Скоростной лифт бесшумно вознес Ростислава Гавриловича на самый верх воздвигнутой на берегу Москвы-реки стеклянной башни. Лифт тоже был стеклянный и формой напоминал стакан, сквозь прозрачные стенки которого генерал мог видеть стремительно проваливающийся куда-то вниз просторный вестибюль с бассейном и пальмами, а также пролетающие мимо плавно изогнутые балюстрады густо нашпигованных офисным планктоном этажей шикарного небоскреба. Воздух в кабине был свежий, в меру прохладный, и все вокруг, на что ни посмотри, радовало глаз продуманной гармонией красок и форм. Здешний комфорт граничил с роскошью, и это обстоятельство, по большому счету отрадное, служило дополнительным источником одолевавшего Ростислава Гавриловича раздражения.
Да и как было не злиться? Он, генерал-лейтенант, в высшей степени занятой, до последнего мыслимого предела загруженный работой, немолодой уже человек, был вынужден, как последний оперуполномоченный, мотаться по городу, следуя прихотям засевших в этой хрустальной башне денежных мешков. Причем, насколько он понимал, позвали его сюда, чтобы обсудить дело, по которому не далее как вчера категорически отказались разговаривать с подполковником Егорушкиным. Да оно и понятно: с высоты денежной кучи, которую здешние обитатели за десятилетия построения капитализма в России нагребли себе под седалища, очень трудно разглядеть разницу между подполковником ФСБ и каким-нибудь таджиком, продающим у входа на рынок пирожки с собачьим мясом.
В отделанном черным мрамором и хромированной сталью холле у лифта его встретила сногсшибательной красоты девица в строгом деловом костюме и туфлях на таких высоких шпильках, что при одном взгляде на них генерал испытал легкий приступ головокружения. Дамочка очень эффектно смотрелась на фоне огромного, в полстены, сверкающего надраенной до солнечного блеска бронзой логотипа банка; мизансцена выглядела такой совершенной, что Ростислав Гаврилович почти не сомневался: она продумана до мелочей и, возможно, даже отрепетирована.
— Господин Алексеев? — хрустальным колокольчиком прозвенел голос встречающей.
Генерал утвердительно наклонил голову. Девица — надо понимать, секретарь-референт — не перестала вежливо улыбаться и не вздрогнула, но в глубине ее глаз что-то испуганно мигнуло, и Ростислав Гаврилович с мрачным удовлетворением подумал, что эта милашка только что получила впечатление, столь же неизгладимое, как и шрам на его макушке.
— Пройдемте, — предложила секретарша, — вас ждут.
Она была брюнетка, и, поймав себя на констатации этого спорного факта, Ростислав Гаврилович раздражился еще сильнее. В мире, где невозможно включить телевизор, не наткнувшись на рекламу краски для волос, судить о характере и умственных способностях человека по цвету волосяного покрова, по меньшей мере, глупо. И вообще, с какой стати он привязался к девчонке? Вероятнее всего, у нее блестящее резюме, живой ум и отличная деловая хватка. Бесспорно, при приеме на работу внешность тоже сыграла роль, и немаловажную — богатый наниматель может позволить себе роскошь снимать сливки, выбирая персонал не только по рекомендациям и оценкам в дипломе, но и по экстерьеру, — но разве девочка виновата, что в наше время людей опять начали покупать, как говядину? Она может быть холодной стервой, у которой на уме нет ничего, кроме карьеры и денег, а может и не быть — как знать? Таких высот, как она, достигают, как правило, именно стервы, но нет правил без исключений, да и какое ему, генералу ФСБ Алексееву, дело до личных и деловых качеств чьей-то секретарши?
Его действительно ждали — целых три человека; все как один спортивные, подтянутые, одетые, как манекены из арбатского бутика, и вылощенные до полной невозможности на глаз определить возраст, они сидели за огромным, как танковый полигон, сверкающим, как озеро сырой нефти, столом в просторном зале для совещаний. Стеклянная стена, за которой в серой ненастной дымке расстилалась панорама Москвы, переходила в наклонный, тоже стеклянный потолок. За спинами сидящих, отделенная от них еще одной стеклянной стеной, буйно зеленела тропическая растительность зимнего сада. «Африка», — взглянув в ту сторону, подумал Ростислав Гаврилович и усилием воли отогнал несвоевременное беспокойство.
Последний раз Якушев выходил на связь из Момбасы. Обстановка в районе, где предстояло действовать его группе, оставалась сложной и запутанной; поезда туда не ходили, самолеты не летали, и Спец доложил о коллегиально выработанном решении продолжить путешествие на автомобиле. Эта коллегиальность активно не нравилась генералу, но в сложившейся ситуации была, пожалуй, неизбежна: Якушев не мог единовластно командовать человеком, на которого привык смотреть снизу вверх, а Быков, являясь, по сути дела, волонтером, принять командование на себя просто не имел права. Впрочем, эта парочка уже не раз себя показала, и, если генерал чего-то всерьез опасался, то никак не возможных разногласий. Иное дело — танки. Прилетевший из-за горизонта снаряд не собьешь с пути ударом кулака — как, впрочем, и винтовочную пулю. А стреляют в тех краях нынче густо — сначала нажимают на спуск, а уж потом, если получится, проверяют документы…
Не дожидаясь приглашения, он уселся за стол напротив хозяев кабинета. Секретарша, каблучки которой волшебным образом перестали цокать, выслушала поступившее распоряжение насчет напитков и удалилась, беззвучно закрыв за собой дверь. В помещении воцарилась напряженная тишина. Хозяева явно не спешили раскрывать карты, предоставляя Ростиславу Гавриловичу сомнительную честь заговорить первым. Алексеев тоже никуда торопился: в конце концов, это не он их, а они его пригласили.
