— Он уже позволил мне!
Пришел дед сменить перевязку, и девушка искусно помогла ему в этой тяжелой работе. Раненый стонал от боли, но Анюта клала ему на лоб свою руку, и он стихал.
Антон, дежуря подле своего господина ночью, уступал свою смену на весь день Анюте. При таком уходе и искусном лечении деда-мельника да богатырском здоровье князь Теряев стал быстро поправляться.
На третий день Анюта первая уловила его осмысленный взгляд, устремленный на нее с удивлением и восторгом. Она вспыхнула, улыбнулась и ласково заговорила, увидев, что его губы шевелятся для вопроса:
— Постой! Помолчи! Мой дед не велел тебе разговаривать, если ты очнешься. Я тебе все скажу. Видишь, тебя ранили, и твой слуга Антон привез тебя к нам. Мой дед — мельник и знахарь; он вылечит тебя, а я с Антоном сидим подле тебя. Тебе лучше? Хорошо?
Князь со слабой улыбкой кивнул ей и тревожно оглядел светелку.
— Тебе Антона? — догадалась девушка, вставая.
Князь опять улыбнулся.
Сияя радостью, девушка сбежала вниз и привела Антона. Увидев своего господина в сознании, Антон опустился подле него на колени и горячо поцеловал его руку.
С этого дня князь поправлялся не по дням, а по часам. Спустя неделю он уже сидел в своей постели и слушал рассказ Антона о засаде и нападении.
— Да, помню, помню, — говорил он, кивая головою. — А зачем мы поехали?
— За княжной Ольгой! — ответил Антон.
— Ах! — Князь вспомнил все и лишился сознания.
Столь же скорбным, но не столь громким стоном ответила ему Анюта из своего уголка. Он ехал за какой-то княжной и сам он — князь. Эта Ольга, верно, его невеста. Ах, глупая, глупая! Разве могла она, Мельникова внучка, хоть одну ночь мечтать о князе! Она закрыла лицо рукавом и вышла из комнаты.
На другой день князь позвал Антона.
— Ты говоришь по-польски? — спросил он.
— Умею.
— Конь есть?
— Есть.
— Казна?
— Всю уберегли!
Князь вздохнул с облегчением. Его глаза засветились.
— Скачи в стан короля, под Смоленском, — сказал он, — притворись поляком сапежинцем. Узнай все об этом Ходзевиче — и назад.
— Но ты, князь?..
— Я здоров. Эта девушка, — князь указал на Анюту, — побудет подле меня. Я ей жениха найду, — улыбнулся он.
Анюта вдруг порывисто подошла к нему и сказала с волнением:
— За ласковое слово служить буду.
— Слышишь? — засмеялся князь, обращаясь к Антону. — Так ступай! Возьми казны с собой. Деньги всегда помогут.
Антон вышел и спустя два часа уже ехал по дороге к Смоленску.
Князь Теряев остался один. Вечером к нему заходил старик мельник и говорил про старое житье и про нынешнее окаянство. Он хорошо помнил последние годы царствования Грозного и видел у себя на мельнице страшных опричников, но теперешнее время казалось ему страшнее.
— Не было тогда такого сорому по земле, — сказал он, — не поганили церквей наших, да и разорения не было! Николи не лилось столько крови! И опять безначалие: живешь и не знаешь, кто у тебя царь. Слышь, король Жигимонт{26} — в цари к нам норовит?
— Не знаю, дедушка, — ответил князь. — Расскажи мне лучше про старое житье.
Старик вздохнул и начал свой рассказ.
Издавна велся он — от царя Василия, со дней покорения Казани. Тихо и мирно протекала его жизнь все здесь, на мельнице. Случалось, заезжали к нему и ратные, и именитые люди, с пути или с охоты больше. Был у него и сын, отец этой Анюты, да убит был в ратном деле против Гришки Отрепьева в царствование Годунова.
— А может, и царь он был? — закончил старик. — Кто его знает? Вот теперь в Калуге сидит. Говорят — он. Марина, его жена, быдто сорокой из дворца улетела, а его схоронили от Шуйского.
— «Вор» на Калуге сидит, польский приспешник! — с гневом в голосе возразил князь.
— А может, и «вор», — согласился старик. — Нынче у нас царей много… всякие!
Днем, до прихода старика, сидела с князем Анюта. Она мало говорила, но яснее слов были ее серые глаза и вспыхивавшее, как зарница, личико. Князь с лаской смотрел на нее и любил расспрашивать о ее девичьих думах. Но она берегла их от него.
Время для князя шло незаметно, его здоровье восстановилось, и он уже выходил на крылечко и сидел на нем, греясь на солнышке. Но по мере того как возвращалось его здоровье, мысли сильнее овладевали его умом и мучили его несказанной болью. Он видел Ольгу в объятиях поляка и терзался.
Между тем Антона все не было. Князь сгорал нетерпением и нередко с тоской восклицал:
— Скоро ли?
Слыша этот стон, Анюта вздрагивала, бледнела и прижимала руки к замиравшему сердцу. Ах, что с нею будет, когда уедет ее князь? И она однажды спросила князя:
— Ты уедешь и не вернешься больше?
В ее голосе было столько страдания, что он пожалел ее и ласково ответил:
— Нет, я еду искать девушку. Когда найду ее, вернусь за тобой, Анюта!
Девушка вспыхнула, и ее глаза засияли.
— Ты не обманываешь?
— Верь моему княжескому слову! — ответил Теряев, подумав: «Возьму ее для княжны в сенные девушки».
