— Чур, чур! Разве можно? Такое ли ныне время, Сеня! Ох, горе мне!
В это время в дверь стукнули, и вошедший в горницу отрок, поклонившись, сказал:
— Князь и гости просят тебя, боярин, к ним наверх пожаловать!
— Сейчас! — ответил Терехов, после чего встал, подтянул кушак на своем полукафтане и сказал приятелю: — Видишь!.. А ты говоришь — уедем!
Он поднялся по лесенке в верхние покои и вошел в просторную горницу. Гости сидели за длинным дубовым столом. Восковые свечи освещали их умные, оживленные лица. Во главе стола сидел князь Мстиславский, рядом с ним Воротынский и Голицын, а дальше вокруг Захарий Ляпунов, Телепнев, Мерин-Волконский и думные бояре.
— Садись, гостем будешь! — ласково сказал Терехову князь Голицын и приказал подать ему вина.
— Видишь ли, Петр Васильевич, — заговорил Захар Ляпунов, — до тебя опять просьба.
— Для земли порадей! — прибавил князь.
Терехов ответил:
— Сам знаешь, ничего для родины не пожалею и всем поступлюсь ради нее!
— Видишь ли, неурядица у нас, раздор, — заговорил снова Захар. — Тут и поляки, тут и «вор», а царя нет. Да что и с царем теперь, коли ни казны, ни людей ратных.
— Горе одно! — вздохнул Терехов.
— То-то и есть! Так и порешили мы признать царем Владислава. Пусть себя ради поляки с «вором» управятся, а там что Бог даст.
Терехов быстро оглядел все собрание.
— Что ж, пусть и так. Отчего не потешить дурней? — с усмешкой сказал он. — Пусть они «вора» прогонят.
— Вот то-то и есть! — подхватил князь Голицын. — Хорошо удумано. А теперь свези ты такую грамотку Прокопу в Рязань да и на словах скажи ему про то же. Мы без рязанцев не хотим дело делать!
Терехов поклонился.
— Спасибо на отличке, все сделаю, как надобно!
— Вот-вот, — обрадовался Захар, — так на тебе и грамотку! — И он подал Терехову сверток.
Терехов бережно обернул его в платок и положил за пазуху.
После этого начался общий разговор. Далеко за полночь все судили и набирали условия полякам.
Когда Терехов вернулся к себе, Семен Андреев спал, положив голову на стол, на руки. Терехов разбудил его и сказал:
— Вот, Сеня, ищи Ольгу! А меня снова посылают в Рязань, а оттуда назад сюда!
— Для чего?
— Слышишь, Владиславу присягать, так у Прокопа совета просить!
— С нами крестная сила!.. Еретика — царем!
— Креститься заставим!
— Ой, горе нам!
— Врешь, — остановил приятеля Терехов, — дело надумали, а ты «горе». Пожди, пусть они «вора» прогонят.
На другое утро Терехов выехал со двора. Семен обнял его на прощание.
Терехов быстро приближался к Рязани. Хотя судьбы родины и интересовали его, все же минутами личное горе пересиливало это чувство, и ему хотелось мгновеньями бросить все и пуститься на поиски своей невесты. Он подъезжал к родному городу, и вид боярских усадеб напомнил ему свидания с Ольгой. Сколько перечувствовали и переговорили они в то время! При этих воспоминаниях родной город показался ему еще роднее и все знакомые места дорогими и близкими.
У своего дома он сошел с коня. Старые слуги обрадовались ему, но он, только слегка оправившись, тотчас направился к Прокопию Ляпунову. Князь был в своем саду. Терехов прошел туда и увидел русского героя. В красной рубахе, широкий и полный, как богатырь, сидел он, опустив голову на руки и словно забыв в думе своей все окружающее.
Терехов подошел к нему и окликнул его. Ляпунов поднял голову и быстро встал. Его лицо осветилось радостью, он горячо обнял Терехова и сказал:
— На добром помине, Петр Васильевич! Веришь ли, сейчас только о наших думал. Ну что? Садись, говори!
Терехов сел и начал рассказывать о свержении Василия.
— Так свергнут, отрешен? — радостно переспросил Ляпунов и широко перекрестился. — Благодарю Тебя, Создатель! Ну а еще что?
Терехов рассказал ему о бедственном положении Москвы, о том, как грозят ей поляки и «вор», и, наконец, о решении временного правительства.
— И послали меня с тем, чтобы твоего согласия добиться, Прокопий Петрович! — окончил рассказ Терехов.
Ляпунов задумался.
— Что говорить, — медленно сказал он, — князь Мстиславский — верный человек, да и мой брат, Захар, не изменник; честные люди и Голицын князь, и ты, и все остальные. Чего же думать мне? Не любо, что поляк над нами сядет, а что делать, коли иначе от воров земли не освободишь? Там дальше видно будет! Чего думать? Скажи боярам, что воевода рязанский согласен с ними и следом за Москвой присягнет Владиславу с рязанцами. Так-то! Грамота есть? Давай сюда!
Терехов подал свиток. Ляпунов начал читать его. В это время в сад вбежал его сын.
— Обедать, тятя! — сказал он.
Ляпунов окончил чтение и, обняв сына, спросил:
— Что, Володя, хочешь, чтобы над нами поляк царивал?
— Не хочу! Хочу прогнать поляков из Руси.
