Властелин Колец — страница 10 из 24

Глава первая. Башня над перевалом Кирит Унгол

Сэм с трудом поднялся с земли. В первую минуту он не мог понять, где находится, но вскоре все вспомнил, всю ужасную правду, и отчаяние вернулось к нему. Он был один в темном подземелье у нижнего входа в крепость орков: медная дверь была закрыта изнутри. Наверное, он потерял сознание, когда налетел на нее с разбега, но как долго лежал — не помнил. Перед этим он был разгорячен, взбешен, а сейчас дрожал от холода.

Хоббит подкрался к двери и приложил к ней ухо. Еще было слышно, как далеко внутри орут орки, но голоса доносились слабо, а вскоре совсем стихли. Голова болела, перед глазами в темноте мигали искры, но надо было собраться с мыслями. Одно было ясно: через эти двери в крепость не попасть. Сидеть и ждать, пока они откроются, пришлось бы неизвестно сколько дней, а он не мог ждать, каждая минута драгоценна. В том, что надо было делать, не было никаких сомнений — спасать Фродо, даже если при этом придется погибнуть самому.

— Похоже, что придется погибнуть, это здесь легче легкого, — хмуро, но решительно сказал себе Сэм, всовывая Жало в ножны и поворачиваясь спиной к медной двери.

Потом ощупью медленно пошел по темному коридору назад вверх, боясь вынимать эльфийский светильник. По дороге он попытался привести в порядок мысли и вспомнить, что произошло с тех пор, как они с Фродо миновали Перепутье. Но не смог даже определить, сколько было времени. «Что-то между вчерашним и сегодняшним днем», — предположил он. Но счет дням он тоже потерял. В этих местах Тьма поглощала дни так же, как она поглощала всех, кто сюда приходил.

«Интересно, помнят ли еще про нас друзья? — думал Сэм. — И что происходит там, в их мире?» Неопределенно махнув рукой перед собой, он думал, что показывает на запад, не сообразив, что находится не в главном туннеле Шелобы, а в том его ответвлении, которое сейчас ведет его прямо на юг.

В светлом мире на западе солнце сейчас поднялось в зенит, и было четырнадцатое марта по хоббитширскому календарю. Арагорн вел черный флот из Пеларгира, Мерри с рохирримами скакал по долине Каменных Телег, в Минас Тирите пылали пожары, и Пипин с ужасом смотрел в безумные глаза Дэнетора. И среди всех хлопот, страхов и опасностей мысли друзей постоянно возвращались к Фродо и Сэму. Но никакая даже самая сильная и благожелательная мысль не смогла бы прилететь сюда на помощь Сэммиусу сыну Хэмфаста Гэмджи. Он был совершенно один.

* * *

Он наконец доплелся до каменной двери, закрывавшей вход из орчьего коридора в более широкий туннель Шелобы, но не смог найти ни замка, ни задвижки, поэтому снова осторожно перелез через верх и довольно ловко сполз на землю с противоположной стороны. Затем прокрался к выходу, где на холодном ветру еще болтались обрывки паучьей сети. После зловонного тепла глубокого туннеля Сэма встретил пронизывающий холод с режущим ветром, и это его немного отрезвило. Пригнувшись, он с опаской вышел на открытую тропу.

Здесь стояла гнетущая тишина, и было почти темно. Низко над головой хоббита плыли на запад огромные клубы пара, поднимавшиеся из Мордора. Получался плотный свод из дыма и туч, подцвеченный снизу багровым заревом.

Сэм поднял глаза на орчью башню и заметил, как из ее узких окон-бойниц вдруг сверкнули огни, будто два красных глаза. Может быть, сигнал?..

Страх перед орками, временно побежденный гневом и отчаянием, снова охватил хоббита. Он видел перед собой только один путь — к главному входу в страшную башню; но ноги подгибались, и он опять задрожал. С трудом оторвав взгляд от башни и жуткой прорези перевала с каменными рогами с двух сторон, Сэм стал смотреть только вниз, заставил неслушающиеся ноги сделать первые шаги и медленно, очень медленно, ловя каждый шорох и вглядываясь в густые тени от камней, двинулся вперед. Вот он прошел место, где недавно лежал Фродо и где еще стоял отвратительный смрад Шелобы, вот поднялся в гору, дошел до той ниши, в которой прятался от орков, когда надел Кольцо, увидев отряд Шаграта.

Здесь он остановился и присел, не решаясь продолжать путь. Сейчас он по-настоящему понял, что до Мордора — один шаг, и если он перейдет через перевал и сделает этот шаг, то окажется там, откуда нет возврата. Он машинально опять вынул Кольцо и надел его на палец. И тут же еще сильнее почувствовал огромную тяжесть этого бремени и еще острее — злое притяжение мордорского Глаза. Глаз искал Сокровище, пытался проникнуть сквозь заслон Тьмы, которую сам наслал ради своей безопасности и которая теперь ему мешала, отчего росло его беспокойство и множились сомнения.

И снова Сэм заметил, что у него будто обострился слух, а все окружающие предметы побледнели и расплылись. Скалы и стены словно отступили в туман, зато издалека явственно слышалось бормотанье и всхлипывание несчастной Шелобы, и совсем рядом — резкие крики и лязг металла.

Хоббит вскочил и вжался в каменную стену. Хорошо, что он надел Кольцо, — наверное, идет новая банда орков. Но это ему только в первую минуту показалось. Свою ошибку он почти сразу понял — крики орков звучали в башне, его подвел обостренный слух. А башня была вот тут рядом, ее верхний угловой бастион нависал рогом почти прямо над ним, слева от дороги через перевал.

Сэм дрожал, пытаясь заставить себя действовать. В башне, судя по всему, разыгрывались ужасные события. Может быть, орки, поддавшись врожденной жестокости, уже нарушили приказ и пытают Фродо? Может быть, они рубят его на куски? Сэм напряженно вслушивался в их крики, и в нем снова затеплилась надежда. В башне спорили и дрались, но это орки дрались между собой, дошло до потасовки между Горбагом и Шагратом. Конечно, надежда, появившаяся у хоббита, когда он об этом догадался, была ничтожной, но ее хватило, чтобы вдохновить его на поступок. Орки ссорятся — это шанс на удачу. Сэму стало до боли жаль хозяина, он даже на мгновение забыл об опасности, громко крикнул:

— Иду, господин Фродо! — взбежал на перевал и перешел его.

Дорога поворачивала влево и круто спускалась вниз. Так Сэм оказался в Мордоре.

* * *

Здесь он снял Кольцо. Может быть, он сделал это, инстинктивно предчувствуя опасность, может быть, просто для того, чтобы лучше видеть.

— Самой страшной правде лучше смотреть в глаза, — пробормотал он. — Нечего спотыкаться в тумане!

