— Боже милостивый, Джек! — воскликнул я. — Что с тобой?
Он отвел глаза и резко ответил:
— Ничего! Со мной все в порядке. Я хочу представить тебе шевалье Футэйна — это Март Прескотт.
— Просто Пьер, — раздался бархатный голос, — Голливуд — не место для титулов. Март Прескотт, это честь для меня.
И я впервые увидел шевалье Пьера Футэйна.
Мы обменялись рукопожатием. Первым впечатлением был ледяной холод, исходящий от этого человека. Поэтому я отпустил его руку гораздо быстрее, чем требовала вежливость. Он улыбнулся.
Шевалье был очарователен. Или, по крайней мере, казался таковым. Стройный, чуть ниже среднего роста, с мягким, круглым, неестественно юным лицом и светлыми волосами. Я заметил, что щеки его подкрашены — очень искусно, но я-то разбираюсь в гриме. А под краской, если присмотреться, можно было увидеть мертвенную бледность, которая сделала бы шевалье слишком заметным, не будь он загримирован. Возможно, какая-то болезнь выбелила его кожу, но губы при этом были красными. Даже темно-красными, как кровь.
Он был чисто выбрит, в безупречном вечернем костюме, а глаза казались чернильными омутами.
— Рад с вами познакомиться, — наклонил голову я. — Вы ведь вампир, да?
Он улыбнулся.
— Так обо мне говорят. Но все мы служим темному богу рекламы, не так ли, мистер Прескотт? Или... Март?
— Лучше Март, — сказал я, по-прежнему не сводя с него глаз.
Я увидел, что взгляд его прошел мимо меня, а на лице появилось какое-то странное выражение — смесь изумления и недоверия. Появилось, но тут же исчезло. Я повернулся. Ко мне подходила Джин.
— Так это и есть шевалье? — поинтересовалась она.
Пьер Футэйн уставился на нее, чуть приоткрыв губы. Почти неслышно пробормотал: «Соня», а затем, с вопросительной интонацией: «Соня?». Я представил их друг другу.
— Как видите, меня зовут не Соня, — усмехнулась Джин.
Шевалье покачал головой со странным выражением черных глаз.
— Когда-то я знал похожую на вас девушку, — тихо сказал он. — Очень похожую. Это странно...
— Прошу меня простить, — прервал я его.
Джек Харди уходил из бара. Я быстро направился за ним.
Когда он уже был у французских дверей, я коснулся его плеча. Он пораженно выругался, поворачивая ко мне мертвенное, точно маска, лицо.
— Черт побери тебя, Март! — проворчал он. — Не трогай меня.
Я взял режиссера за плечи и повернул к себе.
— Что, черт возьми, с тобой произошло? — спросил я. — Послушай, Джек, тебе не удастся меня обмануть. Ты знаешь это. Я уже помогал тебе раньше, помогу и сейчас. Расскажи, что с тобой?
Морщинистое лицо старого друга смягчилось. Он осторожно снял мои руки с плеч. Его собственные руки были ледяные, как и у шевалье Футэйна.
— Нет, — вздохнул он. — Все бесполезно, Март. Ты ничего не сможешь сделать. Со мной действительно все в порядке. Просто перенапряжение. Я вел в Париже слишком бурную жизнь.
Я понял, что между нами встала глухая стена. Внезапно, само по себе, в голову пришла странная мысль, и я тут же озвучил ее:
— Что у тебя с шеей?
Харди не ответил. Просто нахмурился и покачал головой.
— Инфекционное заболевание горла, — сказал он после продолжительного молчания. — Продуло на сквозняке.
Он поднял руку и прикоснулся к черному шарфу.
Позади вдруг раздался резкий, хриплый вскрик, звук скорее не человеческий. Я повернулся. Это был Хесс Деминг. Он качался, стоя в дверях, глаза его были налиты кровью, по подбородку стекала струйка слюны.
— Сандра умерла от инфекционного заболевания горла, Харди, — произнес он мертвым, без всяких эмоций и потому особенно ужасным голосом.
Джек не ответил. Он сделал шаг назад, а Хесс тупо продолжил:
— Она сделалась совершенно белой, а потом умерла. Доктора не знали, что это за болезнь, хотя в свидетельстве о смерти указали анемию. Вы привезли с собой какую-то грязную болезнь, Харди? Если так, то я вас убью.
— Минутку, — вмешался я. — Инфекционное заболевание горла? Я не знал...
— На горле у нее была отметина — две небольшие ранки, близко друг к другу. Это само по себе не могло убить ее, но какая-нибудь отвратительная болезнь...
— Ты с ума сошел, Хесс, — покачал головой я. — Ты просто пьян. Послушай меня: Джек, вероятно, не имеет никакого отношения... к этому.
Хесс не смотрел на меня. Он не сводил налитых кровью глаз с Джека Харди и продолжал тем же тихим монотонным голосом:
— Харди, вы можете поклясться, что Март прав? Вы поклянетесь?
Губы Джека скривились, словно от какой-то внутренней муки.
— Давай, Джек, — кивнул я. — Скажи ему, что я прав.
Харди вдруг вспыхнул.
— Я не приближался к вашей жене! Я вообще не видел ее после возвращения. Есть...
— Это не тот ответ, которого я добивался, — прошептал Хесс и вдруг, качаясь, рванулся вперед.
Они оба были слишком пьяны, чтобы сделать друг другу что-то серьезное, но если бы я их не разнял, через секунду началась бы отвратительная драка. Когда я разнимал их, Хесс схватился рукой за шарф Джека и сорвал его у него с шеи.
