О великой значимости Московской Руси Иван Третий вёл с игуменом Иосифом долгий разговор, позвав его к себе, в думную палату.
На праздник Вознесения, отстояв позднюю обедню, великие князья уединились в покоях Ивана Третьего. Говорили об Иосифе Волоцком.
— Настоятель обители, что на Волоке, истинный радетель земли русской, — высказался Иван Третий. — Ему бы владыкой на Москве сидеть, а не митрополиту Геронтию, который не всегда понимает подлинное место великого князя. Ты, сыне, хорошо слышал Иосифа на соборе?
Великий князь Иван Молодой кивнул:
— Мне ранее довелось слушать его у митрополита Филиппа. Зело разумен поп, воистину. Но всегда ли согласен я с ним?
Великий князь поднял брови:
— Договаривай, сыне.
— О государстве ратует, но и обитель не забывает.
— В том польза великая.
— Я, государь, с тобой согласен, однако мнится мне, игумен слишком зарится на земли, алчет боярские и княжеские владения в монастырские обратить. Эвон как Волоцкий монастырь землями оброс! Крестьяне на монастырской земле себя монастырскими мнят.
— Что из того?
— Я, государь, чуть дальше, на десяток-другой лет заглянуть хочу.
Иван Третий повернул голову к великому князю Ивану, слушал, улыбался иронично.
— Настанет час, отец, когда мы лицом к служилым дворянам обратимся. Ноне эти служилые дворяне только цветики. А придёт время, они в ягодки обратятся, защитниками отечества будут. Сядут они по городам нашим русским, порубежным.
— То, сыне, и отлично! Я ль того не понимаю?
— Тогда настанет час, государь, уделы им выделять, а многие земли под монастырями. Осмелишься ли ты взять их? Земля та уже собственность церковная…
— Ты, сыне, о далёком будущем речь повёл…
— Ой ли? А не взыграет ли у монахов ретивое, не возропщут ли?
— Коли возропщут, так мы их уймём.
— Гляди, отец, ты не токмо великий князь, ты и государь!
Нет, молодой великий князь Иван хоть и не разделял многие взгляды игумена Волоцкого монастыря, но и не собирался принимать поучения старца Нила Сорского и его заволжских братьев, их жизнь в нищете.
Иван Молодой слышал у митрополита, как эти два старца каждый к своей проповеди владыку склоняли.
С речью о величии Московской Руси молодой великий князь согласился и был склонен размышлять, как игумен Иосиф, но почему он и государь Иван Третий считают Палеологов могучим родом? Добро бы Софье так судить, но великому князю, государю? Стоит обратиться к истории князей славянских, киевских и московских. Владимир и Ярослав, Мстислав и Мономах, Невский и Донской, Калита — и несть им числа… Эвон сколько великих имён насчитывает род Рюриковичей!..
Чем же род Палеологов именит, что им так возгордилась Софья и государь с ней в согласии?
Ужели древо византийское его прельстило? Верит тому, что через Софью роднится с царственной славой древнего Царьграда?
По всему видать, запамятовал, как славяне великого Олега держали свой щит над вратами Царьграда?
Так в чём же гордость Царьграда, какой вознеслась Софья?
И молодой великий князь Иван усмехается. Разве тем, что турки-сельджуки его одолели?
От кремлёвского пожара выгорело подворье князя Андрея Меньшого. Срубили новое из леса елового. Невелики палаты, свежей елью пахнут, на фундаменте каменном, с крыльцом высоким.
Всё бы хорошо, но никак не оженить князя Андрея. Сколько ни пытались сыскать ему невесту, все ему не приглянулись.
Так и живёт князь Андрей в одиночестве. У себя в Вологодском уделе редкими наездами бывает, всем посадник ведает…
Из последнего похода в степь, в какой ходили с Иваном Молодым, воротились, и занемог Андрей. Сам не мог понять, отчего хворь приключилась, и доктор не помог.
Позвал дьяка, волю свою записал.
А жил князь Андрей скудно. От Вологодского удела денег получал мало. Когда Русь Орде в прежние лета выход платила, попросил Андрей Ивана Третьего:
— Ты уж, брате, вноси и за меня.
И насчиталось того долга за все годы больше тридцати тысяч рублей. А когда Андрею на что-то нужны были деньги, он их у гостей сурожских занимал.
Так и жил князь Андрей. Тихо жил, против государя редко голос возвышал. С Иваном Молодым дружбу водил, особенно после стояния на Угре…
Почуяв, что смерть надвигается, он сказал митрополиту Геронтию:
— Удел мой Вологодский, чтоб распрей между братьями не было, отписал я старшему брату, государю Ивану Васильевичу…
После похорон собрались за трапезным столом братья да молодой великий князь. Иван Третий промолвил:
— Братья мои, не стало брата нашего князя Андрея, и нет у него никого, кому удел наследовать, ни детей, ни жены. Завещал он Вологодский удел Московскому государству.
Замолчал, повёл очами по сидевшим за трапезой. Смурные лица. Иван Молодой чует, недовольны дядья…
Государь с братьев глаз не спускает, то на одного поглядит, то на другого и спрашивает:
— Ты, Андрей Угличский, готов ли долг брата Андрея возместить?