Грозный и суровый вид открылся перед хоббитом, и безобразный до жути. Прямо перед ним в темную пропасть обрывался восточный гребень Центрального хребта Эфел Дуат, за пропастью поднимался еще один скальный гребень, не такой высокий, с множеством острых, как зубы, черных вершин и вершинок на багровом фоне: внутренняя ограда Мордора, мрачная цепь Моргайя. А дальше, очень далеко, но почти прямо перед глазами Сэма за озером мрака, в котором то и дело вспыхивали языки пламени, разливалось огромное зарево — там клубились дымы, темно-красные внизу и черно-сизые вверху, где они вливались с плотное покрывало Тьмы, нависшее надо всей этой проклятой страной.

* * *

Сэм смотрел на Огненную гору Ородруин. Вечное, неистощимое пламя, скрытое под конусом из черного пепла, разгоралось каждый раз заново, поднималось и с шумом вырывалось из вершины; из зияющих трещин в склонах выплескивались потоки расплавленного камня и с грохотом скатывались вниз. Несколько таких потоков широкими каналами текли в Барад Дур, другие, извиваясь, пробивали себе путь на каменистую равнину, где постепенно застывали странными фигурами, будто безобразные драконы лезли из глубин измученной земли и каменели, не успев взлететь. Вот так, в час страшной работы, хоббит Сэм увидел Роковую гору. Ее зловещий багровый свет, заслоненный хребтом Эфел Дуат от тех, кто находился на западных склонах, окрашивал нагие угрюмые скалы, отчего они казались политыми кровью.

Слева от него во всей устрашающей мощи высилась башня Кирит Унгол. Кривым рогом торчала верхушка западного бастиона, которую Сэм уже видел с той стороны перевала, думая, что видит всю башню. А она была лишь частью крепости, которая будто вырастала из крутых скал с восточной стороны, опираясь на узкую площадку далеко внизу. Отвесные стены, щетинясь стрельчатыми бастионами, шли тремя ярусами прочнейшей кладки вверх к северу и вниз к юго-востоку, а по углам резко загибались на запад и соединялись со скалой. В нижнем ярусе, примерно в двух сотнях локтей от того места, где стоял Сэм, между стенами был узкий двор. С юго-востока в него вели ворота, к воротам можно было попасть по широкой дороге с востока и по узкой тропе сверху. От пропасти дорогу отгораживал крепкий парапет, шла она сначала вдоль стены по обрыву, затем зигзагами вниз, в мрачную долину, где соединялась с трактом, идущим от Моргульского перевала; потом по каменистым ущельям Моргайи этот путь вел на плато Горгорот и по нему — в Барад Дур. А узкая горная тропа, на которой стоял Сэм, резко падала ступенями по склону и выходила на главную дорогу под грозными стенами недалеко от ворот.

И вдруг Сэм с ужасом понял, что крепость предназначена не для того, чтобы враги не вошли в Мордор, а для того, чтобы они оттуда не вышли. Это был восточный форпост в линии обороны Итилиэна, воздвигнутый гондорцами много-много лет назад, после победы Последнего Союза племен, когда жители запада сообща сторожили зловещие земли Саурона, чьи пособники после изгнания хозяина продолжали таиться в горах. Но как и в двух башнях-зубах Мораннона, которые назывались Наркост и Кархост, здесь не хватило бдительности; с помощью измены этой крепостью завладел вождь Кольценосных призраков, и с тех пор в течение долгих веков в ней обитали силы Тьмы. Вернувшись в Мордор, Саурон сразу понял, что крепость на перевале сослужит ему важную службу. Преданных по-настоящему слуг у него было мало, зато было много рабов, которых держал только страх. Главной целью крепости стало препятствовать побегам из Мордора. Но и наоборот, смельчака, сумевшего живым миновать долину Моргул и пещеру Шелобы, здесь встретила бы последняя неспящая стража, и дальше ему не удалось бы сделать ни шагу.

Совершенно безнадежно было бы пытаться миновать эти стены под взглядом стражей и пройти мимо ворот. Если бы даже Сэм шел ночью, его бы здесь заметили: ведь ночью орки видят еще лучше, чем днем; его бы не скрыли даже самые темные тени, в которые не проникали багровые отблески. Страшна была сама дорога, а уж его задача казалась вовсе невыполнимой — идти не мимо ворот башни, скрываясь от стражи, а прямо в них, и одному.

* * *

Мысль о Кольце вместо утешения принесла новый страх. Как только хоббит увидел вдали пылающую вершину Роковой горы, Кольцо сразу стало во много раз тяжелее. По-видимому, по мере приближения к огромному источнику огня, в котором его выковали, Кольцо становилось сильнее, росли его власть и коварство, так что управлять им могла только очень сильная воля. Кольцо было не на пальце у Сэма, а всего лишь на цепочке на шее; и все равно хоббит чувствовал, будто он уже вырастает, окутывается собственной тенью и стоит, как силач-великан, на стенах Мордора. Еще он чувствовал, что перед ним только два пути: либо он сумеет противостоять чарам Кольца, что будет очень трудно и принесет ему немало мук, либо присвоит Кольцо и бросит вызов Черной Силе из мрачной долины, лежавшей перед ним. Кольцо уже искушало его, сковывало волю и затуманивало разум. В голове роились фантастические видения: вот он, Сэм Могучий, герой Истории, шагает с пламенным мечом через Страну Тьмы во главе войска, собравшегося по мановению его руки на штурм Барад Дура… Если он победит, все тучи разойдутся, засветит белое солнце, по приказу победителя плато Горгорот превратится в цветущий сад, который потом принесет обильные плоды… Надо лишь надеть Кольцо на палец и объявить себя его Властелином…

В этот час высшего испытания хоббита спасла любовь к Фродо и неистребимый хоббичий здравый смысл.

В глубине души Сэм прекрасно понимал, что не дорос до того, чтобы взять на себя такое бремя, даже если бы заманчивые видения не были обманом, предательски подсунутым злыми силами, чтобы заманить его в западню. Он соображал, что для счастья ему хватит маленького садика, где бы он свободно хозяйничал, что сад размером с королевство ему ни к чему; и понимал, что его удел — работать своими руками, а не распоряжаться трудами чужих.

— Обман это все, — решил он, наконец. — Тот меня сразу выследит и придавит, как только я раскрою рот, чтобы крикнуть. Если здесь, в Мордоре, надеть Кольцо, Он меня схватит. Приходится признать, что мое положение еще безнадежнее, чем весенний заморозок. Как раз сейчас, когда мне бы так пригодилась невидимость, надевать Кольцо ни в коем случае нельзя! А если я пойду к Огненной горе, оно с каждым шагом будет все тяжелее и совсем меня замучает. Что же делать?

