Сталин был инородным телом в команде Ленина. Предлагая на Шестой Пражской конференции РСДРП заочно кооптировать его в состав ЦК, Владимир Ильич даже не помнил фамилии выдвиженца («Надо того грузина»), а приближал будущего вождя в знак благодарности за деньги, добытые тем для большевиков «Тифлисской экспроприацией».
Коба слыл патриотом своего государства, Ленин же презирал русских и все русское. Своему другу Георгию Соломону он говорил: «Дело не в России, на нее, господа хорошие, мне наплевать, это только этап, через который мы приходим к мировой революции» (Г. Соломон «Ленин и его семья (Ульяновы)», Париж, изд–во «Мишель», 1929–1931). Более радикального мнения о стране и ее населении придерживался Лев Троцкий: это хворост в топку мировой революции.
Он и стал после октябрьского переворота вторым, а может быть, первым в большевистской команде («Вот пришла великая революция, — вещал трудящимся председатель Петроградского ЧК Моисей Урицкий, — и чувствуется, что как ни умен Ленин, а начинает тускнеть рядом с гением Троцкого».) Ему вторил Анатолий Луначарский: «Троцкий бесспорно превосходит его (Ленина): он более блестящ, он более ярок, он более подвижен»). При Ленине, отодвинутом в сторону, насаждался культ личности Льва Давидовича: пресса называла его «сверхчеловеком», «главным архитектором революции», в Троцк были переименованы город Гатчина под Петроградом и несколько других населенных пунктов. Было издано 17 томов сочинений и речей Льва Давидовича. И еще больше — о нем самом. Как нарком по военным и морским делам и председатель Реввоенсовета Троцкий при Ленине и после него фактически управлял страной, расставив на ключевые посты своих людей.
А что Сталин? Заштатный нарком по национальным делам, потом, в апреле 1922 года, ему всучили, как им казалось, тоже побочную должность — генсек ЦК РКП(б). На заседании Политбюро стать генсеком предложили сначала Троцкому. Он отказался: намечалось–то наводить канцелярский порядок в работе Секретариата. Отказались и другие. Но Сталин Ленину отказать не мог.
В его подчинении насчитывалось всего–то 325 сотрудников партаппарата, а вся работа была «бумажная»: протоколы собрания, пленумов, съездов. Троцкий с командой делали жизнь, ворошили страну, а Кобе предстояло в бухгалтерских нарукавниках перебирать учетные карточки. Его с издевкой называли «товарищ Картотеков».
Не вырастают крупные протестные фигуры на ровном месте. Для этого общество должно попасть в турбулентную зону социально–политических кризисов, устать от бесчинства и безответственности властей, возненавидеть их. Антироссийская команда Троцкого все это обеспечила лихо и в короткие сроки. Страна созрела для появления диктатора — защитника национальных интересов.
Это уловил Феликс Дзержинский. В письме председателю ВСНХ Куйбышеву от 3 июля 1926 года он предсказывал: «Дорогой Валериан! Мы из этого паралича не выберемся без хирургии, без смелости, без молнии. Все ждут этой хирургии… Сейчас мы в болоте. Недовольства и ожиданий кругом, всюду. У нас сейчас нет единой линии и твердой власти… Если не найдем этой линии и темпа — оппозиция наша будет расти и страна тогда найдет своего диктатора».
Сталин–явление вызревал из ситуации. Она его выносила, как мать вынашивает свой плод, вскормила молоком ненависти к ворюгам, лицемерам, губителям Отечества и дала стране крутого вождя, не знавшего пощады. Как эта ситуация возникла? Вернусь ко времени приготовления большевистского переворота.
Покинув в 1916 году Европу, интернациональный революционер Троцкий с семьей жил в Нью—Йорке. Его дядя банкир Абрам Животовский ввел племянника в круг молодого тогда Бнай Брита, который уже пропихнул в президенты США своего человека — Вудро Вильсона. Льва Давидовича окружили заботой. «Его власть была столь большой, — вспоминал полковник Маклин, — что поступали приказы оказывать ему всяческое содействие». (Энтони Саттон. «Уолл–стрит и большевистская революция». Арлингтон Хаус, 1974).
После Февральской революции в нашей стране Бнай Брит собрал большую команду во главе с Троцким, посадил на пароход и, снабдив крупной суммой, отправил в Россию: «Власть там валяется на земле, надо ее подбирать». И сосредоточить в руках американских ставленников.
Льву Давидовичу как сильно нашкодившему гражданину России въезд к нам был заказан. Но не срывать же дело из-за такой мелочи. Президент США Вудро Вильсон сам выдал Троцкому американский паспорт, к нему прилагались виза для въезда в Россию и британская транзитная виза. В одночасье Лев Давидович, не меняя фамилии, стал янки с паспортом-вездеходом. С приключениями десант Бнай Брита во главе с Троцким добрался до России. Правительство Керенского распадалось, власть действительно валялась в пыли.
В сентябре Госдеп США получил от своего посла из Петербурга Фрэнсиса, связанного с Троцким, телеграмму о подготовке к большевистскому перевороту и сроках его проведения. И Госдеп, и британское правительство предупредили своих граждан в России о необходимости отъезда из страны «по крайней мере за шесть недель до начала большевистской фазы революции». (Э. Саттон. Там же.) И переворот свершился. Им непосредственно руководили в основном Троцкий с Урицким, тоже прибывшим на пароходе из США и тоже с американским паспортом.
