— Почему? — Вот смотри, — тихо сказал Сергей Сергеевич и достал из портфеля бумаги: схемы, комментарии к ним. И мы углубились в чтение. Вокруг Земли по широтной, полярной орбите — от полюса к полюсу — летают группами низковысотные спутники — американские, китайские, наши. Планета вращается в меридиальном направлении, и благодаря двум различным вращательным траекториям каждый искусственный спутник Земли (ИСЗ) оказывается на какое–то время над нужной ему территорией. Это спутники–шпионы: они следят за нами, мы — по старой привычке, за странами НАТО.
Для удержания ИСЗ на нужной орбитальной высоте — примерно 270 километров — на них ставят двигатели. Энергию двигателям наших спутников дают ядерные установки «Бук» (на быстрых нейтронах) и «Топаз». Топливо — плутоний-238. Он настолько опасен, что по окончании срока службы ИСЗ реакторы боятся возвращать на Землю, а отделяют от аппаратов и выводят на высокую «орбиту захоронения» — около тысячи километров от поверхности планеты (так «консервируют » на 200 лет).
Это американцы посчитали, что радиоактивных выбросов 450 граммов плутония-238 при его равномерном распределении достаточно, чтобы вызвать рак у всех людей, населяющих Землю. А гуманисты–гегемонисты из пальца данные не высасывают. В 40–70–х годах США провели радиационные эксперименты над своими людьми — заражению подверглись более 23 тысяч человек, часто не подозревающих об этом. В том числе около ста школьников из штата Массачусетс. Когда министр энергетики США О`Лири прознала об этом в 90–х, то подняла шум и заявила: «Я могу сравнить это только с нацистской Германией».
Американцы стали играть с плутонием-238, как с огнем. В 2008 году, отрабатывая систему ПРО, они сбили ракетой свой спутник–шпион USA-193 с ядерно–изотопным устройством, где было около килограмма плутония-238. Радиоактивные выбросы рассеялись над Тихим океаном. (Китайцы в ответ сбили свой спутник «Фэнъюнь», показывая, что не думают уступать янки.) А еще раньше американцы снарядили космический зонд «Кассини» радиоизотопным генератором с 32,7 килограммами плутония-238 и отправили его гулять по Галактике. В 1999 году он вынырнул из мглы и пролетел всего в пятистах километрах от Земли. Если бы «Кассини» вошел в атмосферу, то, по оценке НАСА, от рака могли погибнуть до пяти миллиардов человек.
— А теперь к сути, — сказал Сергей Сергеевич, когда закончил знакомить меня с общим раскладом. — Знаешь, сколько российских ворюг уже купили себе жилье в Британии? Больше двухсот тысяч человек. Пойдешь по Лондону, и будешь спотыкаться о наших чиновников. А знаешь, сколько недвижимости они приготовили для своей построссийской жизни во Франции или на островах Италии? В наших реестрах собраны все данные.
— Ну и что, — ответил я, — уедут и будут там в свое удовольствие, как Абрамович, кататься на яхтах, а твои реестры повесят на гвоздике в туалете. — Э, нет, — твердо сказал Сергей Сергеевич. — Я для чего тебе принес материалы по спутниковым ядерным установкам «Бук» и «Топаз»? Реестры — это цели для них. Устроим аварию спутника над тем же Лондоном, распылим изотопы плутония-238, и все двести тысяч воров скорчатся, подыхая от рака, — с любовницами, прислугой, домочадцами. Потом извинимся по примеру американцев: они бомбят и извиняются, бомбят и извиняются. Никто не прекословит. Похоже, он не шутил. И на мой вопрос: а как же остальные британцы — там их миллионы, ответил: — Их ставленники миллионами русских изводят — это тебе нормально? У британцев есть время подумать над выбором. У тебя остались связи с журналистами, попроси, чтобы предупредили и англичан, и итальянцев, и французов: пусть гонят к чертовой матери со своей территории все российское ворье и разрывают с ними сделки на продажу недвижимости. Хотя они плевали на судьбу русских людей, у нас сердце отходчивое.
Я не мог поверить в серьезность таких намерений, поскольку слышал где–то, что проект с использованием «Топаза» и «Бука» закрыт. И напомнил об этом Сергею Сергеевичу.
— Для кого закрыт, — сказал он, — а для кого–то открыт или откроют по первой команде. Все «бронепоезда» стоят на запасном пути. Думаешь, руководители–дилетанты, пристроенные Путиными — Медведевыми, что–нибудь понимают в своих хозяйствах? Полное невежество! И это хорошо для сохранения военного потенциала. Грамотные мерзавцы давно бы все раскурочили, а так пилят себе бабло и пусть пока пилят. Убегут — будет чем догонять. Я сказал приятелю, что не могу признать в нем прежнего Сергея Сергеевича — ровного и даже застенчивого. А тут вижу неистового Емельку Пугачева с оголенной ядерной саблей.
— Достали, — просто ответил Сергей Сергеевич. — Всех они нас достали. Ниже пригибать голову — шея сломается. Пора выпрямляться. …Теперь я стал видеть сны реже. В молодые годы, бывало, припал к подушке и получай — то грезы, то кошмары. В зависимости от душевного состояния. А сейчас натопчешься за день с маленьким внуком, выльешь все эмоции и спишь без задних ног.
Зато я стал видеть цветные сны. Редко — но видеть. Они запоминаются. Одно такое видение явилось мне недавно. Может быть, под впечатлением рассказа Сергея Сергеевича? Возможно.