Эти люди были ему незнакомы, из чего следовало, что это не хозяева и, скорее всего, даже не члены совета директоров, а их доверенные лица — какие-нибудь топ-менеджеры, директора или как там еще они называются. Хозяева ждали результата переговоров где-то в другом месте; возможно, они вели наблюдение, и Ростислав Гаврилович не отказал себе в маленьком удовольствии: отыскал взглядом притаившуюся в углу под самым потолком видеокамеру и пару секунд, поблескивая темными очками, смотрел прямо в объектив.
— Итак, — нарушил наконец молчание человек, сидевший по центру, — мы вас слушаем, господин Алексеев.
— Вы? — подчеркнуто изумился Ростислав Гаврилович. — Меня?
— Понимаю, — после довольно продолжительной паузы сказал тот же человек. Двое других сидели как истуканы, и генералу пришлось специально к ним приглядеться, чтобы установить, что они дышат и время от времени моргают. — Действительно, это мы настояли на вашем визите, что говорит об определенной заинтересованности с нашей стороны.
— По-моему, звучит логично, — заметил генерал.
На ум ему вдруг пришло сравнение со сказочным Змеем Горынычем, и он едва справился с желанием нагнуться и заглянуть под стол, чтобы посмотреть, действительно перед ним сидят три отдельных человека или там, под столом, спрятан некий общий корень, из которого они произрастают. По всей видимости, правом голоса была наделена только одна из трех голов этого осовремененного дракона — средняя; две другие, очевидно, выполняли какие-то вспомогательные функции — ели, пили или, скажем, читали.
— Да, — сказала средняя голова, сопроводив это междометие солидным утвердительным кивком. — Но первый ход, если позволите так выразиться, был сделан вами. Не далее как вчера наш директор по кадрам имел беседу с неким господином… э…
— Егорушкиным, — подсказала правая голова, на поверку тоже оказавшаяся говорящей.
— Совершенно верно, Егорушкиным. Он интересовался одним из наших сотрудников…
Ростислав Гаврилович переменил позу, усевшись свободнее. Он испытывал сильнейшее искушение немного позлить эту финансовую рептилию, притворившись, что ничего не понимает, но решил воздержаться от мелочной мести. В конце концов, приняв приглашение, он молчаливо признал, что Егорушкин приходил от него; кроме того, он остро нуждался в дополнительной информации, которую ему не мог дать никто, кроме этих хлыщей.
— А разведка у вас работает недурно, — заметил он.
— Стараемся, — сказала средняя голова. — Хотя отсутствие Михаила Леонидовича чувствуется. Вас ведь интересует именно Саранцев?
— Предположим, — не стал спорить генерал. — И?..
— И нам очень хотелось бы знать, зачем он вам понадобился.
— А с чего вы взяли, что я стану перед вами отчитываться?
— Нам известно, что это дело вы расследуете частным порядком, неофициально, — подала голос левая голова.
Ростислав Гаврилович подумал, что, окажись на его месте кто-то другой — скажем, тот же Копытин, — стеклянные стены офиса уже дрожали бы от гневного начальственного рева — вероятнее всего, матерного. Впрочем, Копытин ни за что на свете не оказался бы на его месте — по крайней мере, без выгоды для себя. А раз так, то и жаловаться нечего: за что боролся, на то и напоролся.
— Что за времена настали! — с горечью, которая была почти искренней, пожаловался он. — Информация продается, информация передается по секрету друзьям и знакомым, информация выбалтывается за бокалом коньяка… И притом не какая попало информация, а строго конфиденциальная!
— Разве не так испокон веков работает любая разведка? — без тени сочувствия откликнулась средняя голова. — Давайте прекратим обмен бессмысленными репликами, Ростислав Гаврилович. Вы здесь, и это означает, что вы заинтересованы в разговоре. Вас сюда пригласили, и это, в свою очередь, свидетельствует о нашей заинтересованности. Мы предлагаем вам сотрудничество, границы и условия которого, надеюсь, прояснятся вместе с ситуацией. Вы не возражаете?
— Там видно будет, — расплывчато ответил генерал. — Вам почти наверняка известно, что Михаил Саранцев — мой бывший сослуживец. Он пропал где-то в Африке, его жена обратилась ко мне за помощью, и я не смог отказать — вот, собственно, и все мои мотивы. Они же — поводы для неофициального, как вы совершенно справедливо заметили, расследования.