Среди других парижских друзей и знакомых Пейна был маркиз Кондорсе, тоже масон и друг Вольтера. Известный математик и борец за права человека, Кондорсе был членом ложи «Девяти Сестер», к которой также принадлежали Бенджамин Франклин, оккультист и изобретатель Таро Курт Гебелин и астроном Лалавд. Заметим также, что Курт Гебелин в 1781 году написал в своей известной книге «Сравнительный анализ первобытного и современного мира», что:
«Всем известно, что первоначально Париж располагался на острове(delaCite).Будучи речным городом, он сделал своим символом ладью и избрал своей богиней-покровительницей Исиду, богиню судоходства; ладья же фактически принадлежала Исиде и была ее символом».
Из главы 17 читатели помнят, что Курт де Гебелин, который был адептом протошотландского обряда и тамплиерства во франкмасонстве, встретился со знаменитым графом Калиостро, изобретателем «египетского» масонства, и признался, что ему недостает знаний для того, чтобы «расспрашивать человека, столь превосходящего его во всех областях знаний».[1619]
Именно Курт де Гебелин вместе с Бенджамином Франклином сопровождал Вольтера во время масонской инициации последнего в ложе «Девяти сестер» в 1778 году. Почему из всех видных и знатных масонов Гебелин удостоился такой чести? Причина, по нашему мнению, заключается в связи между «степенями» Шотландского Обряда, картами Таро и каббалистическими «путями», общим мистическим знаменателем для которых служило число 32.
Из главы 15 мы знаем, что масон 33-й степени Шотландского Обряда Чарльз Самнер Лобингер пришел к выводу, что в 32 путях мудрости Каббалы[1620] «мы, несомненно, имеем истоки и количество степеней, сформулированных в конституции Шотландского Обряда».[1621]
В начале мая 1790 года Пейн вернулся в Лондон. Это произошло вскоре после того, как Эдмунд Бурк опубликовал свои «Размышления о французской революции», где содержались нападки на восстание французского народа против монархии. Возмущенный Пейн ответил статьей «Права человека», первую часть которой он сдал в печать перед отъездом в Париж в начале 1791 года, где он основал первый «республиканский» клуб и на писал свой «Республиканский манифест». В июле 1791 года энергичный Пейн снова вернулся в Лондон, где написал вторую часть «Прав человека», посвященную Лафайету.[1622]
Во время своих визитов в Париж Пейн познакомился с Томасом Джефферсоном, который стал его другом и доверенным лицом.[1623] Тем временем в Лондоне он часто встречался с радикальными мыслителями, включая знаменитого английского поэта Уильяма Блейка. Для всех этих людей французская революция на ее раннем этапе представляла:
«… торжество сил рассудка над суевериями… и символический акт, предварявший возвращение человечества к состоянию совершенства, от которого оно отдалилось».[1624]
Как можно было ожидать, текст «Прав человека» вскоре попал под запрет британского правительства, а перед церквями стали сжигать чучела Пейна. Сам Пейн был обвинен в «распространении клеветы и подстрекательных настроений», что в те опасные времена могло закончиться смертным приговором. Он едва избежал ареста, благодаря своевременному вмешательству Уильяма Блейка, который предупредил Пейна, чтобы тот не возвращался к себе домой, и помог ему бежать во Францию.
По прибытии в Париж Пейн был провозглашен героем и другом революционеров. Его сделали почетным гражданином Франции и членом Национального собрания. Будучи пацифистом, Пейн выступил против смертного приговора для Людовика XVI и проголосовал за изгнание короля. Эта позиция разъярила фанатичного Робеспьера, который приказал бросить Пейна в тюрьму в старом Люксембургском дворце. Во время заключения Пейн каким-то образом смог договориться о публикации первой части своего наиболее знаменитого сочинения под названием «Эпоха рассудка».
В «Эпохе рассудка» Пейн не скрывает свои деистские убеждения; он говорит о своей вере в Высшее Существо и о неприятии традиционной церкви. Естественно, он должен был знать о том, что Робеспьер и Жак-Луи Давид как раз в это время учредили собственные культы «Рассудка» и «Высшего Существа».
Восемнадцатого сентября 1793 года, немногим более чем через месяц после «церемонии Исиды» в Париже, другая республиканская церемония состоялась на вершине низкого холма над рекой Потомак. На этот раз отмечалось не разрушение оскверненное национального монумента, такого, как Бастилия, а закладка краеугольного камня великого «храма Свободы», который должен был быть построен на этом месте. Храм был детищем другого предприимчивого француза, Пьера-Шарля Ланфана.