Вижу зал в голубом интерьере: ковры, гобелены. За высокими окнами бассейн, ухоженные лужайки. По всем признакам — вилла. А по залу осторожно ступает человек в желтом радиационно–защитном костюме, в противогазе, с дозиметром.
Подходит к столу, на который безжизненно упала голова хозяина. Кто это — сзади не определишь. Хорошо видна только распростертая на столе правая рука с зажатым посиневшими пальцами «паркером». На руке Breguet Marine. Кто–нибудь понимает что–то в часах?
Человек в желтом костюме медленным движением черной перчатки вытягивает из–под руки хозяина недописанный лист бумаги и долго держит его перед собой. Мне удалось запомнить часть текста:
«Сэр! С прискорбием доношу Вам и всему влиятельному руководству Бнай Брита, что третья, завершающая фаза спецоперации под кодовым названием «Трындец русскому народу » провалилась. У меня до сих пор болит зад от крепкого пендаля. Опять недооценили мы духа…»
Дальше слова запрыгали, и по бумаге потянулась кривая угасающая линия.
Странный сон. Черт знает что, наслушаешься друзей — хоть спать не ложись. Сейчас припомню, когда он привиделся. Да, это было в ночь со среды на четверг. Именно так. Хотя мне совсем не хочется такого финала. Пусть пендаль будет, а остального не надо.
Интервью
Ельцину было все равно, какое государство возглавлять
(Интервью с М. Н Полтораниным. Впервые опубликована на Фонтанка. ру 08.12.2011)
— 20 лет назад было подписано Беловежское соглашение. Какую роль в тех событиях сыграл ваш бывший патрон — Борис Николаевич Ельцин? Ведь, как ни крути, Вискули — его рук дело.
— Он сыграл решающую роль. Ему было ничего не жалко. Ему было все равно: возглавлять ли демократическое государство, фашистское, какое угодно — лишь бы быть во власти. Лишь бы быть никому не подконтрольным. Он сошелся с Горбачевым, которому тоже было в общем–то на все наплевать, и они только «рисовали» борьбу между собой. Но на самом–то деле никакой борьбы не было! Они в буквальном смысле договаривались ночами. Ельцин почти 4 часа проторчал у Горбачева перед поездкой в Белоруссию. Причем его ждали Гайдар, Шахрай, Бурбулис. Команда собралась, а Ельцин еще получает последние наставления от Горбачева перед Беловежской пущей. Потом выскакивает: «Мне надо ехать, встретиться с Кравчуком! Михаил Сергеевич сказал: «Ты там с ним поговори». Ну что это такое? Ехать поговорить с Кравчуком в Белоруссию, когда тот возглавляет Украину. Не в Кремле, не в Москве, да еще с такой командой, специально подобранной для этих целей. Так что, конечно, это все было подготовлено.
А вскоре Ельцину прислали Джеффри Сакса — под «крышей » Международного валютного фонда — который с 1991 по 1994 год был руководителем группы его экономических советников. Это и была команда Бориса Николаевича.
— Ну, кое–что в заслугу ельцинскому правительству всетаки поставить можно. Вы ведь там были первым российским министром печати. При вас, Михаил Никифорович, случился настоящий расцвет отечественной журналистики…
— Да, работал в ранге вице–премьера, но Ельцин меня членом своей команды не считал, хотя я был одним из тех, кто был ближе всего к Ельцину с самого начала его «демократической » карьеры. Ельцин со временем перестал меня ставить в известность о многих вопросах, перестал с собой куда–то брать…
Но это не мешало мне в работе. Я тогда занимался демократизацией средств массовой информации. Мы приняли Закон о печати. Потом мое министерство подготовило Закон о СМИ. Через Ельцина я пробил господдержку независимых районных и городских газет. Правительство выделяло под это деньги из бюджета. Я создал Дом российской прессы в здании, которое у нас потом отобрал Совет Федерации. «Выбирайте любое здание в Москве», — сказал мне тогда Ельцин, которому очень понравилась моя идея. (Вообще моя идея была создать такие Дома прессы в каждом областном центре.) Мне понравилось здание КГБ на Лубянке (смеется).
Доложил Ельцину полушутя. Он всерьез: «Езжайте, смотрите! » Баранников (в то время — министр безопасности России. — Ред.), конечно, обалдел. Но я действительно приехал. Полазил. А там кабинеты — клетки, клетки, клетки… Говорю: «Нет, не подойдет! Нам же надо холлы, чтобы проводить пресс–конференции». Ну а в том здании это все было…
—…И Ельцин вам его отдал? Погодите, так в этом же здании располагался Госстрой, где Борис Николаевич работал во время опалы, после изгнания из Политбюро?
— Да! Я у него там много раз бывал. Это как заходишь, на третьем этаже, слева. Ельцин очень обрадовался моей идее…
— …потому что неприятно было вспоминать госстроевские времена?
— Не–е–ет… Ему было приятно потому, что я всем говорил, что идея создать Дом российской прессы — идея Ельцина. «О, Михаил Никифорович! Спасибо! Журналисты теперь будут меня очень любить!» Так было. А я играл на этом деле. Так вот в этом здании мы собирались внедрить традицию — устраивать прощание с умершими журналистами. И даже провели первые похороны. Это был известный журналист–международник, работавший в Японии… (Задумывается.)