здушными глазами. Чёрт, зрачки девушки непроизвольно расширились. Да ведь у Катрин и Аткинса почти одинаковые взгляды! В кристально-голубых глазах миссис Гиллрой и тёмно-карих Абрахама Аткинса царила одна и та же зима.
— Да что же это мы стоим на улице! — спохватилась Катрин, нарушая затянувшееся неловкое молчание. — Доктор, идёмте скорее в дом! Думаю, за праздничным столом у нас с вами найдутся более достойные для разговоры темы, чем обсуждение прислуги! Верно, Джеймс?
— Я всё ждал того момента, когда смогу потолковать с вами о выступлении Кларенса на заседании парламента в прошлую пятницу, — подкрутил усы мистер Гиллрой, одаривая жену скупой улыбкой.
Двойнята первыми унеслись внутрь дома, как только почуяли, что больше не находятся под неосязаемой опекой взрослых. От них не отставал их старший брат. Стефан, с выражением полного счастья на бледном лице, прижимал к груди подарок доктора — маленькую красную шкатулку. Катрин, играя роль радушной хозяйки, взяла Аткинса под руку. Джеймс шёл чуть позади. Элен ничего не оставалось, как последовать за ними. Дворецкий, до последнего стоявший немым вытянувшимся столбом, проводил удаляющихся людей ничего не выражающим взглядом. Но Элен, идущая последней, чувствовала, как старческие глаза Шатнера сверлят её спину. Девушка еле сдерживалась, чтобы не оглянуться. Ей хотелось ещё раз взглянуть на странных сопровождающих доктора Аткинса. Рослые молодчики, с дыхательными масками на лицах своей неподвижностью мало отличались от высокомерного дворецкого. Они так и остались стоять подле экипажа, внимательно посматривая по сторонам. Интересно, чем они дышат? Элен успела рассмотреть на заплечных ранцах здоровяков манометры давления и хитроумные вентили. И дураку понятно (а воспитанная папой-технарём дочка дурой не была!), что в баллоны закачан какой-то газ. Или кислород? У них что, проблемы с лёгкими? Но разве люди, с подобными проблемами со здоровьем могут быть телохранителями столь важной персоны, как директор Мерсифэйт? Пока Элен шла по подъездной площадке, ёжась от холода, её одолевали сотни самых разных вопросов. И все эти вопросы роились в её голове под сверлящим взглядом Шатнера. И какого чёрта он так смотрит на неё?
В дверях возникла небольшая пауза. Аткинс, заразительно улыбаясь, пропустил вперёд хозяев и по-джентельменски указал рукой на двери подоспевшей Элен.
— Только после вас, дитя.
Элен, пробормотав что-то вроде благодарности, старясь не поднимать головы, попыталась как можно быстрее прошмыгнуть мимо Аткинса. Врач, по её мнению, встал слишком близко, загораживая половину дверного проёма. Чтобы пройти в холл, Элен пришлось бы волей-неволей прикоснуться к Аткинсу. А ей очень не хотелось этого делать. Но психиатр, по-прежнему скалясь в нарисованной улыбке, не спешил подвинуться. Элен, понимая, что ещё одну оплошность Катрин ей вряд ли простит, поспешно сунулась между вставшим боком доктором и дверным косяком. И, когда девушка переступала порог, она внезапно почувствовала, как чья-то рука нахально вцепилась всей пятернёю в её ягодицы. Пальцы сжались, с силой сдавливая её упругие округлости. Хватка была жёсткой и быстротечной. Но этих нескольких секунд хватило, чтобы Элен почувствовала себя на всю жизнь опозоренной. От чувства величайшей несправедливости и обиды она едва не заревела во весь голос. Ей стало до того стыдно, что она была готова провалиться сквозь землю!
Вскинув голову, чтобы не сорвалась ни одна из выступивших слезинок, девушка резко обернулась, наткнувшись на добрейшую улыбку Абрахама Аткинса и его колючие злобные глаза.
— Ну что же вы застыли? Поспешите скорее в тепло, а то на вас лица нет! Не хватало ещё, чтобы такое очаровательное создание заболело!
Элен медленно отвернулась. У неё едва ноги не подкосились, когда она увидела, что к нахальной ухмылке Аткинса присоединился презрительный взгляд продолжающего смотреть ей в след дворецкого. Он всё видел! Шатнер видел, как эта наглая сволочь схватила её за задницу! В висках Элен гулко застучала кровь, в глазах потемнело. Она едва не вбежала в холл, стремясь как можно скорее разорвать дистанцию между собой и этим улыбчивым страшным человеком в безупречном фраке.
— Присмотри, пожалуйста, за моей шляпой, — Аткинс вручил Элен цилиндр.
— Доктор, вы заставляете меня нервничать! — захихикала стоявшая чуть поодаль Катрин. — Без вас я не сяду за стол, а так хочется отведать севильских лазаний…
— О-о-о, моя дорогая, ваши блюда ничем не уступают в своём великолепии вашей неземной красоте!
Аткинс, оставив Элен дрожать в центре холла от распирающих её чувств, прошёл в гостиную. Негромкий стук закрывшейся двери заставил Элен подпрыгнуть на месте. Дворецкий, вошедший в дом, изучающе посмотрел на девушку и сказал:
— Пройдёмте на кухню, мисс Харт. Пора подавать на стол.