На его горле, слева, были два красных маленьких прокола с белой каймой.
2. Кремация Сандры
На следующий день Джин позвонила мне:
— Март, мы собираемся сегодня вечером в студии репетировать сцену для «Жажды крови»... Павильон номер шесть. Тебя назначили помощником режиссера, так что ты должен быть там. И... у меня есть кое-что, что, возможно, Джек тебе не сказал. Он был... несколько странным в последнее время.
— Спасибо, милая, — ответил я. — Я буду. Но я не знал, что ты снимаешься в «Жажде».
— Я тоже, но произошли внезапные перестановки. Кто-то захотел меня — я думаю, шевалье, — и большой босс позвонил мне сегодня утром и по секрету сообщил это. Однако я все равно не в настроении. Ночь была плохой.
— Мне жаль, — посочувствовал я. — Ты была в порядке, когда я уходил.
— Я имею в виду кошмарные сны, — медленно проговорила она. — Ужасные сны, Март! Тем не менее странно, что я не могу вспомнить, о чем они были. Ну ладно... Так ты будешь на репетиции?
Я пообещал, что обязательно приду, но вышло так, что я не смог сдержать свое обещание. Мне позвонил Хесс Деминг и спросил, не могу ли я отвезти его в Малибу. Он еще слишком пьян, чтобы самому вести машину, а днем там состоится кремация Сандры. Я вывел из гаража свою машину и покатил на запад. Через двадцать минут я подъехал к пляжному домику Деминга.
Мальчик-слуга узнал меня и впустил, печально качая головой.
— Мист Деминг очень плох, — сообщил он. — Все утро пьет неразбавленный джин...
— Это ты, Март? — прокричал сверху Хесс. — Хорошо... я сейчас спущусь. Иди сюда, Джим!
Мальчик-японец, многозначительно взглянув на меня, побежал наверх.
Я подошел к столу и перебрал лежащие на нем журналы. Из приоткрытого окна дунул легкий ветерок, и в нем затрепетал клочок бумаги. Одно слово на нем попало мне на глаза, и я развернул записку, чтобы прочитать подробнее. Она была адресована Хессу, и с первого же взгляда на нее раскаяние в том, что я сунул в нее свой нос, исчезло:
Дорогой Хесс, я чувствую, что скоро умру. И я хочу, чтобы ты кое-что сделал для меня. Я была не в себе, когда говорила не то, что хотела. Не кремируй меня, Хесс. Даже несмотря на то, что я буду мертвой, я знаю, что почувствую жар огня. Похорони меня в склепе в «Лесной Лужайке» — и не бальзамируй. Я буду уже мертва, когда ты найдешь эту записку, но знаю, что ты сделаешь так, как я хочу. Живой или мертвой, я всегда буду тебя любить.
Записка была подписана Сандрой Колтер, женой Хесса. Это было странно. Видел ли он эту записку? Позади послышалось чье-то дыхание. Это оказался Джим, мальчик-слуга.
— Мист Прескотт, — прошептал он, глядя на листок в моих руках, — я нашел эту записку вчера вечером. Мист Хесс не видел ее. Это письмо Ми Колтер.
Он замолчал, и я прочел в его глазах страх — явный, неприкрытый страх. Мальчик ткнул коричневым пальцем в записку.
— Видите, мист Прескотт?
Он указывал на чернильное пятнышко, которое наполовину замазало подпись.
— И что? — спросил я.
— Его размазал я, мист Прескотт. Когда я взял записку, чернила еще не высохли.
Я уставился на него. Он поспешно повернулся при звуке шагов на лестнице. Это, шатаясь, спускался Хесс Деминг.
Думаю, именно тогда я начал понимать ужасную правду. Я не поверил в нее, хотя... нет, не тогда. Это было слишком фантастично, слишком невероятно. Но все же что-то вроде правды, очевидно, забрезжило в голове, поскольку не было никакого другого объяснения тому, что я сделал.
— Что ты там смотришь, Март? — спросил Хесс.
— Ничего, — спокойно ответил я, смял записку и сунул в карман. — По крайней мере, ничего важного. Ты готов?
Он кивнул, и мы направились к двери. Мельком я увидел, как Джим глядит нам вслед с облегчением на темном худом лице...
Крематорий находился в Пассадене, и я оставил там Хесса. Я хотел остаться с ним, но он отказался. Видимо, не хотел, чтобы кто-то видел, как сжигают тело Сандры. Я понимал, что так ему будет легче. Поэтому поехал коротким путем через Голливудские Холмы, и вот там-то возникла проблема.
У машины сломалась ось. После недавних дождей дорога раскисла, и мне с трудом удалось не перевернуться. Потом пришлось идти пешком больше мили до ближайшего телефона, после чего я потратил еще больше времени, ожидая такси. Было уже почти восемь вечера, когда я добрался до студии.
Охранник впустил меня, и я поспешил к шестому павильону. Было уже темно. Ругаясь шепотом, я свернул за угол и чуть не столкнулся с маленькой фигуркой. Это был Форрест, один из наших операторов. Он странно вскрикнул и стиснул мне руку.
— Это вы, Март? Послушайте, вы можете сделать мне одолжение? Я хочу, чтобы вы взглянули на пленку...
— Сейчас мне некогда, — сказал я. — Вы видели где-то здесь Джин? Я должен...
— Я об этом же, — поежился Форрест, невысокий, сухой малый с обезьяньим личиком, но оп