Анюта радостно всплеснула руками и стремглав выбежала из светелки.
Прошло еще несколько дней.
— Приехал! — вбегая однажды утром в светелку, громко и радостно закричала Анюта.
Князь вскочил и выбежал на двор. Антон спокойно вытирал соломой коня.
— Антон! — закричал князь. — Какие вести?
— Пожди малость, князь, дай коня обряжу.
Анюта подбежала к Антону и, оттолкнув его от коня, сказала:
— Иди! Я с конем управлюсь!
— Ай, девка!.. Золото! — воскликнул Антон и быстро подошел к князю.
Он хотел поцеловать его в плечо, но князь порывисто обнял и расцеловал его.
— Идем, идем! Говори, какие вести! — Он взял за руку Антона и потащил наверх, в светелку.
Антон нехотя шел за ним.
— Ну, говори! — сказал князь, опускаясь на лавку.
— Говорить-то нечего! — ответил Антон. — Этот самый пан был там. Я его жолнером назвался, спросил о нем, а мне и сказали, что он по приказу короля Зборовского искать поехал. Вот и все!
— А про нее? Ведь не с ней же он поехал?
— Про нее никто ничего не знает. Приехал этот пан Ходзевич один с воинами, пробыл день, наутро уехал. У них поход!
— Куда?
— На Москву пошли. Слышь, наши-то тоже рать двинули. Жолкевский у них пошел!
Князь опустил голову.
— Не может быть, чтобы она с ним ехала!
— Надо думать, оставил ее где-либо, — ответил Антон.
— Может, там, в Калуге, и сидит, голубушка! — Князь вздохнул и задумался, а затем спросил: — Верен ли ты мне, Антон?
Тот с укоризной взглянул на него.
— Верю, верю тебе! — поторопился успокоить его князь. — Так вот! Сначала мы с тобой по дороге на Смоленск поедем; всех повыспросим. Если не найдем следа княжны Ольги, поедем к Зборовскому, к самому дьяволу, найдем этого подлеца-поляка, и я из его души вырву признание! — Глаза князя гневно сверкнули. — Скажи деду! Отдохнем и поедем! Да дай ему денег! — приказал он.
Антон вышел. Через минуту в светелку вбежала испуганная Анюта.
— Едешь, князь?
— Еду, милая!
— Приедешь, как обещал?
Князь молча кивнул.
Анюта с криком бросилась ему на шею.
— Не забудь же, милый, а я, я… — И девушка зарыдала.
Князь смутился, но у него опять не хватило духа разбить ее сердце. Он тихо снял со своих плеч ее руки, угадил ее на лавку и вышел. Навстречу ему шел дед. Его богатырская фигура, смелое лицо с белой бородой по пояс внушали невольное почтение.
— Стыдно, князь, — заговорил он издали, — за уход да за ласку обидой платить.
— Что, дед, говоришь, в толк не возьму?
— Да разве можно казной платить? На что мне золото? Я за ласку делал да за доброе спасибо! — ответил старик с возмущением.
Князь подошел к нему и обнял его.
— Прости, старик, не хотел тебя обидеть! Ласка лаской, а деньги оставь у себя. Время теперь воровское, деньги в сапоге не мешают, а в нужде вызволят. Если меня обидеть не хочешь, возьми хоть для внучки.
Лицо старика прояснилось.
— Ну, ин быть по-твоему! — сказал он, улыбаясь. — А я думал, ты меня по гордости обидеть хочешь.
— Что ты, что ты, дед! — произнес Теряев и стал торопить Антона. — Ахти! — воскликнул он. — У нас одна лошадь!
— Не беда! — добродушно ответил Антон. — Садись на коня, а я рядком по-пешему. Небось не отстану!
— Худо так, надо по дороге коня достать!
Но пока пришлось ехать одному князю.
Был вечер, тихий, теплый, когда он выехал с мельницы. Антон ровным шагом шел подле него. Долго Анюта смотрела вслед удалявшемуся всаднику. Слезы жемчугом катились из ее глаз.
Глава XIVБеглянка
— Не могу так ехать! — сказала Ольга, еле удерживаясь в седле от быстрой скачки.
— Ах, девушка! — воскликнула Пашка, сдерживая своего коня. — Ведь за нами может быть и погоня.
— Мы спрячемся. Теперь мы вольные птицы. А ежели что, так ведь… — И она указала на саблю.
Они поехали шагом. Влажный лес окружал их.
— Вот тебе весело, — мрачно заговорила Пашка, — а меня все жуть берет. Тяжело мне на сердце.
— Да неужто по поляку тоскуешь? — с удивлением спросила Ольга.
Пашка презрительно тряхнула головой.
— Плюю на него я, а так… — И она хотела сейчас же рассказать Ольге о своей жестокой расправе с поляками, но вовремя сдержалась.
— А ведь мы, Паша, и дороги не знаем, — сказала Ольга.
— Дорогу! — ответила Паша. — Дорога знаю, что дальняя, а где она, про то от первого встречного узнаем!
— Дай-то Бог! А знаешь, Паша, я есть хочу!
— А за чем дело стало? — ответила Паша. — У меня еды прихвачено с собой, а тут вон ручеек бежит. Сядем!
Они подъехали, слезли с коней и расположились у ручья. Частый кустарник скрыл их от дороги. Пашка быстро и ловко развязала суму и вынула пирог, мед и сушеное мясо.
— Ну а пить, так рукой из ручейка!
Они начали утолять свой голод, потом легли рядом. Небо, нестерпимо жаркое, раскинулось над их головами, немая полуденная тишина окружала их.