦАРЕВНА ВИЗАНТИЙСКАЯ
Глава 1
Ехала Софья заснеженными полями и лесами, мимо сел и деревень, и казалось ей, что земля руссов бесконечна.
О многом передумала будущая великая княгиня Московская. Думала и о том, чего ждут от неё папа и Ватикан. Но здесь, на бескрайних просторах Русского государства, твёрдо решила, что не станет проводником унии. Если кардинал Антоний станет напоминать ей о том, Софья ответит: принятие унии — дело православного Собора, а коли кардинал уверен в своей правоте, то пусть вступит в диспут с православными священниками…
В окошко византийская царевна видела русских женщин в кожаных тулупчиках, любопытных ребятишек, бежавших за поездом, мужиков, кланявшихся невесте великого князя.
— Твои подданные, дочь моя, — заметил кардинал. Но Софья оставила без ответа слова Антония. Под Можайском поезда с невестой дожидался архиепископ Благовещенского собора со строгим наказом кардиналу Антонию крыж свой в Москву не вносить, понеже митрополит Филипп, владыка церкви православной, в таком случае покинет город и папского посла с позором вместе с латинским крестом выдворят за рубеж.
Круто сказано, но Софья согласна с великим князем и митрополитом и убеждена: в надёжные руки передаёт она право распорядиться гербом Византийской империи, а великому князю именоваться покровителем всех христиан…
Удалился архиепископ Благовещенского собора, а Софья позвала кардинала в карету. Поскрипывал по снегу санный поезд, скакала обочь оружная стража. Храпели кони, разбрасывая копытами снежные комья. Ловко сидели в сёдлах дворяне, молодые, крепкие, зорко следили по сторонам, не созоровали бы лихие людишки…
Не стала ждать Софья, когда Антоний заговорит первым, передала повеление великого князя и митрополита.
— Вижу, — сказала она, — не станет православная церковь признавать Флорентийскую унию. Но если будет желание, ваше святейшество, то отстаивайте решение Собора на диспуте с православными попами, и да восторжествует истина. — Софья насмешливо посмотрела на кардинала. — В спорах рождается истина — так, кажется, говорили древние?
Лицо Антония покрылось красными пятнами.
— Дочь моя, ты отринула всё обретённое в Ватикане, забыла, что воспитана в духе Флорентийской унии, забыла, какой наказ получила перед святым престолом.
Софья нахмурилась:
— Святой отец, отныне становлюсь я великой княгиней Московской. Православная я, и если православная церковь не примет унию, то не приемлю её и я.
— Я передам это папе, и он будет огорчён. Папа питал надежды на тебя, дочь моя. Ты развеяла наш миф. Папе горько будет услышать слова твои.
Воля ваша. Если вы, святой отец, отказываетесь от диспута, чем я могу помочь вам?
Кардинал пошевелил бровями. Софья знала, как больней ударить по папскому посланнику. И Антоний отвернулся.
— Я не имею для диспута ни книг церковных, ни решений Флорентийского собора, — покидая карету, бросил папский посол.
Для Саньки, следовавшего в последнем возке поезда, не осталось незамеченным, как выбрался кардинал из кареты невесты и побрёл в свою колымагу. Санька сказал Фрязину:
— Смотри-ка, Иоанн, святой отец не в духе. Чем же его царьградская невеста озадачила?
— С чего ты взял, Александр? Кардинал своё исполнил, скоро передаст Софью государю и небось получит от него богатые дары.
— Может, и так, но опасаюсь, не заставил бы нас великий князь ответ нести, исправно ли мы вели посольство?
12 ноября 1472 года.
Полдень. Стихла вьюга, и проглянуло солнце. Сначала робко оно показалось в просвете туч, а вскорости небо очистилось, и солнце заиграло совсем не по-зимнему.
С самого утра московский люд запрудил улицы, толпился на Красной площади у кремлёвских соборов. Гомон, выкрики неслись отовсюду.
Но вот враз заблаговестили во всех московских храмах. Басовито гудели именитые многопудовые, им торжественно отвечали разной величины колокола и колокольца.
Москва встречала византийскую царевну, невесту великого князя Московского Ивана Васильевича.
Кремль Софья и взглядом не успела окинуть, как её со спутниками провели в собор, заполненный людьми. Все они были в дорогих нарядах, шубах неизвестного Софье меха, в украшениях из золота и сияющих камней в оправе.
