А уже премьер с согласия спикеров верхней и нижней палат парламента, и выполняя волю народа, поручал ДПА совместно с другими политическими движениями сформировать временно, до новых выборов, Комитет Национального Спасения, а сам уходил в отставку. Армия не с ними, народ не с ними, на Абрамовичей где сядешь, там и сползешь, обмазав власть в дерьме окончательно — другого выхода у них не было. («Власть валялась на дороге».)
В процессе дискуссий вставал вопрос: а вдруг Ельцин попросит военной помощи у Запада и НАТО отправит ему на выручку десантные части. Президенту спровоцировать бои в столице России — раз плюнуть. Кто–то предложил: на первом же этапе операции предупредить Бориса Николаевича, что если натовцы засуетятся со спасительными мерами, по ельцинской даче наши военные летчики отбомбятся по полной программе. Ельцин любил бомбить свои города, обстреливать свой парламент, но превыше всего ставил личную безопасность и безопасность драгоценной семьи (к нему приходил во сне по ночам Ипатьевский дом в Свердловске).
После принятия отставки от Бориса Николаевича ему с домочадцами давали возможность отбыть за рубеж, в жаркие объятия кураторов (естественно, без сундуков). На всякий случай военные продумывали, как перекрыть взлетные полосы московских аэродромов и вокзалы. Баловни режима Шаймиевы и Рахимовы (как это было в 93–м) могли попытаться послать «царю Борису» подкрепление. Все охранные структуры олигархов предстояло разоружить, распустить. Их провокации должны были безжалостно пресекаться. Словом, обсасывались мельчайшие детали.
Рохлина пасли все плотнее и бесцеремоннее. Он приезжал ко мне в офис — один или с кем–то, и в колодце двора Дома на Набережной, напротив наших окон, сразу появлялись серенькие «Жигули». Однажды мы проверили топтунов. Я попросил ребят позвонить мне с неподконтрольного телефона. Они позвонили:
— Генерал у тебя? — У меня. — Мы давно собрались и ждем вас, — соврали ребята. — Все, прямо сейчас выходим и будем у вас минут через 1520, — тоже соврал я серьезным голосом. Водить за нос «хвосты » меня научила еще собкоровская работа в «Правде» по Казахстану, когда республиканские власти донимали слежкой журналистов центральных газет. Мы приникли к щелкам закрытых жалюзей и увидели, как «Жигули» тут же сорвались с места и переместились к парадному подъезду, чтобы «сопровождать» нашу машину.
К стене дома, рядом с моими окнами, топтуны прикрепили монтажную люльку. Она висела без дела, но как только приезжал генерал, в люльке появлялись двое «рабочих» со швабрами и, поднявшись до уровня моих окон, начинали лениво водить ими по стене. Что называется, откровеннее некуда.
Как–то я привез к себе на дачу надежных губернаторов, подъехал Рохлин — они стали обсуждать возможный состав КНС. Пока жена накрывала стол, я вышел на крыльцо: с левой стороны от дома и с правой, в переулках, уже стояли на часах две серенькие «усатые машины» «Жигули». (От рассмотрения персоналий в состав КНС я всегда старался держаться подальше. Возвращаться во власть отказался при первых же встречах с генералом. И считал, что в ней нечего делать всем, кто был в правительствах Ельцина — Гайдара — Черномырдина. Для ДПА я выступал в роли бескорыстного «сводника».)
От моей дачи до дачи Рохлина в Клокове, если добираться прямиком по берегу Десны, около двух километров. Дачей Рохлина она только называлась: ее строил из дешевых силикатных блоков зять Льва Яковлевича Сергей Абакумов. И обстановка в доме была спартанская: старые, когда–то, где–то списанные кровати и диваны — все деньги шли на «дело революции ».
По предварительной договоренности с генералом, без телефона, я уходил в лес, и там меня, как бы проезжая мимо, подбирала «Нива» с зашторенными окнами, завозила в гараж рохлинской дачи, из которого внутренняя дверь вела на цокольный этаж. Там располагалась просторная комната, обшитая вагонкой, со столом и деревянными лавками — за этим столом мы и работали.
На единственном небольшом окошке комнаты помощники Льва Яковлевича развесили алюминиевую фольгу — от прослушивания. Потому что напротив, через поляну, начинался лесок, и на двух крайних елях топтуны соорудили чтото вроде лабаза: посменно следили оттуда, не хоронясь, за домом. Когда меня подвозила «Нива», я припадал на минутку к дыркам в фольге. На лабазе наблюдалось шевеление: топтуны тщетно пялились биноклями в сторону дома — кого же там черт притащил.
Однажды военный вертолет, доставивший к Рохлину генералов, завис для острастки над краем леса и коснулся колесами верхушек деревьев, обжитых сексотами. Топтуны посыпались с лабаза, как горох. А генералы, выйдя из вертолета, смотрели с поляны на них и похохатывали.
— Неаккуратно работаете, — сказал я Льву Яковлевичу словами Васькова из «А зори здесь тихие…». — Ох, неаккуратно. Для своей затеи Рохлин был опасно доверчивым, даже беспечным. Скажем, приводил он ко мне пару раз генерала, а потом этот генерал выветрился из его окружения. Спрашиваю: «Где он?» «Отказался дальше идти — семья, дети. Я ему верю, он порядочный ». Хорошо, что порядочный, только надо заранее определяться с психологическими возможностями соратников.
