treason). Революцией переворот может быть только с точки зрения самих революционеров и их сторонников. Для их противников и в особенности для властей, против которых переворот направлен, это явление никогда не заслуживает высокого или даже нейтрального наименования.
С точки зрения государства любая попытка оказать давление на власть вооруженным путем и тем более захватить ее – тяжкое уголовное преступление, юридически квалифицируемое как «государственная измена», «мятеж» или «насильственный захват власти». Наказания за подобные преступления суровы. Бывают случаи, когда действующему правителю удается удержать власть, достигнув компромисса с организаторами попытки переворота, которым таким образом удается избежать наказания. Но правители идут на это крайне неохотно, зная, что, однажды допустив такой компромисс, они дают зеленый свет всем будущим мятежникам. Для властей гораздо лучший вариант – примерное наказание бунтовщиков, чтобы впредь неповадно было. Поэтому организаторы переворота всегда рискуют как минимум карьерой, но часто свободой или даже жизнью.
Вероятность успеха военного переворота можно оценить статистически, на основе имеющегося мирового опыта. Для этого я использую базу данных, созданную Бадди Пейтоном и его соавторами в рамках проекта «Государственные перевороты» (ГП), осуществляемого в Университете Иллинойса в Урбане-Шампейне. Последний на момент написания этой книги релиз данных охватывает период с 1945 по 2023 год и включает 1000 наблюдений. Но не все они имеют отношение к тематике этой книги. Составители ГП трактуют государственный переворот широко, включая в свою базу данных и перевороты, которые осуществлялись без участия военных. Приведу гипотетический пример: если министры здравоохранения и просвещения сговариваются, что убьют премьер-министра, скажем, ударив по голове табакеркой, а потом один из них сам станет премьером, а другой – его заместителем, то в случае успеха это предприятие будет переворотом, но не военным. В расчетах, выполненных при работе над этой главой, я использовал только те случаи (всего 604), когда военные прямо участвовали в действиях по захвату власти или вынашивали намерения такого рода.
Разумеется, военный переворот далеко не всегда приводит к свержению действующего правительства, иногда он проваливается еще на стадии планирования. Составители ГП игнорируют это обстоятельство, поскольку их интересуют любые перевороты. Не важно это и для простой оценки шансов переворота на успех, а не только для перспективы смены режима. Главное преимущество, которое с этой точки зрения дает база данных ГП, состоит в том, что она – в отличие от других хороших баз данных такого профиля – фиксирует не только состоявшиеся удачные перевороты и неудачные попытки захватить власть, но и случаи заговоров, когда переворот планировался, но не был реализован.
Понятно, что статистика заговоров не может быть полной. На то и заговор, чтобы оставаться тайным; о многих из них мы ничего не знаем и, вероятно, никогда не узнаем. Однако это не отрицает ценности собранных в ГП данных с точки зрения оценки рисков, поскольку фиксируются именно раскрытые заговоры, организаторы которых потерпели провал и в большинстве случаев понесли наказание. При этом сами заговоры были достаточно масштабными для того, чтобы власти не скрывали их существование от общественности.
Дело в том, что признание заговора, как правило, доставляет властям больше неприятностей, чем пользы, поскольку сигнализирует обществу о глубоком неблагополучии системы государственного управления. О заговорах сообщают только тогда, когда скрывать информацию о них бессмысленно, потому что это невозможно, а меры по их пресечению будут все равно замечены населением и интерпретированы как политическая борьба, признак опасной нестабильности. Если круг заговорщиков узок, а сами они не занимают высоких постов и не продвинулись далеко в организации переворота, то власти обычно стремятся избежать такой интерпретации, обвиняя мятежников в ненадлежащем исполнении обязанностей, профессиональной некомпетентности, коррупции или в какой-то криминальной активности, не имеющей явного политического подтекста. Бывают, конечно, и противоположные случаи, когда власти безосновательно обвиняют военных в попытке заговора просто для того, чтобы провести чистку в армии или иных силовых структурах. Но в таких ситуациях силовики выступают исключительно как потерпевшая сторона, и это выходит за рамки моего анализа.
В таблице 3 приведены результаты подсчетов. Как явствует из данных, военный переворот – это действительно рискованное, но отнюдь не безнадежное предприятие. На протяжении послевоенного периода организаторы переворотов преуспевали почти в половине покушений на захват власти. Хронологическая динамика в целом согласуется со сведениями о распределении военных режимов, которые даны в главе 1 этой книги. Оно и понятно, если учесть, что установление военного режима является наиболее распространенным следствием успешного военного переворота. Сокращение числа заговоров и переворотов произошло в два этапа – сначала в 1980-х годах, а затем в 2000-х, но затем их количество вновь выросло. Из таблицы видно, что результативность попыток захвата власти достигла пика в 1960-х годах, была значительно ниже в 1970-х и 1990-х, но вновь несколько увеличилась в XXI веке.