Глава 8
В общем и целом, ужин проходил во вполне дружественной и расслабляющей атмосфере. Элен ожидала занудной тягомотины, когда представители высшего общества сидят за столом, словно кол проглотивши, и, все из себя чинные и благородные, через губу цедят друг дружке банальные фразы. Но в гостиной дома Гиллроев ужин проистекал по совершенно иному сценарию. Доктор Аткинс оказался прекрасным собеседником, легко поддерживающим любой разговор и находящий общую тему для беседы со всеми без исключения. Он, не забывая налегать на съестное, обсуждал с Джеймсом последние политические новости, тут же наговаривал млеющей Катрин кучу комплиментов, успевал переброситься шуткой-другой с непрерывно ёрзающими на своих местах двойнятами, высказывал вслух свои домыслы по поводу лечения Стефана…
Пожалуй, Элен ещё никогда не видела, чтобы один человек успевал так много и сразу. Должно быть, у психиатра врождённый талант втираться в доверие к людям, решила про себя Элен. Во всяком случае, то, как он себя вёл в кругу семьи Гиллроев, недвусмысленно намекало на то, что с этими людьми у него более чем близкие отношения, нежели у лечащего врача с родителями пациента.
Элен стояла в стороне от роскошно сервированного стола, купающегося в ярком свете свисающей с потолка хрустальной люстры. Девушка была готова в любой момент, повинуясь едва уловимому движению Шатнера, застывшего в своей излюбленной позе соляного столба по другую сторону стола, тут же принести новое блюдо или же забрать опустевшие тарелки. Кроме того, Элен присматривала за детьми. Она уже успела спасти пару тарелок из тончайшего фарфора, составляющих часть дорогущего сервиза. Том с завидным, достойным лучшего применения постоянством неоднократно пытался «нечаянно» уронить тарелки. И только своевременное вмешательство Элен спасало фарфор. Девушка могла себе представить, какую истерику закатила бы хозяйка после ужина, увидев на полу куски разбитых тарелок. Сью, не отставая от братишки, с хитрющим выражением на хорошенькой мордашке, выбирая моменты, когда, как она думала, на неё никто не смотрит, колупала ножом нарядную, застеленную по случаю ужина скатерть. Но Элен видела всё и целых четыре раз вынимала нож из пальчиков возмущённо сопящей девочки. Том при этом давился смехом и локотком подталкивал к краю стола очередную тарелку. Проще говоря, скучать Элен не приходилось!
В остальном же её присутствия никто не замечал. Словно её и не было в гостиной. Такова участь прислуги, её никто не замечает, и никто не воспринимает как ровню. Что ж, такое отношение более чем устраивало девушку, ещё не успевшую оправиться после возмутительно поведения Аткинса. Всё еще ощущая на своём заду хватку гибких сильных пальцев наглого психиатра, Элен тихо кипела, нет-нет, да и бросая в сторону наслаждающегося обществом Гиллроев Аткинса весьма красноречивые взгляды. Увидь Аткинс, какими глазами смотрит на него девушка, и у него появились бы причины для бессонных ночей. Но Элен держала себя в руках. Она не собиралась закатывать скандал, понимая, что в лучшем случае будет выглядеть полной дурой с неуёмно разыгравшейся фантазией. Причем скандал неминуемо спровоцирует её увольнение. Катрин вряд ли понравится, что её детей нянчит психованная девица, помешанная на эротических бреднях. Ей никто не поверит. Да и кто станет защищать бедную девчонку с улицы Шестерёнок, когда на другой чаше весов будет лежать слово знаменитого директора Мерсифэйт⁈ Конечно, у девушки был свидетель бесчинств доктора, но Элен не хотела и думать, чтобы скажет по этому поводу Шатнер. Наверняка дворецкий со своим обычным кислым выражением на непроницаемой роже заявил бы, что Элен раздувает из мухи слона и сама, специально, тёрлась о не успевшего убрать руки господина Аткинса.
Вот и стояла Элен, немая, как статуя, с бурлящим внутри водоворотом эмоций и внешним спокойствием на заострившемся лице. Её продолжало жечь неуёмное чувство стыда и беспомощности, но никто не видел этого пожара.
Элен вполуха прислушивалась к говору потягивающих вензорское вино по полсотни фунтов за бутылку хозяев и их дражайшего гостя. Политика никогда не интересовала девушку. Все эти реформы, парламентские прения, выступления оппозиции совершенно не трогали её. Правда, в свете последних событий, девушка отчётливо поняла, что не понимает ещё больше, чем ей казалось. Одно то, что она побывала в центре самого настоящего митинга, приведшего к кровавой бойне, до сих пор приводило её в тихий ужас. И ещё больше Элен изумилась, когда поняла, что вооружённый разгон мирных демонстрантов в газетах был подан под совершенно иным соусом. Правительство преподнесло общественности свою версию случившегося. Версию, которая разительно отличалась от реальности. И Элен поняла ещё одну штуку — оказывается, сильные мира сего ещё те безбожные врали! Раньше она и представать себе не могла, что люди, облечённые народом безраздельной властью, извратят оказанное им доверие. Втопчут в грязь прописные догмы демократии и так горячо лелеемых парламентом общечеловеческих ценностей. Нет уж, благодарим покорно, господа лжецы, я уже насмотрелась на ваши ценности. Надо будет обязательно поговорить с отцом. Уж он точно найдёт, что сказать по этому поводу.