– Последний раз мы приходили сюда, – медленно сказал Теодор, – когда Виола устраивала вечеринку в честь принятия закона о реформе.
– Тогда мы думали, что все закончилось, – вздохнула я.
– Мы были наивны и глупы. – Теодор остановился, наблюдая, как несколько солдат раздувают потухший костер.
– Возможно, мы не поумнели, если и теперь думаем, что все закончилось.
Мы повернули за угол и увидели оранжерею.
– Я все гадала, уцелела ли она… – призналась я. – Не хотела ничего говорить, даже боялась надеяться.
Я осторожно толкнула створку двери, которой мешал открыться разбитый горшок, и вошла внутрь. Закат раскрасил яркими красками стены и потолок, обласкал землю; большинство растений без полива просто засохли.
Я нежно погладила выживший цветок – кактус из Восточного Серафа, что покрылся крошечными желтыми бутончиками.
– Вряд ли у меня появится время, чтобы вернуть оранжерее былое великолепие. – Вынув из кармана перочинный нож, Теодор срезал стебель карликовой розы. – Никакого сока. Сухая как хворост.
– Ты разочарован, и это нормально, – помедлив, сказала я.
Теодор тем временем обнаружил, что из всей оранжереи еще живы лишь кактусы да несколько болезненного вида оливковых деревьев.
Я продолжила:
– Потери в войне мы понесли не только на поле боя. Кристос говорит, из архива украли редкие, ценные книги. Мы их не получим обратно. Приостановлено обучение в университете. Готова поспорить, зерна в этом году на продажу нам удастся выделить немного, а уж вина и сидра – и подавно.
– Наше правительство – это карточный домик, что вот-вот рухнет. Люди потеряли средства к существованию, а главное – свои семьи. На восстановление экономики уйдут годы. По сравнению с этим засохшие цветы просто ерунда, которая не стоит внимания, – вздохнул Теодор.
– Но тебе не все равно, – тихо заметила я.
– Мне плевать! Сколько тысяч убитых, раненых, потерявших руки и ноги? Как будут выживать вдовы и сироты? Сколько разрушено предприятий? А у меня погибли оранжерейные цветы, какое горе! Не поставить ли нам памятник моей призовой карликовой гортензии?! Правитель Галатии не должен переживать о таких мелочах.
Я попыталась найти нужные слова, желая объяснить, что потери – даже самые смертельные и разрушительные – бывают разными. Разрозненные семьи, друзья, что больше не разговаривают друг с другом, украденные книги, невыжатый сидр, пропущенные дни рождения детей, редкие сорта растений, что погибли по недосмотру.
– На восстановление отнятого войной потребуется много времени. Даже дар, который ты усердно взращивал, чтобы помочь Галатии.
Теодор устало опустился на скамью, уронив ржавую садовую лопатку. Он отшвырнул ее в сторону.
– Я мог бы постараться получше.
– И еще постараешься. Но для начала ты должен был сделать то, что сделал, – вздохнула я.
Оранжерея уцелела, инструменты тоже, все легко подлежало восстановлению. Хотя нет, нелегко. Та легкость, что когда-то позволила Теодору изучать и развивать его искусство, была фальшивой. Она достигалась благодаря замалчиванию глобальных проблем, что привели к расколу страны. Придется совсем нелегко, однако я все же искренне надеялась, что когда-нибудь мы вернемся к мирной жизни.
– В один прекрасный день нам снова понадобятся оранжереи.
– Это не вещи первой необходимости. – Теодор повертел в руках пустой керамический горшок для цветов.
– Ну конечно, нам необходимы архивы, сады и университеты – какой смысл народу управлять свободной страной, если он не может вкладывать в красоту, знания и искусство? – Я забрала у Теодора горшок и стряхнула с донышка грязь, что забила дренажное отверстие.
– Ты об этом? Горшок без цветка так же скучен и пуст, словно жизнь, в которой нет места иным помыслам, кроме как о хлебе насущном.
Я невольно рассмеялась, но вспомнила серафскую поговорку Сайана о вещи, что не может выполнить свое предназначение.
– Это чашка с дырявым дном, Теодор.
Он в замешательстве посмотрел на меня, потом вспомнил и печально улыбнулся.
– Чашка с дырявым дном…
– Война не продлится вечно, Галатия не будет без конца формировать новое правительство или исправлять ошибки недавнего прошлого. И народу снова понадобятся отдушины.
– Наверное, в глубине души я и сам это понимаю. Но после того, как все кончится… – Теодор снова взял горшок в руки и осторожно водрузил на поддон. – Никак не могу представить, что опять занимаюсь садоводством. Не знаю, найдется ли для меня место.
– Как и я, – тихо призналась я, садясь рядом с Теодором. – Будем выяснять вместе.
63
Зима пошла на убыль. И подобно тому, как на лужайках таял снег и капали с карнизов сосульки, начало сглаживаться и ледяное противостояние между людьми Нико и остальными советниками.
Отни по-прежнему на каждом шагу яростно выражал недоверие Теодору. В городе я видела не одну листовку критического содержания. Однако резкие выпады Нико, похоже, более не оскорбляли моего суженого. Казалось, он почти доволен своей работой.