Но на самом деле сомнений у него уже не оставалось. Надо было идти в башню, и как можно скорее. Хоббит встряхнулся, будто сбрасывая с плеч лохмотья мрачных видений, и медленно пошел вниз. Теперь ему казалось, что он с каждым шагом становится все меньше, и очень скоро он снова ощутил себя совсем маленьким и перепуганным хоббитом. Оказавшись под стеной, он без всякого Кольца внятно слышал шум орчьей драки, доносившийся из-под стен с нижнего двора.

* * *

Сэм прошел больше половины пути к темным воротам, когда увидел, как из них в багровую полутьму выбежали два орка. Но направились они не в его сторону, а повернули на главную дорогу; вдруг один из них споткнулся и упал, потом упал другой, и оба остались лежать неподвижно. Сэм не видел стрел, но догадался, что орки со стен или из-под ворот стреляют в своих же. Дальше хоббит пошел, прижимаясь левым плечом к самой стене. О том, чтобы перелезть через стену, речи быть не могло — ряды кладки без единой трещины локтей в тридцать высотой нависали перевернутыми ступенями. Внутрь можно было попасть только через ворота.

Медленно продвигаясь вперед, Сэм размышлял, сколько орков может сидеть в башне под командой Шаграта, и сколько привел Горбаг, и из-за чего эти два головореза поссорились. С Шагратом шли примерно сорок солдат, с Горбагом — раза в два больше, но Шаграт, наверное, вывел в дозор только часть гарнизона. Подрались они, конечно, из-за Фродо и добычи. Вдруг Сэм даже остановился, пронзенный страшной догадкой: он все себе представил так ясно, будто сам увидел. Кольчуга из мифрила! Она же была на Фродо — они ее нашли! Горбаг, наверное, захотел взять ее себе. Фродо мог спасти лишь приказ Черной Башни, а если предводитель орков его нарушит, Фродо тут же убьют.

— Смелей, мямля несчастный! — громко выругал себя Сэм. — Вперед, ну!

Выхватив из ножен Жало, он побежал к открытым воротам, а оказавшись под темным сводом, рванулся вперед — и почувствовал удар, будто наткнулся на паутину Шелобы, однако завеса была невидима. Впереди не было ничего, никаких явных преград, но ворота хоббита не пропускали. Он отступил и присмотрелся. И увидел Стражей.

В темноте под воротами на высоких тронах сидели две гигантские фигуры. У каждой было по три сросшихся туловища и по три головы, обращенные во двор, внутрь ворот и к дороге. Головы были птичьи, как у громадных стервятников, а руки, сложенные на коленях, кончались когтями. Колоссы казались каменными, сидели неподвижно и наблюдали. Была в них страшная сила и сверхъестественное чутье. Они узнавали врага. Ни видимое, ни невидимое существо не могло пройти мимо них незамеченным. Они его не впустят и не выпустят.

Сэм попытался напрячь всю свою волю и еще раз проскочить, но едва удержался на ногах, будто его оттолкнул мощный удар в грудь и по голове. В растерянности, не зная, что делать, но повинуясь вдруг пришедшей мысли, он вытащил из-за пазухи флакон Галадриэли и поднял. Белый свет раздвинул темноту под воротами. Холодные и неподвижные Стражи показались во всем своем жутком уродстве. В их блестящих черных каменных глазах был такой заряд враждебной силы, что Сэм съежился. Но от эльфийского огня эта сила ослабла, сменившись страхом.

Сэм мгновенно проскочил между ними, но, когда еще на бегу снова прятал флакон за пазуху, почувствовал, как за ним Стражи пришли в себя, и в воротах снова выросла невидимая преграда прочнее стали. Из безобразных голов вылетел сверлящий уши крик, и эхо разнесло его между стенами. Где-то высоко в башне в ответ на этот крик прозвучал резкий удар колокола.

* * *

«Одно дело сделано! — подумал Сэм. — У парадного я позвонил».

— Эй, выходи, кто там! — крикнул он. — Доложи капитану Шаграту, что к нему в гости идет великий эльфийский воин, и у него эльфийский меч!

Ответа хоббит не дождался, побежал дальше. Жало голубым светом горело в его руке. Узкий двор в тени стен тонул во мраке, но Сэм увидел много трупов на камнях. Он чуть не споткнулся о тела двух орков-лучников, в спинах которых торчали кинжалы. Чем дальше он шел, тем больше было убитых: некоторые лежали по одному, застигнутые ударом топора или стрелой, другие — парами, сплетясь в последней смертельной схватке, третьи — кучами, в диких позах, застыв, когда душили, грызли, рвали друг друга. Камни были скользкими от их черной крови.

На одежде мертвых орков Сэм разглядел два герба: Красный Глаз и знак Луны, похожий на уродливое мертвое лицо. Не задерживаясь, Сэм пересек двор и в глубине заметил полуоткрытые двери, из которых вырывался красноватый свет. На пороге лежал труп огромного орка. Сэм перепрыгнул через него и остановился, оглядываясь.

От двери в глубь горы вел широкий коридор. Его слабо освещали чадящие факелы, воткнутые в скобы на стенах. Конец коридора тонул в темноте. По обе стороны было множество дверей. Нигде ни души, лишь несколько трупов валялось на полу. Из того, что Сэму удалось услышать раньше, он знал, что Фродо — живой или мертвый — вероятнее всего, заперт в верхнем помещении высоченной башни, а дорогу туда можно искать целый день.

«Ход туда должен быть где-то в глубине, — сказал себе Сэм, — Башня-то почти вся лепится к горе. Надо идти по факелам».

Шел он по коридору медленно, каждый шаг давался с трудом. Его снова охватил страх. Шаги в тишине отдавались гулким эхом, можно было подумать, что великан шлепает ладонями по камням. Трупы, пустота, влажные черные стены в кровавых отсветах, страх смерти, которая может таиться за любыми дверями и в любом темном закоулке, сознание того, что за спиной в воротах не спит таинственная злая сила, — даже для самого смелого хоббита это было слишком. Он бы лучше открыто кинулся в бой — если врагов не чересчур много, — чем терпеть жуткую неизвестность. Он старался думать о хозяине, которого, наверное, мучили, а может быть, даже убили, и лежит он где-то за этими стенами. Надо идти. И Сэм шел.

Он уже прошел освещенную факелами часть коридора и оказался у большой двери под аркой, которая, как хоббит догадался, была внутренним выходом из башни в подземный ход, как вдруг услышал откуда-то сверху сдавленный крик. Сэм застыл как вкопанный. Вслед за криком раздался топот приближающихся шагов, прямо над головой. Кто-то бежал вниз по гулкой лестнице.