Отмолчался тот. Иван Третий к Борису Волоцкому повернулся:
— А ты, князь Борис?
— Государь, ты ведь ведаешь, казна наша пуста, так почто вопрошаешь?
— Потому и вопрошаю, что возмещать вы не намерены. Не намерены вернуть долги гостям сурожским? И чтоб не было обид, Вологодский удел на великих князей московских беру…
Разъехались удельные князья Андрей и Борис, Москву покинули, смирились с духовной брата Андрея Меньшого…
Из думной палаты старый князь Михаил Андреевич Верейский, последний внук Дмитрия Донского, выходил вместе с молодым великим князем Иваном.
Шли по переходу медленно. Князь Михаил Андреевич часто останавливался, задыхался. Иван к нему подстраивался, иногда поддерживал.
Несмотря на годы, старый князь юмора не терял:
— Вот же князь Иван, был и я конь боевой, а ныне кляча. На таких, помню, на нашем подворье только воду возили. Вишь, еле ноги переставляю… А бывало, в молодые лета в Малом Ярославце не одну молодку охаживал.
И тоненько хихикнул, своё вспоминая.
— В Верее была у меня зазнобушка разлюбезная. Сейчас уже не упомню, то ли вдовушка, то ли девица одинокая… Я к ней повадился. Ночи не пропускал. Да кто-то из молодцов-удальцов меня и подкараулил. Пока я со своей ненаглядной миловался, у моего коня подпругу подрезали… Вышел, только ногу в стремя, а молодцы как засвистят, конь понёс, я ногу над седлом занёс, а оно перевернулось, и я под конским брюхом оказался, на земле…
Улыбнулся князь Иван, а Михаил Андреевич долго откашливался, отирал набежавшую слезу. После чего заговорил уже о другом:
— Ведаю, удел свой твой дядя, князь Андрей, государю отписал, а дядья твои Андрей и Борис не оспорили. Да и как с духовной не согласиться?
Помолчал, будто с мыслями собирался.
— Я вот, княже Иван, давно помысливаю об уделе своём Белоозёрском. Хоть и хорош он и люд меня не обижает, но пора и честь знать. Намерен я Белоозеро и весь удел свой государю Московской Руси передать. В уме трезвом я говорю тебе, князь, ибо понимаю, в единении всей земли русской её сила. Не так ли? Порознь разве выстояли бы против Ахмата? Одолели бы ордынцев?.. Я своего деда Донского Дмитрия не помню, но много о нём наслышан. Так вот, сумел бы он побить Мамая на Куликовом поле, ежели бы князья порознь держались?
И снова помолчал князь Михаил Андреевич. Молодой князь Иван спросил:
— Весь Белоозёрский удел Москве отписать?
— Весь, князь. Разве только Верею да Малый Ярославец за собой оставлю. Много у меня с этими городками в жизни связано, больно расставаться.
И глаза закрыл, улыбнулся в бороду.
Глава 14
Ещё со времён Ягайлы Великое княжество Литовское было связано с польским королевством унией. В 1386 году великий князь литовский Ягайло, приняв католическую веру, женился на польской королеве Ядвиге и получил польскую корону.
Унией поляки пытались лишить Литву самостоятельности.
В битве при Грюнвальде в 1410 году русские и литовско-польские полки разгромили немцев-рыцарей, намерившихся поработить славян.
Выросло и усилилось Великое княжество Литовское. На юге оно подступало к чёрному морю, на севере — почти к Балтийскому, на востоке выдалось за Торопец, Вязьму и Мценск, Минск и Киев, Оршу и Смоленск — искони русские города и земли захватили литовские князья.
Овладев Великим Новгородом и одержав победу над Золотой Ордой, великие князья московские устремляют свои политические взгляды на земли, захваченные польско-литовским государством.
А в городах, оказавшихся под властью Литвы и Польши, русские князья стремятся выйти из-под влияния Речи Посполитой и принять власть великого князя Московского. Смуту начал киевский князь Михайло Олелькович, который отказался править в Новгороде Великом.
Киев, мать славянских городов, красовался на холмах днепровского правобережья. С весны и до первых заморозков, когда осыпался лист, Киев утопал в зелени. Здесь, в стольном городе, жили первые великие князья Киевской Руси. К стенам этого города накатывались из Дикой степи печенеги и половцы. И тогда горели Подол и всё вокруг, бились в смертельной схватке с недругами княжеские дружины и киевский люд. Роем летели на город огненные стрелы, и стучал порок — огромное бревно било по Золотым воротам.
Устоял Киев, отражая частые приступы. Водили великие князья в степь свои дружины, карали степняков…
То, что не удалось печенежским и половецким ханам, исполнил хан Батый, внук великого Чингиса и сам не менее великий основатель Золотой Орды, потрясатель Вселенной. Карающим языческим мечом прошлась татаро-монгольская орда по землям славян, и никто не ведал, где остановят своих скакунов воины Батыя. А он, идя на Европу, овладел Киевом, пожёг и разрушил город, а возвращаясь в низовья Волги, довершил начатое.
С той поры много киевского люда ушло в Северо-Восточную Русь, в Московское государство, а Киеву уже не суждено было именоваться стольным городом…