Таблица 3. Количественные данные об успешных и безуспешных военных переворотах (1945–2023)
Почему только чуть меньше половины военных переворотов достигают своей цели? Наиболее общий ответ таков: военный переворот – это сложное мероприятие, для успеха которого необходима максимальная координация всех задействованных игроков. Осуществлять эту координацию особенно сложно по той причине, что подготовка к перевороту должна вестись в условиях глубокой секретности. Это значит, что круг заговорщиков должен быть узким. В него должны входить лишь игроки, полностью лояльные организаторам переворота. Но чем более влиятельны эти игроки, чем обширнее доступные им ресурсы, тем выше шансы на успех. Из всего вышесказанного вытекает, что эти шансы заметно возрастают, если в число организаторов переворота входят военачальники уровня министра обороны (как правило, такое случается, если он не является гражданским назначенцем), начальника и высокопоставленных офицеров генерального штаба, командующих войсками и силами, расквартированными в столице. Шансы снижаются, если в организацию переворота вовлечен преимущественно средний и низший командный состав.
Это все довольно очевидно и все же требует подтверждения с помощью количественного анализа. Для этого я использую базу данных, созданную в рамках проекта «Субъектность и механизмы переворота» (СМП) Хольгером Альбрехтом, Кевином Кехлером и Остином Шутцем. База данных СМП отличается от использованной выше базы данных ГП по нескольким параметрам, и прежде всего тем, что в ней не учтены заговоры. Фиксируются только успешные перевороты и безуспешные, но реально предпринятые попытки. Различны и некоторые определения, использованные составителями двух баз данных, а также интерпретации некоторых исторических событий. Таким образом, данные не вполне синхронизированы. Но это нормально и не составляет проблемы для настоящего анализа. Всего база данных СМП охватывает 488 наблюдений за период с 1950 по 2022 год. Основное преимущество, которое дает использование базы данных СМП для нашего анализа, в том, что ее составители разделили все перевороты на два типа, соответствующие описанной выше концептуальной логике. Один тип они назвали элитным, а для второго использовали слово combat («боевой»).
Определение типов, которое Хольгер Альбрехт и Фердинанд Эйбл дают в статье, опубликованной в рамках проекта СМП, таково:
Мы определяем элитный офицерский переворот как любой успешный или неудачный переворот, осуществленный военным руководством страны, включающим членов генерального штаба, офицеров в командных советах и командующих функциональными подразделениями вооруженных сил (армией, военно-воздушными силами, флотом). Боевой офицерский переворот, в свою очередь, обозначает любой успешный и неудачный переворот, задуманный офицерами среднего и низшего звена. К заговорщикам второй категории в некоторых случаях могут относиться отдельные высокопоставленные офицеры – например, офицеры в звании генерала или майора, – которые не являются членами военного руководства. Ключевое отличие состоит в том, что элитные офицеры являются членами авторитарных правящих коалиций; боевые офицеры – нет.
Думаю, не будет большой ошибкой, если в этой книге я заменю слово «боевой», которое в русском языке слишком явно отсылает к опыту участия в военных действиях, словом «офицерский».
Таблица 4. Успешность военных переворотов в зависимости от их типа (1950–2022)
В аналитических целях я разбил данные СМП на хронологические периоды по десятилетиям. Результаты представлены в таблице 4. Как явствует из нее, элитные перевороты систематически более успешны, чем офицерские. Лишь в 1990-х годах доля успешных элитных переворотов была ниже 75 %. Офицерские перевороты, напротив, достигали успеха в более чем трети случаев лишь в 1960-х и 1980-х годах. Между уровнями успешности двух типов переворотов заметна положительная корреляция: в те периоды, когда завершались успехом одни, относительно успешными были и другие. Можно отметить также весьма высокую стабильность количественных показателей успешности элитных переворотов, которая всегда фиксируется примерно на уровне трех четвертей от общей совокупности. Офицерские перевороты показывают несколько более широкую амплитуду колебаний.
4.2. Технология успешного переворота
Иногда элитные военные перевороты пользуются настолько широкой поддержкой всей воинской корпорации, что не требуют тщательной подготовки и проходят не только без применения военной силы, но и практически незаметно для населения страны. В официальной истории они могут даже не фигурировать в качестве переворотов. Так случилось со свержением в 1954 году бразильского президента Жетулиу Варгаса. Этот государственный деятель вписал в историю Бразилии несколько ярких страниц. Революция под руководством Варгаса в 1930 году положила конец так называемой старой бразильской республике, которая тормозила развитие страны. В 1935–1937 годах Варгас руководил созданием в Бразилии «Нового государства», которое строилось в знач