Воля хоббита ослабла, и он не смог остановить руку, потянувшуюся к цепочке и искавшую Кольцо. Но Сэм Кольца не надел. Он только сжал его в горсти и тут увидел бегущего противника. Орк выскочил из темного хода в правой стене и бежал прямо на хоббита. Вот он поднял голову. Заметил! Сэм слышал, как он дышит, и видел кровожадный блеск в его глазах. Но вдруг шагах в шести от него орк застыл, пораженный, ибо увидел не маленького перепуганного хоббита, с трудом державшего мечик в дрожащей руке, а высокую безмолвную фигуру, окутанную серой тенью, грозно стоящую на фоне мерцающих факелов.

От сверкания поднятого неведомым воином оружия у орка заболели глаза, а ведь другая рука воина сжимала на груди еще более страшный предмет, излучавший убийственную силу.

Орк съежился, взвизгнул, повернулся и удрал туда, откуда пришел. Ни один пес при виде зверя не кидался в погоню с таким жаром, как Сэм бросился за неожиданно струсившим врагом.

— Ага! — кричал он. — Эльф, непобедимый воин, вторгся в вашу твердыню! Дорогу! Показывай, как пройти наверх, или я с тебя шкуру сдеру!

Но орк был у себя дома, он был сыт и ловок, а Сэм переходов не знал, был голоден и страшно устал. Началась винтовая лестница, ступени вели круто вверх, для хоббита они были высоки, и скоро он на них совсем запыхался, а орк скрылся из виду, и его топот слышался все тише и тише, но все время сверху. Эхо некоторое время доносило перепуганный визг. Потом все стихло.

Сэм хоть и замедлил ход, но не остановился. Он почувствовал, что идет верной дорогой, и воспрянул духом. Оттолкнул Кольцо рукой, подтянул пояс. «Прекрасно, — сказал он себе. — Если все орки так не любят меня и мое Жало, то может быть, все кончится лучше, чем я ожидал. Похоже, что Шаграт, Горбаг и их бандиты сделали за меня почти всю работу. Кроме этой перепуганной крысы в крепости вроде ни одной живой души не осталось».

Мысленно произнеся последние слова, он вдруг задрожал и замер, словно наткнулся на стену. До него дошел смысл того, что он подумал: «Не осталось ни одной живой души». А перед этим чей предсмертный крик он слышал?

— Хозяин! Господин Фродо! — закричал Сэм, чуть не плача. — Фродо! Что делать, если его убили? Я иду! На самый верх влезу и узнаю всю правду, самую страшную!

* * *

Он поднимался все выше. Его окружала темнота, только изредка на повороте или при входе на следующий ярус башни попадались одинокие факелы. Хоббит пробовал считать ступени, но после двухсот потерял счет. Шел он теперь осторожно, ибо откуда-то сверху услышал голоса и, похоже, разные. Значит, не одна крыса осталась живой в башне. Ступени кончились неожиданно, когда Сэм уже задыхался, и ноги отказывались слушаться. Он остановился и огляделся. Стоял он на плоской крыше верхнего яруса башни, открытой площадке около двадцати шагов в ширину, огражденной низким парапетом. Выход ступеней был посреди крыши, из башенки с двумя дверями — одна на восток, другая на запад. На востоке простиралась обширная темная равнина плато Горгорот с огнедышащей горой вдали. Ее недра вскипали, и огненные реки, изливаясь из глубин, пылали таким неистовым огнем, что даже с расстояния многих миль освещали верхушку башни. Вид на запад заслонял цоколь мощного шпиля, торчащего кривым рогом над хребтами окружающих гор. В цоколе было узкое окно-бойница, оттуда шел свет. Вход внутрь шпиля был не далее десяти шагов от места, где стоял Сэм. Там было темно, и именно оттуда доносились голоса.

Сначала Сэм не вслушивался в разговор, а только разглядывал крышу-террасу. Здесь, по-видимому, произошло самое жестокое побоище. Всюду валялись орчьи трупы с обрубленными ногами, руками, без голов. Запах смерти носился в воздухе. Вдруг громкий крик, стук, брань заставили Сэма отступить в тень. Хоббит узнал резкий и грубый голос Шаграта, коменданта башни.

— Значит, говоришь, что не пойдешь вниз, Снага? Подлый червь! Насмехаешься, думаешь, у меня сил не хватит с тобой расправиться? Подойди! Я тебе сейчас глаза выцарапаю, как минуту назад Радбугу. А когда придут другие, прикажу им скормить тебя Шелобе.

— Никто не придет, во всяком случае, ты до этого не доживешь! — нагло ответил Снага. — Я тебе уже два раза сказал, что свиньи Горбага первыми подскочили к воротам, и никто из наших живым не ушел. Лагдуф и Музгаш пытались убежать, но их за порогом застрелили. Я все из окна видел. Больше никого нет, они были последними.

— Значит, придется идти тебе. Я останусь, я ранен. Чтоб этому Горбагу в Черные Копи попасть! Грязный бунтовщик! — Шаграт разразился потоком гнусных ругательств и проклятий. — Я ему надавал крепче, чем он мне, но этот подлец ткнул меня ножом прежде, чем я успел его задушить. Ты должен идти, так пошел, пока я тебя зубами не загрыз! Надо доложить обо всем в Лугбурз, не то нас обоих бросят в Черные Копи, да, да, и тебя тоже! Если будешь тут долго болтаться, не спасешься, крыса трусливая!

— Я больше не пойду по лестнице, — буркнул Снага. — Будь ты трижды начальник, не пойду! Брось нож, а то я тебе стрелу в брюхо всажу. Ты недолго пробудешь комендантом, когда в Лугбурзе узнают, что тут было. Я свое дело сделал, дрался с вонючими моргульскими хорями, защищал башню, а эту кашу вы заварили, начальники. Это вы подрались из-за добычи.

— Не твое дело, — осадил его Шаграт. — У меня был приказ. Горбаг начал драку, кольчугу хотел присвоить!

— А ты его раздразнил. И вообще зазнался. Он оказался умнее тебя, он тебе несколько раз говорил, что самый главный шпион остался на свободе, а ты слушать не хотел. И сейчас не хочешь. Горбаг-то был прав, сейчас здесь ходит большой воин, может быть, убийца-эльф, а может, проклятый тарк. Я тебе говорю, он уже сюда идет. Звон слышал? Он прошел между Стражами, а это только тарки могут. Пока он на ступенях, я вниз не пойду. Даже будь ты назгулом, не пошел бы.

— Ах, вот как?! — заорал Шаграт. — Это сделаешь, то не сделаешь? А когда твой эльф придет сюда, удерешь и оставишь меня одного? Остолоп! Я тебе сначала кишки выпущу!

Из башенного помещения выскочил коренастый орк, за ним — Шаграт, великан с длинными руками, которые доставали до земли, когда он бежал, согнувшись. Одна его рука бессильно висела вдоль туловища, из нее текла кровь. Другой он прижимал к боку большой сверток в черной тряпке. Сэм съежился за дверью. Он видел освещенное красным заревом отвратительное, искаженное злобой лицо, окровавленное, будто исполосованное когтями. С клыков открытой пасти капала пена, из горла вырывался звериный хрип.