Моя жизнь вошла в спокойную колею: я помогала Хеймишу в лазарете, встречалась с подругами-пеллианками и Алисой, а иногда выполняла роль хозяйки на приемах новой политической элиты Галатии. Мы с Теодором даже вновь начали поговаривать о свадьбе – пока только в общих чертах.
Я собиралась отправиться выпить чаю с Морисом Форрестом и его семьей, как вдруг мои приготовления прервал громкий стук в дверь. На пороге стояла Аннетт в окружении квайсетских монашек.
«И не просто квайсетских», – поняла я, посмотрев на их лица внимательнее, а девушек из ордена Альбы – тех, кто владел искусством чар. Тантия в знак приветствия застенчиво подняла руку. Я в ответ изогнула бровь, но не успела задать вопрос, как вперед вышла Аннетт.
– Эти дамы искали тебя, – объяснила она. – Их задержали чиновники в порту.
– Искали меня? – переспросила я. – Но разве послание о случившемся с Альбой не дошло до ордена?
– Они осведомлены о смерти састра-сет Альбы и все же приехали именно для того, чтобы найти тебя. – Аннетт посторонилась, пропуская монахинь в дом.
Я улыбнулась молчаливой кучке сестер и пригласила их в гостиную. Они гуськом проследовали туда.
– Спасибо, что привела их. Мне нужно расписаться или что-то вроде того?
– Как будто они импортный товар? Нет, не думаю. Бюрократы поверили леди адмиралу на слово, что прибывшие будут вести себя прилично.
– А это и правда так? – прошептала я.
– Слишком поздно об этом волноваться, – пожала плечами Аннетт. – Но я задержусь. Пользы от меня в драке немного, но все же… – Она вытянула шею, заглядывая в гостиную, где терпеливо ожидали сестры. – Сомневаюсь, что они способны причинить кому-то вред.
– Кто знает, – пробормотала я.
Я подошла к монахиням, а Аннетт осталась топтаться у порога, опустив руку на бедро – когда адмирал поднималась на борт корабля, на этом месте, как правило, висел ее изящный меч.
– Добро пожаловать в столицу Галатии, – приветствовала я девушек. – Что привело вас сюда?
Тантия вышла вперед – поскольку она лучше всех говорила на галатинском, ее и назначили представителем группы.
– Ты привести нас в Галатию.
– Должно быть, вышло недопонимание, – удивилась я. – Я вас не приглашала.
– Нет, не так, – покачала головой Тантия. – Мы пришли найти тебя. Работать с тобой. Учиться. Продолжать.
Я помедлила, наконец поняв, с какой целью они прибыли.
– Вы желаете продолжать учиться чародейству?
– Учиться у тебя, – кивнула Тантия.
– Понимаю, – медленно ответила я. – А что с орденом?
– Орден… Как сказать?… – Она посовещалась с Иммель, что стояла с ней рядом. – Хуркути.
– Хуркути-сет, – поправила Иммель. – Беспорядок. Куча мусора.
– После ухода Альбы… – догадалась я. – Что с главой? Руководить некому? Им не доверяют? Ушли сражаться?
– Сражаться, да. Нет, – сказала Тантия, поднимая руку. – Не открыто. Шепчет за дверью. Мы боимся. Если победят другие, мы – преступление.
– Закон Квайсета и законы Создателя запрещают заниматься чародейством, – заметила я. – В Галатии бы вас назвали «преступниками». Но, конечно, у нас нет подобных законов, и мы бы никогда так не сказали.
– Не запрещают, нет, – опечалилась Иммель. – Делают нас вне закона.
Я переглянулась с Аннетт. Та внимательно рассматривала сестер, словно настороженно выпрямленные спины или простые серые платья, или белые платки, покрывающие головы монашек, могли подсказать ей что-то еще.
– Если мы остаться… мы бояться… бояться… – Тантия пыталась подобрать слова, теребя вышитые манжеты своей сорочки из тонкого полотна.
– Вы боитесь, что вас убьют, – прямо сказала Аннетт. – Казнят. Просто за то, что обладаете способностью колдовать.
Я вздрогнула, но Тантия кивнула, благодаря Аннетт, что та выразила ее мысль и сумела произнести это вслух. Иммель закусила губу. На манжетах ее сорочки тоже красовалась вышивка, однако они уже поистрепались, а башмаки были потертыми и изношенными. Остальные сестры выглядели схожим образом: несмотря на тщательно накрахмаленные платки, подолы платьев испачкались в пыли и прохудились, на воротниках пестрели пятна, на подошвах обуви – дыры.
Я повернулась к Аннетт:
– Да они же беженки. Политические беженки.
В три больших шага Аннетт пересекла гостиную и прошептала мне на ухо, понизив голос так, чтобы не расслышали квайсианки:
– Наша новорожденная Республика по самые уши в собственных проблемах.
– Знаю, – кивнула я и оглянулась на Тантию и Иммель: руки сложены благопристойно, но костяшки побелели.
– Они здесь, потому что нарушили законы квайсов – каких бы архаичных принципов те ни придерживались. Мы не должны вмешиваться.
– Они здесь из-за меня и нашей войны, Аннетт.
– Если мы дадим им пристанище, серафцы, вероятно, решат, что Галатия намерена сформировать нечто вроде армии чародеев. И Объединенные Штаты начнут подозревать скрытые мотивы. В Квайсете, скорее всего, тоже возникнут вопросы.