Солнце спустилось за окружавшие Херндон горы. К тому времени, как с делами было покончено, в городе уже стемнело, и витрины магазинов зажглись теплым манящим светом. Джордж отправился к шорнику за сбруей и седлом, которые оставил на починку один из работников ранчо, а Роуз послал в продуктовую лавку за консервированными фруктами. Бёрбанки хорошо кормили своих работников, и те неизменно хвастались этим перед ковбоями с других ранчо. Роуз выбрала персики, любимое всеми лакомство, крепкие и сочные половинки фруктов в густом сиропе; такие скользкие, что одно неверное движение – и выпрыгнут на скатерть. Раньше она в большом количестве закупалась здесь продуктами для «Красной мельницы»[12] – половина свиной туши, три дюжины яиц, четыре окорока ветчины, четыре мешка картошки, галлоны малинового варенья. Однако в те времена ей приходилось ждать своей очереди. Теперь все было иначе. Хозяин лавки собственной персоной выходил обслужить миссис Бёрбанк, а его служащие изливали на смущенную девушку потоки любезностей. «Старшая миссис Бёрбанк особенно ценила наши деликатесы, – говорил хозяин, указывая на полки с консервированными лобстерами и крабами, паштетами и сырами. – В вашем доме всегда знали толк в еде». Роуз мучилась и презирала саму себя, однако покупала по пол-ящика того и иного яства. Почему покупки давались ей с таким трудом, она и сама не знала. Они как будто бы лишний раз возвышали Бёрбанков и принижали Джонни. Жене Джонни Гордона никто лобстеров не предлагал, не заставлял других покупателей из-за нее ждать.
Поужинать Джордж с Роуз отправились в «Шугар Боул». С высокого украшенного кессонами потолка из кремового металла свисали два огромных вентилятора. Лопасти их без остановки крутились, напоминая о давно прошедшем лете. Кроме пары путешественников, весело болтавших с неряшливой официанткой, в зале никого не было; и судя по тому, что девица не спешила обслужить чету Бёрбанков, в городе она обосновалась недавно.
– Удивительно, – подметил Джордж, – еще несколько часов назад я был здесь на обеде, а точнее, как говорят городские, на ланче. И знаешь что? – рассмеялся он. – Я снова собираюсь заказать палтуса.
– Опять, Джордж?
Сердце у Роуз сжималось всякий раз, когда Джордж начинал говорить, ибо беседы давались ему непросто. Супруга будто убедили, небезосновательно подозревала девушка, что разговаривать он попросту не способен. Но как же он старался!
– Посиди-ка тут минутку, – сказал Джордж, когда они закончили с ужином. – Холодает. Я выскочу, подниму шторки в машине. А ты пока допивай кофе.
Когда Джордж загрузил седло со сбруей на заднее сиденье, машина наполнилась запахом конюшни и лошадиного пота, напомнив Роуз о безотрадном пункте их назначения – ранчо. Снова из тени луны выскочат собаки и с лаем будут носиться по округе. Околдованные ночной тишиной, они с Джорджем пройдут от гаража к дому и, открыв входную дверь, окажутся в молчании комнаты. Джордж зайдет первым, рукой нащупает выключатель, послышится бурчание электростанции в подвале, и комната наполнится резким светом лампы. Они направятся в спальню переодеваться и поскорее потушат свет, чтобы унять грохот генератора. И тогда в новой тишине они услышат шмыганье и покашливание Фила, давно ожидавшего их приезда.
Пока машина уносилась вдаль, оставляя за собой мерцающие огни города, Роуз охватила печаль, и она погрузилась в размышления о тех простых людях, за которыми наблюдала из окон ресторана.
– Едем домой, ю-ху! – заговорил Джордж.
– Замечательно съездили, – отозвалась девушка, набрасывая на плечи накидку.
Она вздрогнула, вспомнив комнату Питера: душное тепло, как в теплице, и человеческий череп.
– Красиво луна светит, – добавила она.
– Знаешь, Роуз, я тут подумываю кое о чем.
– О чем?
– Помнишь, мы говорили о пианино?
– Помню.
– Роуз, а какое пианино самое лучшее? Мне нравится, когда ты играешь. Так радостно на душе становится.
– Конечно, я бы хотела иметь пианино, но я не настолько хорошо играю, чтобы покупать лучшее.
– Глупости! Ты просто великолепна! Роуз, моя мать всегда любила слушать музыку на «виктроле», но сыграть ничего не могла. Когда я рассказал про тебя, она призналась, что всегда хотела научиться. Сказала, как мне повезло найти такую талантливую жену. Талантливую! Вот именно так она сказала.
– Ты не слишком приукрасил мои способности?
– Да как можно! А знаешь, для кого ты будешь играть?
– Для тебя.
– Для меня, разумеется. А еще для губернатора и губернаторской жены.
– О господи, Джордж! – воскликнула Роуз.
Прямо дыхание перехватило.
– Он приедет первого числа. Подумал, ты будешь рада встретиться с губернатором. Он отличный малый.
Какое-то время они ехали в тишине, и вдруг Джордж заговорил снова:
– Только что проехали то место, где мы устраивали пикник. Наш зимний пикник, Роуз.
– Да, правда?
Роуз с ужасом осознала, что не только пикник остался в прошлом. Она снова представила приезд на ранчо. Как в лунном свете увидят они бревенчатую громаду дома, раздастся собачий лай – будто они с Джорджем какие-то бродячие цыгане; они зайдут внутрь и услышат нетерпеливое покашливание Фила.