Из укрытия Сэму было видно, как Шаграт гонял Снагу по террасе, и как в конце концов меньший орк ускользнул и кинулся назад в башню. Шаграт за ним не погнался. Через восточную дверь Сэм увидел, как он стоит у парапета, задыхаясь, пытается шевельнуть левой рукой, но она не слушалась. Он отложил сверток на пол, правой рукой вынул длинный красный кинжал и плюнул на клинок. Потом перегнулся через парапет, посмотрел вниз и дважды крикнул. Ему никто не ответил.

Тем временем один из лежавших вдруг зашевелился, встал, неверными шагами на полусогнутых ногах подошел сзади к Шаграту, схватил сверток и выпрямился. В руке у него было копье с широким плоским наконечником и коротким сломанным древком. Он замахнулся, чтобы ударить Шаграта в спину, но в этот момент то ли от боли, то ли от ненависти хрипло зашипел. Шаграт молниеносно развернулся и всадил ему в горло кинжал.

— Получай, Горбаг! — закричал он. — Тебе было мало, ты еще не подох? Ну, теперь я тебя насовсем прикончу!

Он прыгнул на упавшего противника и стал яростно топтать его, еще несколько раз ударил кинжалом. Наконец, насытившись местью, выпрямился, закинул голову и издал гортанный победный крик. Потом облизал лезвие кинжала, взял его в зубы, схватил сверток и, хромая, заковылял ко входу на лестницу.

У Сэма не было времени на размышления. Он мог бы выскочить в противоположную дверь, но тогда бы его увидели, и игра в прятки с ужасным орком кончилась бы очень скоро и не в пользу хоббита. И Сэм сделал самое лучшее из того, что мог: с громким возгласом бросился Шаграту навстречу. Он уже не держал руку на Кольце, оно было у него на груди, но, вероятно, и оттуда поражало страхом рабов Мордора, а сияние поднятого в правой руке меча слепило орку глаза, как безжалостный свет звезды из страны эльфов, от одного названия которой у этих тварей кровь застывала в жилах. Чтобы вступить в бой, Шаграту пришлось бы бросить ценную добычу, а этого он позволить себе не мог. На мгновение он задержался, злобно хрипя и ощерив клыки. Потом молниеносно отскочил в сторону, а когда Сэм замахнулся на него, использовал сверток как щит и как оружие одновременно, ткнув им противника в лицо. Сэм пошатнулся, и пока снова обрел равновесие, Шаграт быстро пробежал мимо него по ступеням вниз.

Проклиная врага, Сэм кинулся было в погоню, но через пару шагов остановился, сообразив, что надо скорей спасать Фродо, ведь второй орк вернулся в башню. Опять не было времени ни выбирать, ни думать. Удравший Шаграт может вернуться с целой бандой, но гнаться за ним значило терять драгоценное время, ибо меньший орк может совершить страшное дело. И Шаграт мог убить его, да и догонит ли он бандита? Подумав так, Сэм побежал наверх.

— Наверное, я опять что-то путаю, — вздохнул он, — но как бы там ни было, надо спасать Фродо.

Тем временем Шаграт беспрепятственно спустился вниз, пересек двор и выскочил за ворота, прижимая к груди черный сверток. Если бы Сэм это видел и мог знать, к чему приведет появление свертка в Барад Дуре, он бы ужаснулся и дрогнул. Но Сэм был занят одной мыслью и в этот момент преодолевал последний этап пути к хозяину. Очень осторожно он подошел к дверям в башню и переступил через порог. Внутри было темно. Когда глаза привыкли, он заметил справа очень слабый свет и проход. Там еще одна узкая лестница вилась вдоль стен вверх. По-видимому, где-то наверху горел факел.

Сэм стал тихо подниматься по лестнице. Добрался до факела, который был воткнут над дверями напротив узкого, как бойница, окна, обращенного на запад. Это и был один из тех красных «глаз», которые они вместе с Фродо увидели снизу, выйдя из туннеля. Сэм быстро миновал дверь и пошел еще выше, вздрагивая от мысли, что проклятый враг может в любую минуту схватить его сзади за горло.

Следующий факел догорал против окна, выходящего на восток. Дверь под факелом вела в темный переход поперек башни. Он освещался лишь слабым светом из этой открытой двери и заревом, проникающим через окно-бойницу. Лестница кончилась. Сэм, крадучись, проскользнул в переход. Низкие двери по обе стороны оказались заперты на замки и задвижки. Было совсем тихо.

— Тупик! — пробормотал Сэм. — Стоило для этого столько лезть. Но это не может быть самый верх. Что же делать?

Он спустился на этаж ниже, толкнул дверь под факелом. Она даже не дрогнула. Хоббит снова побежал наверх. Пот выступил у него на лбу. Каждая минута была дорога, а он тратил время на беготню и бесплодные попытки. Ему было уже все равно, что сейчас делают Шаграт, Снага и вообще все орки, чтоб они провалились. Он думал только о Фродо, хотел увидеть его, дотронуться до него рукой.

Набегавшись вверх-вниз и измучившись окончательно, хоббит сел посреди лестницы и спрятал лицо в ладонях. Его окружала враждебная тишина. Факел, догорев, зашипел и погас. Темнота залила лестницу. И вдруг, сам себе удивившись, сидя в черной безысходности в конце неудавшегося пути, Сэм… запел. Песня шла откуда-то из глубины его существа, словно ее ему нашептывало сердце.

В холодной темной башне песня зазвучала неуверенно и слабо: это был голос уставшего заблудившегося хоббита. Ни один орк, имевший уши, не смог бы принять то, что он пел, за боевой гимн эльфийского воина. Сэм затянул старинную хоббичью детскую песенку, вперемешку с отрывками из стихов Бильбо, которые навевали ему воспоминания о далекой родине.

Но эта песня дала ему силы, голос у него окреп, и в простую мелодию сами собой вошли новые слова:

Может быть, в западных землях под солнцем

Скоро цветы возвестят весну,

Ручьи разольются, вьюрки распоются,

Почки набухнут и травы взойдут.

Может быть, ночью эльфийские звезды

Буки качают там на ветвях,

Словно алмазы, радостно глазу

Видеть их в ясных, без туч, небесах.

Пусть я один здесь путь свой кончаю,

В башне чужой в темноте погребен,

Где стены глухие, где горы крутые

Их окружают со всех сторон,

Я знаю, что даже над этим краем

Солнце и звезды над Тьмою плывут,

И не сдаваясь, я не прощаюсь

Ни с солнцем, ни с звездами даже тут!