Или предложил один из губернаторов отвезти к себе в регион и спрятать на время в укромном месте жену и сына Льва Яковлевича — Тамару Павловну и Игоря. Ни в какую! Рохлин почему–то предполагал, что если Кремль решит его ликвидировать, то постарается чужими руками организовать бытовуху, скорее всего пьяную драку. «А я же теперь пить не могу», — смеялся наивный Лев Яковлевич, весь израненный и заштопанный эскулапами. Сколько раз я сидел с ним в компаниях, он действительно плескал на донышко несколько капель водки, заполнял остальную часть рюмки минеральной водой и пригублял содержимое.
Ему посоветовали сделать своим первым замом по ДПА влиятельного думского депутата от КПРФ Виктора Илюхина. Сделал. На вопрос близких друзей — почему? — отвечал, что Илюхин на вершине айсберга и в глубинные замыслы Движения не посвящен. Зато способен привести за собой часть улицы. Какая там улица! Илюхин давно прикипел задом к теплому депутатскому креслу, воспринимался решительными людьми как заскорузлый чиновник.
Прозрел с большим опозданием и сетовал, что думские коммунисты во главе с Зюгановым не только не помогают, а наоборот, вставляют палки в колеса. А что он хотел? Верхушка КПРФ не бойцы с баррикад — это покорная оппозиция, которая все время боялась запрещения Ельциным партии. Запрети ее этот сатрап, пришлось бы не имитировать борьбу с компрадорским режимом в уютных аудиториях, а вставать вместе с народом под холодные ветры лишений. Потому–то сытая головка КПРФ сама старалась не гневить Кремль и своих товарищей попридерживала.
Помню, в 95–м мы, большая группа депутатов Госдумы, инициировали голосование за отставку правительства Черномырдина. Уговорили фракцию Зюганова — она нас поддержала, и решение прошло. Черномырдин с компашкой начал было собирать манатки. Но Ельцин зарычал, и Госдуму заставили голосовать повторно.
— Мы стоим до конца, — сказал я Геннадию Андреевичу Зюганову от имени группы. — А вы держитесь? — Держимся. Хватит им страну раздевать, — уверенно заявил он. Разговор был вечером. А утром вся фракция КПРФ, включая Зюганова с Илюхиным, проголосовала за доверие правительству Черномырдина. Нам для его низложения голосов не хватило. Видимо, ночью с комверхушкой поговорили. Комфорт дороже принципов.
И Рохлину зюгановская фракция ударила в спину в самый напряженный момент. По требованию Кремля в конце мая 98-го коммунисты вместе с ельцинистами проголосовали за снятие Льва Яковлевича с поста председателя комитета по обороне. Это для того, чтобы у генерала стало меньше возможностей готовить задуманное. Голосовал за снятие Рохлина и Виктор Илюхин. (А после убийства Льва Яковлевича он провозгласил себя его преемником и потихоньку слил ДПА в канализационную трубу.)
Все это, впрочем, не мешало харизматичному генералу двигаться к цели. Готовились к массовым выступлениям шахтеры, казаки, бюджетники. На середину июля были запланированы крупномасштабные военные учения в примосковской зоне. А противодействие недругов и «подставы» товарищей были Рохлину как взрывы–сигналы петард на рельсах для машиниста тяжелого поезда: впереди опасный участок, нужна предельная внимательность. Генерал стал отходить понемногу в тень.
В предпоследнюю нашу встречу мы с ним не нашли общего языка. Он сообщил, что ему звонил по поручению Ельцина глава президентской администрации Валентин Юмашев, предлагал на выбор несколько высоких должностей, только бы Лев Яковлевич «завязал» с ДПА. Рохлин отослал его вместе с Борисом Николаевичем в знакомые всем места. Но не поэтому поводу мы разошлись с генералом. Я спросил его, кого они в «генштабе» Движения наметили порекомендовать главой КНС на переходный период? И услышал неожиданный ответ: Юрия Лужкова. Мы пили чай за журнальным столиком, так я чуть чашку не уронил. Стоило ли огород городить: хрен редьки не слаще.
— Это же временно, — вскинул брови Лев Яковлевич. — Без использования инфраструктуры и поддержки столичных служб нам не обойтись.
Я пытался объяснить генералу, что московскому клану очень рискованно класть палец в рот. Лужковская группировка, основательно прополов столицу, давно рвется на российский оперативный простор. Как клещ во власть вцепится — не отдерешь. Но слова мои на Льва Яковлевича не действовали. Может, потому, что он знал гораздо больше меня. И дальше смотрел.
Мы не встречались долгое время.
Как–то мне позвонили поздним–препоздним вечером. Мужской суховатый голос дважды переспросил: я это или не я?
— Да я это, я, что вы хотели? Он, не называя себя, представился знакомым Василия (этим именем для конспирации генерал называл своих агентов в службе безопасности президента) и без всяких предисловий проговорил:
— Вас заказали. Отодвиньтесь от Рохлина. Я сразу не врубился и спросил: как это понимать? — Отодвиньтесь от Рохлина, пока не поздно. Больше говорить не могу, — и в трубке — короткие гудки. Он так и произносил «отодвиньтесь!», будто я у стенки стоял.