Подошёл седой митрополит, заговорил, и голос его был успокаивающий. Софья поняла: он благословляет её. Постепенно речь его сделалась строгой, и Софья не спускала глаз с митрополита.
А как ей хотелось посмотреть на женщин, на великого князя, который стоял с ней рядом! Улучив мгновение, она повернула голову и обомлела. Она не ожидала увидеть такого. Перед ней стоял высокий статный мужчина с внимательными глазами под тёмными бровями и аккуратно подстриженной бородой.
Он взял её руку, чуть прижал, и была та рука горячей, так что кровь вдруг прихлынула к сердцу Софьи. Она покачнулась, но князь Иван поддержал её.
Всю службу правил митрополит. Когда Софья пришла в себя и чуть повела очами, она заметила в стороне братьев великого князя и здесь же, ближе, увидела его сына, Ивана Молодого, разительно похожего на отца, разве только без бороды. Он внимательно разглядывал будущую мачеху. Она почувствовала этот изучающий взгляд и поёжилась.
Отстояв службу, Софью провели к матери великого князя. Невеста государева остерегалась этих смотрин больше всего. Ещё по дороге в Москву приставленная к ней боярыня рассказала, что великий князь любит мать и послушен ей.
Когда Софью ввели в покои княгини-матери, она ожидала увидеть старуху. Но перед ней предстала женщина с царственной осанкой, которую и старой не назовёшь. Её глаза смотрели по-доброму.
Софья заметила румяна на её щеках и улыбку. Она что-то говорила, но Софья не поняла. Потом ей перевели. Старая княгиня сказала:
— Эта византийка недурна, была бы лишь умом достойна великого князя…
Когда Иван Молодой увидел царьградскую царевну, он сразу понял, что отец получил достойную невесту. Она была не то что красива, но властна и потому не могла быть доброй к нему, молодому великому князю…
Иоанна Фрязина великий князь не судил. Он предал его на собор священников.
Всего один вопрос задал итальянцу митрополит Филипп:
— Как мог ты, Иоанн, опуститься на колени перед латинянином?
Ничего внятного не ответил Фрязин.
Суров был приговор: дом монетного мастера Иоанна Фрязина разрушить, а его самого, заковав в железы, с женой и детьми сослать в Коломну на поселение…
И было у неё, Софьи, венчание, и был свадебный пир с обильными столами и множеством гостей, когда молодые красивые девушки пели застольные песни.
А ещё утром, на рассвете, её водили в баню, купали в душистых травах, гребнем расчёсывали распушённые волосы, и боярыня, одевавшая её, поведала, что невеста обязана перед первой брачной ночью разуть мужа.
Всё выдержала греческая невеста, и когда в спальню вели, и когда раздевали, снимали с неё всё, обнажая бесстыже, а когда вошёл великий князь Московский Иван, она встала на колени, стащила с него мягкие, расшитые жемчугом сафьяновые сапоги и отдалась его ласкам.
А утром за трапезным столом слегка разрумянившаяся Софья покосилась на великого князя Ивана Молодого. Тот вспыхнул под её взглядом и отвернулся.
Мысленно сказал князь Иван, обращаясь к Всевышнему: «Господи, не введи мя во искушение, но избави от лукавого…»
Встал и вышел из-за стола, чуть слышно прошептав:
— Прости мысли мои греховные…
В полночь над Москвой повис тревожный набатный гул. Его подхватили малые звонницы, понесли через ближние леса, будоража окрестные сёла и деревеньки.
Этой ночью случился в Кремле пожар. Началось у церкви Рождества Богородицы. Не успели загасить, как огонь перебросился на митрополичий двор. Деревянные строения горели ярко. Сбежался весь московский люд. Трезвонили колокола, а пламя бушевало.
Великого князя Ивана Молодого пробудил набатный гул и крики:
— Москва горит!
Иван знал, много бед причинили пожары Руси. В сутки-другие огонь сжигал целые города. Дотла сгорали рубленые княжеские и боярские хоромы, ремесленные посады, в пламени рушились бревенчатые крепостные стены. Но едва уляжется дым и не успеют просохнуть бабьи слёзы, как на пепелище люди рубили новый город…