— «В башне чужой в темноте погребен…» — прошептал он, оборвав песню. И вдруг ему показалось, что слабый голос пытается петь в ответ, но как он ни напрягал слух, так и не понял, было это на самом деле или ему почудилось. Зато явно раздались шаги, наверху кто-то скрипнул засовами. Сэм затаился. Дверь со стуком хлопнула, и орчий голос прохрипел:

— Эй ты, крысиное отродье, перестань пищать, а то я сейчас приду и проучу тебя. Слышал?

Орку никто не отвечал.

— Не хочешь, значит, разговаривать, — буркнул Снага. — Посмотрим, что ты там делаешь.

Снова заскрипели засовы. Сэм высунулся из-за угла и увидел, что в коридоре открылась одна из дверей и оттуда выходит орк с лестницей на плече. Теперь Сэм все понял. В верхнюю камеру можно было попасть только через люк в потолке коридора. Снага приставил к этому люку лестницу, влез на нее и исчез из поля зрения. Потом Сэм услышал лязг засова и опять хриплый голос:

— Лежи тихо, а то получишь. Тебе и так недолго осталось ждать развлечений, а если не хочешь, чтобы забава началась прямо сейчас, закрой пасть! Вот тебе задаток! — В темноте свистнула плеть.

Сэма охватила бешеная злость. Быстро, как кот, он взлетел по лестнице. Люк выходил в середину большой круглой камеры. С потолочной балки свисал фонарь, отбрасывавший красный свет; высокое узкое окно, обращенное на запад, было темным. У стены под окном на полу кто-то лежал. Над ним, расставив ноги, стоял орк, подняв плеть для нового удара. Но ударить он не успел.

Сэм с криком выпрыгнул из люка, подняв меч. Орк обернулся, но Сэм успел отсечь Жалом кисть руки с плеткой, прежде чем враг понял, что случилось. Взвыв от боли, орк согнулся пополам и пошел на Сэма головой вперед. Второй удар хоббита попал в пустоту, и Сэм, потеряв равновесие, упал навзничь, пытаясь схватить споткнувшегося об него врага. Раздался новый вой и грохот. Орк оступился и полетел вниз через люк. Дальнейшая его судьба Сэма не интересовала. Он встал и бросился к пленнику. Им был Фродо.

* * *

Фродо лежал в беспамятстве на куче грязного тряпья. Одежды на нем не было. Рукой он заслонял голову, на боку краснел свежий рубец.

— Господин Фродо, хозяин! — крикнул Сэм, почти ничего не видя сквозь внезапно брызнувшие слезы. — Это я, я, Сэм Гэмджи! Я тут! — Сэм приподнял его и прижал к груди.

Фродо открыл глаза.

— Я еще сплю? — прошептал он. — Какие ужасные были сны.

— Нет, нет, это не сны, — ответил Сэм. — Это правда. Я пришел. Я Сэм, и я здесь с вами.

— Даже не верится, — сказал Фродо, хватая Сэма за руки. — Тут был орк с плеткой и вдруг превратился в Сэма. Значит, мне не приснилось, что я слышал песню снизу? Я пробовал ответить. Это ты пел?

— Я, я, господин Фродо. Я уж и надеяться перестал. Никак не мог вас найти.

— Но нашел же! Дорогой мой Сэм, самый лучший Сэм на свете, — сказал Фродо и с улыбкой закрыл глаза в объятиях Сэма, как ребенок, успокоенный ласковыми руками и знакомым голосом, который прогнал ночные страхи.

Бесконечно счастливый, Сэм так и сидел бы долго-долго, прижимая к себе хозяина, но он понимал, что здесь оставаться нельзя. Мало было найти Фродо, его еще предстояло спасти. Сэм поцеловал Фродо в лоб.

— Просыпайтесь, хозяин, вставать пора, — сказал он, стараясь придать своим словам самый безмятежный тон, будто в летнее утро раздвигал занавески в Торбе-в-Холме.

Фродо вздохнул и сел.

— Где мы? Как я сюда попал? — спросил он.

— Некогда сейчас все объяснять, надо скорей отсюда выбираться, — ответил Сэм. — Мы на верхушке башни, которую видели снизу, когда вышли из туннеля, где вас похитили орки. Времени сколько прошло, я точно не знаю. Наверное, не меньше суток.

— Только сутки? — удивился Фродо. — А я думал, несколько недель. Ты все мне подробно расскажешь, когда будет возможность. Меня, наверное, чем-то ударили? И я провалился в темноту, в жуткие сны, а когда очнулся, явь оказалась еще хуже. Вокруг меня была толпа орков. Кажется, они вливали мне в горло свое противное жгучее питье. В голове у меня от него прояснилось, но все болело. Они меня раздели, все содрали, а потом пришли два таких здоровенных и стали допрашивать. Спрашивали, а сами злорадствовали и хватались за ножи. Я думал, что с ума сойду. Никогда не забуду, какие у них клыки и глаза.

— Не надо про них говорить, господин Фродо, — сказал Сэм. — А если не хотите их больше видеть, то чем скорее мы уйдем отсюда, тем лучше. Вы идти сможете?

— Смогу, — ответил Фродо, медленно поднимаясь. — Я не ранен, Сэм. Только очень устал и вот здесь болит, — он тронул плечо сзади над левой лопаткой. Потом выпрямился, и Сэму показалось, что его одело пламя, — в свете фонаря его кожа стала ярко-красной. Он сделал два шага по полу.

— Мне уже лучше, — сказал он, немного приободрившись. — Я боялся двигаться, даже когда оставался один, а когда приходили охранники, то и подавно. Потом была драка, они дико орали. Те два самых больших поссорились: кажется, из-за меня и моих вещей, если я правильно понял. Я остался лежать один. Тихо стало, и это было еще страшнее, чем когда они кричали вокруг.

— Да, наверное, так они и поссорились, — сказал Сэм. — Их в башне сотни две было, многовато на одного Сэма Гэмджи. Но они сами решили меня выручить и поубивали друг друга. Нам крупно повезло. Только песня об этом получится слишком длинной, чтобы здесь ее петь; уходить надо. Что делать будем? Хозяин, не можете же вы голым гулять по Черной стране?

— Они все отобрали, — сказал Фродо. — Все, что у меня было. Ты понимаешь, Сэм, что это значит? Все!!! — Он снова скорчился на полу, опустив голову, будто сам только что понял всю непоправимость потери. — Поход проигран, Сэм. Пусть мы из этой башни уйдем, но от гибели не уйти никому. Может, только эльфы спасутся. Уйдут из Среднеземья, далеко-далеко за Море. А может быть, и там Черная Тень их настигнет.

— Нет, нет, не все они отобрали, не все, успокойтесь, хозяин. — ответил Сэм. — Поход не проигран, и вообще он еще не кончился. Простите меня, хозяин, но это я забрал Кольцо. Я его спрятал. Оно у меня на шее, и очень тяжелое. — Сэм дотронулся до куртки. — Сейчас могу отдать.