Американцы спешили с забросом группы Льва Давидовича, потому что имели информацию от своих послов из Европы: Германия готовит большевистский десант в Россию во главе с Лениным. Владимир Ильич узнал о Февральской революции, проживая в Швейцарии, там его и еще 35 человек погрузили в вагон и через немецкую территорию повезли в нашу страну. Немцы, наверное, тоже сказали: хватит революционерам просиживать в пивнушках штаны, власть валяется в пыли — пусть делом займутся под контролем Берлина.
Тогда западный мир еще не был консолидирован в волчью стаю, тем более шла война, и каждое государство боролось за овладение Россией порознь.
Так недруги Ленин и Троцкий оказались в одно время в одном месте, с одной задачей, но нацеленные на разные результаты.
Лев Давидович не был большевиком (присоединился к ним со своими товарищами только по приезде из США, летом 1917–го, ради объединения сил для переворота). Он вообще не отягощал себя принципами — причаливал к тем берегам, где звенела монета. Ленин еще в 1911 году в заметке «О краске стыда у иудушки Троцкого» писал: «Иудушка Троцкий распинался на пленуме против ликвидаторства и отзовизма. Клялся и божился, что он партиен. Получал субсидию. После пленума ослабел ЦК, укрепились впередовцы — обзавелись деньгами». И Лев Давидович переметнулся к ним.
Троцкий мог смело говорить о себе словами Петра Верховенского из достоевских «Бесов»: «Я мошенник, а не социалист ». Ленин вынужденно вошел с ним в альянс, потому что за спиной «иудушки» стояли большие деньги Америки.
В отличие от российских большевиков Троцкий в понятие «мировая революция» вкладывал создание Соединенных Штатов Мира — в нынешней терминологии Всепланетной Олигархии, где нашей стране отводилось место поставщика ресурсов и рабской силы.
Заказчики октябрьского переворота из Америки строго контролировали своего агента. В декабре 1917–го в Госдеп поступил отчет посла в России Фрэнсиса, где говорилось, что генерал Уильям В. Джудсон нанес несогласованный визит Троцкому и обнаружил в Смольном немцев. Разгильдяйство, выходило, что «надежда» денежных мешков Америки не способен выполнить поручение. Уже в 1918–м рассерженный президент США Вудро Вильсон в записке госсекретарю Роберту Ленсингу предложил подумать «о расчленении России по крайней мере на пять частей — Финляндию, Балтийские провинции, Европейскую Россию, Сибирь и Украину».
С Троцким, видимо, поработали — он резко активизировался. Ленин разгребал кучи крупных проблем выживания государства, а Лев Давидович подминал под себя реальную власть, упрочивал свои позиции. Армия и флот в его руках, многие руководители ЧК и депутатских Советов — тоже. Повсюду Троцкий назначил людей, приехавших с ним из США или рекомендованных близкими: замы наркома армии и флота — Склянский и Гиршфельд, члены Военного совета — Петч и Шородак, руководители Военного комитета Москвы — Думнис и Штейнгард, военный комендант Петрограда — Цейгер, командующий Московским военным округом — Буткус, комиссары этого округа — Медкас и Губельман, комиссар Петроградского военного округа — Гутпис, главный комиссар по реквизициям — Зусманович, комиссары армий и фронтов — Шульман, Бруно, Спиро и многие другие.
На организованных комиссарами митингах таскали партреты Троцкого и превозносили его заслуги. (А через несколько лет, уже без комиссаров–затейников, толпы стояли темными вечерами на площадях с теми же портретами, перечеркнутыми крест–накрест и, двигая факелами вверх–вниз, зловеще скандировали: «Смерть! Смерть! Смерть!») Троцкий считал, что Ленин занимал его место на высшей ступени иерархии власти, и это у него сидело в печенках. После выстрела Фанни Каплан, бросив дела, Лев Давидович мгновенно примчался в Москву с намерением возглавить страну в случае смерти вождя. Это и скоропалительная ликвидация Фанни Каплан, спрятавшая концы в воду, вызвала подозрения в причастности подручных Троцкого к покушению. Ленин, а с ним и другие члены «его гвардии» стали всерьез опасаться «Нового Наполеона ». Роптали, но у того шустряка все уже было схвачено.
В свою команду он умудрился втащить и белых генералов, наиболее отличившихся в зверствах во время Гражданской войны. В Военную Академию Генштаба, к примеру, назначил преподавателем генерала Слащева — командующего войсками в Крыму у Врангеля. Яков Александрович велел курсантам называть себя «Слащев—Крымский» и не стеснялся рассказывать, как предал своего прежнего патрона, сбежав из Константинополя и прихватив кучу ценных документов — для архивов Троцкого. А курсанты именовали его вешателем: на станции Джанкой Слащев приказал повесить на фонарных столбах всех комсомольцев — рабочих, студентов, парней и девушек. И в академии не скрывал своего подвига. Этого палача Михаил Булгаков вывел в образе генерала Хлудова. В конце концов один из слушателей Слащева не вытерпел и пристрелил его из пистолета.