– Четвертак.
Неплохо его старик натаскал. Они и десяти центов не стоили, и Фил прекрасно это знал.
– Ладно, – согласился Фил, доставая кошелек с серебряными монетами и парочкой двойных орлов где-то в глубине.
– Вы первый, мистер, – настаивал мальчик.
– О, разве я могу позволить гостю бросать вторым? Начинай, сынок.
Малец и правда был хорош: выбил четыре шарика из купленных Филом.
– Мой ход теперь, да? – Подобрав с земли палочку, он обвел нарисованный мальчиком круг.
– Ваш, мистер, – ответил мальчик и облизнул пот с верхней губы.
– Вот так вот шарик держать?
– Скорее так.
– Ага.
Прямо как в детстве Фил опустился на одно колено, и, боже, он будто снова стал мальчишкой. О, этот жар солнца, жар Старины-Сола, на твоей спине, песок на костяшках пальцев и затаенное дыхание, с каким запускаешь шарик в круг.
– Полетели! – И Фил выбил десять дешевых глиняных камешков. – Как насчет поменять десяток таких на один кремниевый? Повысим ставки?
– Ладно, сэр, – ошарашенно кивнул мальчик.
Когда все шарики оказались у Фила, он ссыпал их обратно в мешок толстяка.
– Забирай свои камушки. Может, папаша и научил тебя паре трюков, вот только не сказал об игре на больших рисках.
Больше мальчик не перекидывал мешок из руки в руку, а бережно держал, прижимая к сердцу. Фил был всегда не прочь преподать хороший урок. Поднявшись на ноги, он направился к машине, где Джордж по-прежнему точил лясы вместе со скупщиком.
– Я так понимаю, брать скот вы не собираетесь? – протянул Фил, смерив взглядом покупателя. – Даром тратите наше с братом время.
Фил до сих пор мог смастерить воздушного змея и знал, как его запускать. До недавнего времени они с Джорджем играли по воскресеньям в мяч; когда-то он был превосходным защитником в бейсболе и мастерски подавал крученый. Фил не старел и никогда не терял мальчишеского задора. Другие же гадали, откуда у них взялся ревматизм, больные кости и толстое пузо – и куда подевался былой вкус жизни.
В таком ребячливом задоре Фил и обратил внимание на кролика, что улепетывал под груду столбов, там, где они с Питером трудились над оградами вокруг стогов сена. Штабель лежал здесь годами: для оград рабочие привезли новые густо пахнущие сосной бревна, тогда как старые еще не успели отвезти домой и пустить на дрова. Судя по всему, кролик не первый год беззаботно жил под столбами: когда Фил заметил его, тот скакал, не обращая на них с мальчиком никакого внимания, как истинный хозяин этого места. Солнце стояло высоко и палило так жарко, что на время обеда Фил с Питером укрылись в тени штабеля, прислонив спины к столбам и вытянув вперед ноги. Фил сорвал неподалеку сухую травинку тимофеевки и, пожевывая кончик, размышлял о том, как забавно блестят лицо и руки мальчика. Вынув тимофеевку изо рта, он коротко откашлялся.
– А ты неплохо загорел. – И замолчал. – Что удивительного в Бронко Генри, – снова начал Фил, – пока не дожил до твоих лет, он не умел ни ездить верхом, ни управляться с лассо… О, смотри, какой кролик.
Такой бесстрашный, будто ручной. Фил улыбнулся, снял шляпу и, прицелившись, запустил ее в сторону кролика. Шляпа соколом взметнулась ввысь, отбросила соколиную тень и опустилась. Зверек на секунду замер, испугавшись тени, и отскочил к груде столбов. Тогда Фил встал, шагнул навстречу солнечному свету и поднял шляпу, отряхнув ее от пыли. А после, нахмурившись, схватился за лежавший поверх груды столб и пошатал его. Звук трясущегося штабеля, жар солнца, запах полуденного поля и нахлынувшие вместе с ними воспоминания вновь заставили Фила улыбнуться.
– Эй, Пит, – окликнул он мальчика, – посмотрим, долго ли просидит Крольчонок Питер, прежде чем выскочит наружу?
Часто в детстве они с братом делали ставки: сколько успеют снять столбов, пока животные не разбегутся.
Поочередно – Питер с одного конца груды, Фил с другого – они вынимали из штабеля столбы и откладывали в сторону. Шел десятый столб, а кролик все сидел, притаившись и выжидая. Один раз Фил как будто видел крольчонка, а глаза, вот уж не сомневайтесь, нечасто его подводили.
– Во храбрец попался, да?
Каждое слово из мальчика приходилось тянуть клещами. Питер реагировал только на прямые вопросы, и выудить из него хоть что-то уже почиталось за награду.
– Приходится быть храбрым.
– Сейчас слиняет, я думаю.
Сняв еще два столба, они нарушили шаткое равновесие – штабель с грохотом развалился, как громадные палочки-бирюльки, а из-под них что-то сигануло.
Кролик. Он ковылял, с трудом отталкиваясь от земли единственной здоровой лапой, и Питер взял зверька на руки.
– На него столбы упали, – подметил Фил.
– Похоже на то.
– Ладно, избавь животное от мучений. Ударить по голове – самый верный способ, думаю. Забавно, да? Не будь он таким смельчаком, не пришлось бы мучиться.
– Такова жизнь.