Но отдавать Кольцо Сэму совсем не хотелось.

— У тебя на шее?! — ахнул Фродо. — Здесь?! Сэм, тебе цены нет! — И вдруг закричал странно изменившимся голосом: — Отдай сейчас же! — Он протянул вздрагивающую руку к Сэму. — Снимай! Тебе нельзя его носить.

— Ладно, ладно, уже отдаю, — ответил Сэм обиженно. Берите, вот! — Он медленно вытащил Кольцо из-за пазухи и снял цепочку через голову. — Но мы уже в Мордоре, господин Фродо. Когда выйдем отсюда, увидите Огненную гору и вообще всю эту страну. Кольцо здесь носить очень опасно и тяжело. Может, мы разделим с вами этот труд?

— Нет! — крикнул вдруг Фродо, выхватывая Кольцо и цепочку из рук Сэма. — Нет, ты его не получишь, вор! — задохнувшись, он смотрел на Сэма мутными и расширенными от злости глазами…

И неожиданно замер, зажав Кольцо в кулаке. Затуманенный взгляд его прояснился. Голова заболела. Фродо потер лоб ладонью. У него еще мысли путались от всего пережитого, и страшное видение смешалось с реальностью. Сэм в его глазах вдруг превратился в орка, протянувшего руку за Сокровищем, с отвратительным жадным блеском в глазах и пеной у рта. Но видение исчезло. Перед ним снова был Сэм, лицо его сморщилось, как от боли, в глазах стояли слезы.

— Ах, Сэм, прости меня! — воскликнул Фродо. — Что я наговорил, как я мог! После всего, что ты для меня сделал! Это страшные чары Кольца, чтоб оно больше никому не досталось! И зачем оно выплыло на свет? Не сердись, Сэмми. Я сам должен донести ношу до конца. Меня никем нельзя заменить. Ты не волен становиться между мной и Судьбой.

— Хорошо, хозяин, хорошо, господин Фродо! — ответил Сэм, вытирая слезы рукавом. — Я понимаю. Но помочь ведь можно, правда? Я должен вас отсюда вывести, причем как можно скорее. А сначала надо добыть платье и оружие, и что-нибудь поесть. Одежду, я думаю, мы найдем. Раз мы в Мордоре, лучше всего нарядиться по здешней моде. Выбора все равно нет. Поищу какие-нибудь орчьи тряпки. И сам оденусь так же. Коль уж мы путешествуем вместе, надо быть подходящей парой. Пока завернитесь вот в это.

Сэм снял серый плащ и накинул его на плечи Фродо. Потом сбросил на пол свой дорожный мешок и достал из ножен Жало. Клинок еле светился у острия.

— Я совсем забыл, хозяин, — сказал Сэм. — Не все они у вас забрали. Может быть, вы помните, я взял поносить ваш меч, и флакон Галадриэли тоже. Все цело. Но оставьте мне их еще ненадолго. Я сейчас схожу поищу то, что нам надо, а вы тут ждите, я скоро. Походите пока по комнате, разомните ноги.

— Будь осторожен, Сэмми, — сказал Фродо. — Не уходи надолго. Вдруг по углам прячутся недобитые орки?

— Что поделаешь, приходится рисковать, — ответил Сэм.

Он слез вниз по лестнице, потом снова появился, высунул голову из люка и бросил на пол камеры длинный кинжал.

— Это может пригодиться, — сказал он. — Тот орк, который ударил вас плеткой, очень спешил и свернул себе шею. Лестницу, хозяин, втяните к себе, и не спускайте ее, пока я не скажу пароль. Я крикну: «Элберет». Это эльфийское слово, ни один орк его не скажет.

* * *

Некоторое время Фродо сидел не двигаясь, его била дрожь. В голове проносились дикие и страшные мысли. Потом он встал, завернулся в серый эльфийский плащ и стал ходить взад и вперед по камере, отгоняя страх, осматривая углы.

Каждая минута казалась ему часом, но, наконец, он услыхал негромкий голос, повторявший: «Элберет, Элберет!», и спустил лестницу. Запыхавшийся Сэм втащил порядочный тюк и бухнул его на пол.

— Ну, теперь скорее, хозяин! — сказал Сэм. — Трудновато оказалось найти одежку по мерке, они все большие. Придется вот это подогнать. Спешить надо. Я не встретил ни одной живой души, ничего не заметил, но мне очень неспокойно. Кто-то следит за этим местом. Я не могу правильно объяснить, как, но я просто чувствую, что где-то близко, может быть, в темном небе, где ничего не видно, хоть глаз выколи, крутится тот летающий Всадник.

Развязав тюк, Фродо с отвращением смотрел на его содержимое. Но выбора не было; если он не хотел идти голым, надо было одеваться в эту гадость. Пришлось натягивать длинные лохматые штаны из шкуры какого-то зверя и грязную кожаную куртку. Поверх нее Фродо надел кольчугу из крупных колец; на рослом орке она была бы короткой, а для хоббита оказалась велика и тяжеловата. Он стянул ее поясом, на котором в коротких ножнах висел широкий кинжал. Сэм принес несколько шлемов на выбор. Один из них кое-как подошел Фродо: черная шапка из толстой кожи на железных обручах, окантованная железом, а над торчащим, как клюв, железным наносником — нарисованный Красный Глаз.

— Вещи с моргульским гербом, которые носили солдаты Горбага, меньше и лучше, но после этой драки в них рискованно разгуливать по Мордору. Ну-ка, дайте на вас посмотреть! Настоящий молодой орк, господин Фродо, а если бы, простите за смелость, закрыть лицо маской, удлинить руки и раскорячить ноги, так совсем бы похоже было. На всякий случай, еще вот это наденьте, — и Сэм протянул хозяину плотный черный плащ. — Теперь готово! По дороге щит найдем.

— А ты, Сэм? — спросил Фродо. — Ты же собирался одеться мне под пару.

— Знаете, я подумал, что нельзя здесь оставлять свои вещи, а уничтожить их тоже нельзя, — ответил Сэм. — Поверх всего орчья кольчуга не налезет, так что я просто завернусь в плащ.

Сэм присел и старательно сложил эльфийский плащ. Он занял удивительно мало места. Сэм засунул его в мешок, лежавший на полу, закинул мешок за плечи, надел на голову орчий шлем, завернулся в длинный черный плащ.

— Вот так! — сказал он. — Теперь мы подходящая пара, можем идти.

— На долгий путь мне сил не хватит, — ответил Фродо, грустно улыбаясь. — Надеюсь, ты расспросил, где тут по дороге лучший трактир? Неужели ты не позаботился о еде и питье?