— Так, милый, так! — погладил его по голове Ляпунов. — Ну а покуда пусть и поляк потешится! — Он вздохнул и встал. — Пойдем, Петр Васильевич, не побрезгуй!
Они прошли в горницу, где уже был накрыт стол.
Хозяин помолился и сел, указав Терехову место по свою правую руку. За столом он расспрашивал у него о всех подробностях свержения Василия и тихо радовался.
— Истинный он враг Руси! — сказал он. — Кабы не было у нас этого Василия, никакой смуты мы не знали бы. Даже при Гришке покойнее было бы! Ну да авось и к нам красные дни вернутся! Эй, отрок, подай меду! Выпьем за Русь-матушку!
Он поднял кубок и осушил его.
На другой день Терехов уже ехал в Москву.
Был вечер, когда он приехал и, несмотря на позднее время, передал ответ Ляпунова.
— Когда так, — сказал Мстиславский, — то присягнем Владиславу!
В тот же день Москва начала сношения с гетманом Жолкевским. Долго длились переговоры, пока наконец не были оговорены все пункты договора. И тогда на Девичьем поле стали приносить присягу Владиславу.{33} В роскошно убранных шатрах присягнули договору сперва гетман, а потом польские полковники за короля, королевича, Речь Посполитую и все войско, а за ними бояре, князья и прочие вельможи. Три дня звонил кремлевский колокол, собирая московских людей к присяге; князь Мстиславский по всем городам разослал грамоты, а с ними детей боярских для приведения городов к присяге. А тем временем «вор» готовился к нападению на Москву. Но теперь москвичи были уже спокойны. Главную силу «вора» составляли поляки, и москвичи знали, что они не пойдут друг на друга. Тем не менее князь Мстиславский собрал войска до пятнадцати тысяч человек.
Глава XXIIСвои на своих
Польские офицеры в бездействии бражничали под Москвой и жадно говорили о том времени, когда войдут наконец в эту обетованную землю.
— Мы лишь на том условии и с вами соединились, — заявили Чупрынский и Хвалынский, — чтобы первыми к москалям войти. Наши полковники знают, что делают!
— Ну, не больно-то дадут вам разжиться, ежели москали нашему Владиславу присягнут! — возразил Одынец.
— Не о том говорите, панове, — вмешался ротмистр Млоцкий, — вы лучше скажите мне, как мы будем с Сапегой биться? Ведь он — славный рыцарь и не москаль!
Разговор сразу принял другое направление. Всем было ясно, что трудно избежать стычки с сапежинцами, и всем было тяжко это сознание.
Таким образом, когда русские присягнули Владиславу, всем было не радостно, а грустно, потому что битва с родными становилась неизбежной.
— Вам что, — с грустью сказал Ходзевич, — вы мало кого знаете, а я пришел с Сапегой, с ним походы делал, мне там все — братья! Ох и беды на мою голову!
— А мы разве не стояли с ним под Троицей? — возразили офицеры Зборовского.
— И чего ему в «воре» этом? — удивлялись другие.
— Тсс! — поднял палец кверху пан Млоцкий и лукаво улыбнулся: — Гетману начхать на «вора», вот что! А служит он только для прекрасных глазок воеводянки! Уж я знаю!
— Пожалуй, и так! — согласился Ходзевич. — Помню два раза: один раз — когда она к нам в Царево Займище приехала и Сапеге под покровительство отдалась, а другой — когда в Дмитров попала, бежав из Тушина. Ну да тогда бы и всякий в нее влюбился!
— А что? Хороша очень? — жадно спросили слушатели.
— Не то! И красива, спора нет, а смела, смела, как бес! Осадили нас тогда москали, живьем взять хотели. Наши духом упали, а она, как штурм, сейчас на стены, на самый вал и впереди всех! Молились на нее, ну а гетман голову потерял!
— Много вы гетмана, пан мой, знаете, — перебил его Хвалынский, — а я скажу, что потому он ее в Дмитрове удерживал, что хотел к королю отправить! Вот что!
В это время в палатку вошел жолнер.
— Пан Ходзевич тут? — спросил он.
— Есть! — ответил Ходзевич.
— Его ясновельможность пан гетман коронный просит вас!
Ходзевич удивленно переглянулся с компанией.
— Чего смотришь? — засмеялся Млоцкий. — Гетман тебе отпуск дать хочет на розыски твоей любы!
— Ой ли? — весело сказал Ходзевич, выходя.
Жолкевский был один. Он в раздумье ходил по своей палатке и, увидев Ходзевича, остановился.
— А, добрый день, пан поручик! — приветствовал он поручика. — Садитесь! — И Жолкевский снова заходил по палатке. Ходзевич сидел и ждал. Вдруг гетман остановился пред ним. — Вы ведь — сапежинец, кажется?
— Совершенно верно!
— А отчего вы оставили его?
— Меня гетман сам послал к пану Мошинскому!
— А, помню! Так гетман благоволит к вам?
— Он был отец всем нам, офицерам!
— Так, так! Видите ли, мы должны избавить их от «вора», и в то же время тяжело драться со своими, да и для русских это — большой соблазн! Съездите сами к гетману, объясните ему, скажите, что я завтра обещал двинуть полки против него. Пусть он оставит «вора»! Мы не можем заплатить ему столько, сколько он требует, но удовлетворим его, как Зборовского и Калиновского. Чего лучше! Съездите! Если дело кончится миром, я отпущу вас! Ну, с Богом!