Теплым весенним днем в апреле 1909 года некий Д. Г. Роде, интендант склада Диггз-Фарм в окрестностях Вашингтона, в присутствии комиссара и представителей округа Колумбия провел церемонию эксгумации останков человека, умершего 84 года назад, в 1825 году. Останки были осторожно собраны и уложены в металлический ящик, который затем покрыли американским флагом и отвезли на кладбище Маунт-Олив. Утром 28 октября ящик отвезли в Капитолий, где он оставался на видном месте до полудня, затем под военным эскортом его наконец отвезли на Арлингтонское национальное кладбище и похоронили на склоне с видом на Вашингтон. Конгресс выдели л 1000 долларов на воздвижение надгробного монумента, на котором был выгравирован план улиц столичного города. Под планом можно было прочитать имя покойного: Пьер-Шарль Ланфан — инженер, художник и солдат.
Пьер-Шарль Ланфан родился в Париже в 1754 году и был сыном ландшафтного художника.[1625] Как и его отец, молодой Ланфан получил образование в Королевской академии живописи и скульптуры, где он научился строить военные укрепления. Он также изучил ландшафтную науку по трудам Андре Ленотра, который 100 лет назад заложил сады Тюильри и создал основу великой «исторической оси» Парижа. Потом Ланфан вступил во французскую армию и в 1776 году, когда началась американская Война за независимость, достиг чина лейтенанта.
Подобно Лафайету и многим молодым французам того времени, Ланфан был воодушевлен новыми республиканскими идеалами свободы и братства, поэтому он предложил свою службу американской революционной армии. Его знание военных укреплений оказалось бесценным и привлекло к нему взимание Джорджа Вашингтона. Ланфана сделали «капитаном /инженеров» — прообраза той организации, которая впоследствии стала Инженерным корпусом США. В марте 1782 году Вашингтон написал Ланфану:
«Ваше рвение и деятельная служба заслуживают высочайшей оценки и чрезвычайно приятны для меня. Я не сомневаюсь, что они получат должную оценку в конгрессе при вашем продвижении на службе в корпусе [инженеров]».[1626]
Мы были заинтересованы, узнав о том, что Ланфан поддерживал связь с организацией под названием «Общество Цинциннати».
Это общество, основанное в 1783 году для офицеров, участвовавших в Войне за независимость, с целью помогать им и членам их семей в случае нужды, существует и в наши дни. Названная в честь римского солдата V века Луция Квинта Цинцинната, эта патриотическая военная организация имеет наследственное членство и открыта только для старших потомков мужского пола, происходящих по прямой линии от первых членов. Джордж Вашингтон был первым президентом Общества, а в 1790 году оно дало свое название городу Цинциннати.[1627] К первым членам общества также принадлежали Александр Гамильтон, Джон Пол Джонс и двое будущих президентов США, Джордж Вашингтон и Джеймс Монро. Кстати говоря, именем последнего названа Монровия, столица Либерии в Западной Африке.[1628]
Хотя Общество Цинциннати не было масонским орденом, многие из его основателей — Лафайет, Гамильтон, Джонс и Вашингтон — были масонами, поэтому неудивительно, что «риторика братской дружбы, принятая в обществе, была сходна с масонской и в его рядах состояло значительное количество масонов».[1629] В 1785 году Ланфан открыл архитектурную практику в Нью-Йорке и через свои связи в Обществе Цинциннати смог осуществить немало заманчивых проектов. В 1789 году, когда Ланфан узнал о планах строительства новой федеральной столицы США в штате Виргиния, он обратился к своему старому другу Джорджу Вашингтону. Согласно Жан-Жюлю Жюссерану,[1630] историку и бывшему французскому послу в США:
«Ланфан, с его склонностью видеть вещи в перспективе, действовал соответственно. В тот момент, когда он услышал, что столицей будет не Нью-Йорк или Филадельфия, а новый город, который должен быть построен на пустом месте, то написал Вашингтону письмо, замечательное ясным пониманием возможностей, открывшихся перед страной, и собственной решимостью работать не для трех миллионов американцев, составлявших население страны в то время, но для ста миллионов нынешних граждан и для всех неродившихся миллионов, которые придут после нас. Письмо было отправлено из Нью-Йорка и датировано 11 сентября 1789 года. «Сэр, — писал он, — последнее решение конгресса заложить основы города, который станет столицей этой огромной империи, предлагает столь великую возможность приобретения репутации для человека, который будет назначен руководить этим проектом, что ваше превосходительство не удивится, узнав о том, что мое честолюбие и желание быть полезным гражданином побуждает меня принять участие в этом мероприятии… Вероятно, ни один народ еще не имел возможности намеренно выбрать место, где будет расположена его столица… и, хотя средства, которыми сейчас располагает страна, не дают возможности