Пианино «Мэйсон энд Хэмлин», завернутое от снега в серый брезент, прибыло в Бич из Солт-Лейк-Сити. Отсюда на грузовике, пригнанном из Херндона, инструмент должны были доставить на ранчо. По словам работника станции, пианино весило не меньше тонны, а в транспортной компании возникли некоторые сложности. Сделав несколько звонков в Херндон, смотритель станции рассказал Джорджу, что грузчик их женился и уехал на несколько дней провести, как и полагается, медовый месяц. В одиночку, говорил он, водителю пианино не поднять, и компания вовсю ищет грузчику замену, однако Бич не то место, где легко найти подходящего человека. Джордж хорошо помнил того водителя: высоченный тип, выше прочих примерно на голову.
Наконец смотрителю позвонили: помощник был найден – молодой швед, парень крепкий, усердный и неповоротливый. Но когда они прибыли в Бич на своем грузовике со сплошными шинами и цепной передачей, парень не справился с грузом и сорвал спину еще до того, как они успели переместить пианино в машину. Корчась от боли, он рухнул на платформу, и на пепельно-сером лбу выступили капельки пота. Не сломал ли спину? По счастью, в одном из баров Бича обретался окружной шериф, который и отвез юношу в херндонскую больницу. В конечном счете пианино удалось погрузить силами посетителей бара, однако, как позже сообщил Джорджу водитель, работа эта требует большой сноровки – и просто чудо, что все они не переломали себе спины. По пути на ранчо, добавил мужчина, у грузовика сорвало цепь, и, стоя на морозе, ему пришлось придумывать, как починить этот треклятый драндулет.
Роуз одна встречала водителя. Она предложила зайти, но выпить с ней кофе водитель отказался.
– Для почек вредно, – объяснил мужчина: как и его отец, он никогда не пил кофе. – Чтобы хоть еще раз я подписался на пианино!
– Вы даже не представляете, как мне неловко, что я доставила вам столько проблем, – смущенно пробормотала Роуз.
– Когда мужчины-то ваши вернутся? – поинтересовался водитель, взглянув на наручные часы.
– К полудню точно.
– Просто чудо, что тот парень не сломал спину. У него трое маленьких детей.
Когда приступили к разгрузке, начался снегопад. Вооружившись брусьями и веревками, работники ранчо соорудили у грузовика трап и, повинуясь указаниям водителя, взялись за дело. «Ради бога, только не так! – кричал им мужчина. – Хотите спину сорвать, как тот швед?» Джордж работал наравне со всеми, и в конце концов им удалось затащить пианино на крыльцо. Сняв упаковку, ковбои занесли инструмент внутрь и прикрутили ножки. Фил из спальни не выходил.
– Парень со станции в Биче не сказал, что грузить придется пианино, – сетовал водитель. – Много ли где получишь десять долларов за час работы. Такая вот цена за перспективу сломать спину.
Как и в проститутки, в служанки шли девушки из семей мелких фермеров и скотоводов, жительницы скудных южных земель, пыльных и щелочных, поросших перекати-полем и чертополохом. То были несчастные угрюмые глупые девицы, которые больше не могли терпеть свою горькую участь и собственных отцов, считавших их обузой и попрекавших каждым куском хлеба.
Уложив скарб в картонный чемодан и жестко завив кудри – только так, по их мнению, и можно было выходить в люди, – они приезжали на ранчо и принимались мыть посуду, натирать полы, застилать постели и прислуживать за столом; а заодно и хихикать с местными работниками, у которых на девушек немедленно появлялись виды. Мало кому из служанок удавалось задержаться надолго. Очень скоро девушки осознавали всю трагичность своего положения. Выйти за ковбоев они не могли: женатому мужчине не место на ранчо, ведь, как и женатый священник, он мигом забудет о работе. Поэтому, случись кому забеременеть, девицы уезжали восвояси. Кто-то возвращался домой, чтобы снова рыдать и браниться с родителями. Другие отправлялись в бордель, – два доллара за час и десять за ночь, вот такая занимательная экономика.
Лола, девица, откликнувшаяся на объявление Джорджа, приехала на ранчо с ночной рубашкой и коллекцией старых киножурналов, которые она снова и снова перечитывала в своей комнатке наверху. Все-таки многие кинозвезды вышли из низов, а теперь разъезжали в лимузинах, бесконечно принимали ванны и одевались в меха. Девчонка была шустрой, но забитой, косолапой, хотя весьма старательной. Она редко говорила в полный голос, чаще шептала, будто боялась собственного голоса. Пугала Лолу и миссис Льюис с ее мрачными историями о связанных девушках в багажниках Калифорнии, и молодые работники с их подмигиваниями и предложениями прокатить на лошади как-нибудь в воскресенье.
С появлением Лолы у Роуз не осталось забот, кроме как планировать званые ужины и упражняться в игре на пианино, которое повредило спину чудному шведскому юноше с тремя детьми. Слава богу, хоть не сломал! Блестящее черное пианино было достойно гораздо большего, чем те ноты, что водружала на пюпитр Роуз. Репертуар ее сводился к нескольким вальсам Штрауса, военному маршу и слащавым аккомпанементам к песням вроде «Розария» или столь любимой Джорджем «Все как у цыган», которую он несомненно попросит исполнить для губернатора. Девушку смущало, что Джордж превозносил ее скромное дарование и никогда не замечал оплошностей, и она принялась упражняться с превеликим усердием. Пусть знает она немного, но играть будет хорошо, и Джордж сможет ею гордиться.