А парень-то философ…
Фил наблюдал, как, погладив по голове, мальчик успокоил кролика и в следующее мгновение свернул ему шею. Причем так умело, что трудно было не восхититься: Фил в жизни ничего подобного не видел. Хребет был переломлен, и, потеряв связь с мозгом, задние лапы зверька расслабленно опустились, глаза остекленели, и кролик безжизненно повис в руках мальчика. Ни капли крови не пролилось! Кто был в крови, так это Фил – успел обо что-то ободраться.
– Глубокая, – заметил Питер, глядя на сочившуюся из раны кровь.
– Да ерунда, – беззаботно ответил Фил и достал синюю бандану, чтобы отереть руку.
Ударил гром, раскаты эхом прокатились по долине. Солнце скрылось за черными тучами. Облизнув указательный палец, Фил поднял руку вверх: слюна позволяла уловить малейшее дуновение ветра.
– На нас не пойдет, – объявил он. – Ветер южный.
Фил был подавлен и угрюм: из затеи с кроликом ничего не вышло – не удалось предаться ностальгии, которой так желало его сердце. Они обошли стог сена, чтобы закончить обед, и Фил вновь заговорил о Бронко Генри:
– Так вот, оказавшись в этих краях, Бронко Генри ни черта не знал ни о том, как ездить верхом, ни о том, как управляться с лассо. Даже меньше, чем ты, Пит-дорогуша. Ты-то уже неплохо в седле держишься! Но, ей-богу, он научился. И меня кое-чему научил. Ничего нет невозможного для человека с характером, говорил Бронко. Сила воли и терпение! Ибо нетерпеливость, Пит, – слишком дорогое удовольствие. Он же научил меня смотреть. Вот взгляни туда. Что ты видишь? – Фил пожал плечами. – Просто холм. А вот Бронко… Как думаешь, что он видел?
– Собаку. Бегущего пса.
– Черт подери, – взглянул на мальчика Фил и облизнул губы. – Только сейчас заметил?
– Сразу, как приехал.
– Ладно, к тому, о чем говорили: думаю, нам необходимо сталкиваться с трудностями.
Мальчик сидел, обхватив руками колени.
– Препятствия. Мы должны устранять их. Так говорил мой отец.
– Ну да, можно и так сказать. И у тебя есть кое-какие препятствия, Пит. Это факт, Пит, милий дуруг.
Иногда Фил переходил на ирландский акцент. Ему нравилось, как лихо и грубовато он звучит.
– Это какие? – спокойно взглянул на него мальчик.
– Твоя ма, например.
– Мать?
– То, что она прикладывается к бутылке.
Фил затаил дыхание. Сболтнул лишнего? Рановато для такого? Не стоит портить отношения с мальчиком, пока план не начнет осуществляться? Продолжая ласково и понимающе улыбаться, Фил гадал, чего он вообще заговорил об этом. Были ли на то причины, которые и сам он понимал не до конца? Проклятье!
– Прикладывается к бутылке? – переспросил Питер, притворяясь, как решил Фил, что не знает всем известного выражения.
– Ну, пьет, Пит. Надирается.
На слове «надирается» мальчика передернуло. Слишком крепкое словцо? Впрочем, лицо его выдавало все, что было нужно Филу. Увидев, измерив, оценив ту короткую ужимку, он знал наверняка: лишнего не сболтнул, и едва ли теперь это возможно.
– Думаю, ты заметил, что она все лето под мухой проходила.
– Да, я знаю. Она просто не привыкла к выпивке.
– Ну, а чеперь?
Немного ирландского акцента не испортит непринужденной беседы. Впрочем, такой ли непринужденной?
– До сих пор не привыкла.
– А твой па, Пит?
– Отец?
– Отец. Па. Крепко закладывал за воротник, полагаю? Надирался, Пит?
Сердце тревожно забилось. Слишком много сказал? Кажется, мальчик слегка напрягся. Фил закусил губу.
– До самого конца. А потом повесился.
Фил хотел было коснуться мальчика, однако отдернул руку.
– Бедняга, – пробормотал он, понизив голос, и, слегка улыбнувшись, добавил: – Все будет хорошо.
– Спасибо, Фил, – прошептал мальчик.
Тучи, как и ожидалось, пронеслись мимо. По пути домой, в зарослях полыни на краю поля, Фил с Питером наткнулись на покинутое тетеревиное гнездо; кроме пары скорлупок, от него почти ничего не осталось. Найти гнездо тетерева – задача не из простых. Тут нужен острый глаз. Как у Фила.
Пропажу коровьих шкур он заметил задолго до того, как они подъехали к дому. У Фила было фотографическое зрение. Каждая мелочь, которая попадала ему на глаза, прочно отпечаталась в той части мозга, что заставляет нас видеть аморфные пятна и бессмысленные расползающиеся каракули после вспышки света. Фил увидел, что шкуры пропали, и это привело его в ярость.
– Да чтоб меня! – приподнялся он на стременах, и пришпоренный конь размашистой иноходью пустился к амбару.
– Фил? Фил, что случилось? Что-то не так, Фил?
– Не так? Что, черт подери, не так? Все до единой кожи пропали! Теперь ей точно крышка!
– Думаешь, Фил… она продала их?
– Именно, будь я неладен! Или за так отдала.
– Но почему, Фил? Она же знала, как нам нужны эти шкуры.
– Да потому что она была пьяна. Косая была. Поддатая. Ты-то, сынок, мог бы и знать из книжек папаши, что мамаша ведет себя как элементарная алкоголичка. В твоих книгах это идет прямо под буквой «А».
– Ты ей ничего не скажешь, Фил?