— Ой, побейте меня, хозяин, но я забыл, совсем про все забыл! — ответил Сэм и даже присвистнул от огорчения. — Вот сейчас, когда вы напомнили, я чувствую, что и мне голод кишки грызет, и в горле пересохло. Я не помню, когда последний раз ел. Я вас искал, искал, все остальное из головы вылетело. Но дайте подумать… Недавно я подсчитывал, что лембасов и того, что дал Фарамир, мне должно было хватить на пару недель при крайней нужде. А во фляге последняя капелька на донышке. На двоих ее не хватит. Орки что, не едят и не пьют? Кормятся вонючим воздухом и всякой отравой?

— И едят, и пьют, Сэм, — ответил Фродо. — Мрак их взрастил и облик им придал звериный, а желудки у них, как у всех. Вряд ли Тьма способна творить. Я думаю, что не Черный Властелин их создал. Им дал жизнь кто-то другой, а он их сделал подлыми, отравил им мозги. Раз они живут, значит, едят. Могут пить грязную воду и есть тухлое мясо, но не отраву. Мне что-то давали, так что я пока обойдусь, и в башне, наверное, есть запасы.

— Но нам их искать некогда, — сказал Сэм.

— Дело обстоит немного лучше, чем ты думаешь, — продолжал Фродо. — Пока тебя не было, я тут кое-что нашел. Они действительно не все забрали. Мой мешок тут валялся. Его, конечно, перетряхнули, но орки не переносят вида и запаха лембасов, как и Голлум. Они мой запас рассыпали, покрошили и потоптали, но я немножко собрал. Так что у меня еды почти как у тебя. Запасы от Фарамира они отобрали и флягу разрубили.

— Значит, для начала хватит, — сказал Сэм. — С водой хуже. Но идемте скорее, хозяин! Если мы здесь засидимся, нам и озеро по пути не поможет.

— Ты все-таки перед тем, как идти, поешь, Сэмми, — приказал Фродо, — иначе я с места не сдвинусь. Вот эльфийский хлеб, и воду допивай. Все наше дело безнадежно, нет смысла задумываться о завтрашнем дне. Он может вообще не наступить.

* * *

Наконец они тронулись в путь. Спустились вниз по лестнице, которую Сэм потом отставил от люка и положил возле убитого орка. Факелы погасли, на ступенях, ведущих вниз, было темно, только плоскую крышу слегка освещало зарево Огненной горы, которая понемногу гасла, становясь тускло-багровой. На месте побоища хоббиты подобрали два щита и, завершив таким образом свою маскировку, пошли дальше по большой лестнице.

Им было страшно. Камера, где они встретились, казалась им хоть какой-то защитой, а теперь они были на открытом месте, где вдоль стен полз ужас. В башне Кирит Унгол были одни мертвецы, все молчало, но угроза, казалось, была растворена в воздухе.

Вот они подошли к двери, спустились по большим ступеням во двор и, еще не дойдя до ворот, почувствовали злые чары Стражей. Две молчащие черные фигуры по обе стороны ворот четко вырисовывались на фоне догорающего зарева. Каждый шаг между трупов, приближавший хоббитов к выходу, давался все труднее, все тело болело, воля слабела. Наконец, даже не войдя под арку, они остановились. Продвижение дальше хотя бы на волосок требовало кошмарного напряжения.

У Фродо на эту борьбу сил не было. Он тихо опустился на камни.

— Я больше не могу, Сэм, — прошептал он. — Сейчас упаду. Не знаю, что со мной делается.

— А я знаю, — сказал Сэм. — Держаться надо. Это ворота. Из них идет колдовство. Но я уже входил через них, и сейчас мы выйдем. Это не может быть опаснее, чем пару часов назад. Идемте! Вперед!

И Сэм вынул из-за пазухи флакон Галадриэли.

Будто в награду за храбрость и твердость верной смуглой руки, совершившей столько славных дел, флакончик разгорелся сразу, осветив весь мрачный двор ослепительной долгой молнией.

— Гилтониэль, А Элберет! — крикнул Сэм, вдруг вспомнив, сам не зная, почему, как давным-давно в Хоббитшире эльфы песней отогнали Черного всадника.

— Айя эленион Анкалима! — подхватил Фродо. Воля Стражей лопнула, как лопается натянутая струна. Фродо и Сэм сначала пошли, потом побежали. Бегом пронеслись мимо сидящих чудовищ. И тут раздался треск. Хоббиты еле успели проскочить ворота, как замковый камень раскололся, свод рухнул и рассыпался в щебень. Смерть чуть не задела беглецов. Ударил колокол. Стражи издали пронзительно высокий звук, из темноты клубящихся туч пришел ответ. С черного неба камнем упала вниз крылатая Тень, раздирая воздух криком.

Глава вторая. Страна тьмы

У Сэма хватило здравого смысла поскорее сунуть флакон под куртку.

— Бежим, хозяин! — закричал он. — Нет, не туда, там пропасть. За мной!

Хоббиты что было сил побежали по дороге от ворот. Через пятьдесят шагов дорога огибала торчащий утес, так что они оказались вне видимости из башни. На этот раз они спаслись и даже решили перевести дух, но стоило им остановиться, вжавшись в скалу, как они снова замерли: слетевший на стену у разрушенных ворот назгул слал в мир жуткие сигналы. Эхо раскатилось в горах.

В таком страхе, что ноги отказывались слушаться, друзья двинулись дальше. Новый резкий поворот дороги на восток снова открыл вид на башню, значит, и с башни их могли увидеть. Перебегая незащищенный участок, хоббиты заметили над зубцами стен огромную черную тень. Потом справа и слева поднялись высокие скалы, дорога крутым желобом пошла вниз, к моргульскому тракту. Хоббиты дошли до пересечения дорог. Пока им не встретилось никаких следов орков, на крик назгула никто не ответил. Но они знали, что тишина долго не продлится, и в любой момент на них может начаться охота.

— Мы делаем ошибку, Сэм, — сказал Фродо. — Будь мы и вправду орками, мы бы не удирали от башни, а спешили к ней. Первый же встреченный враг догадается, кто мы. Надо сойти с дороги.

— А как? — спросил Сэм. — Крыльев у нас нет.

* * *

С востока горы Тени Эфел Дуат почти отвесно обрывались голыми скалами в черный провал, отделявший основной хребет от Моргайи, параллельной ему внутренней горной цепи. Вскоре после пересечения дорог показался узкий каменный мост, перекинутый через бездну. За мостом начинались грозные зубцы и расселины Моргайи. Фродо с Сэмом в бесстрашном отчаянии вступили на мост.

Башня Кирит Унгол была уже далеко позади и сбоку. Хмуро отсвечивали каменные стены. Вдруг резко ударил колокол, хриплое эхо повторило звон, где-то в камнях ему в ответ заиграли рога, и прямо за мостом раздались крики и вой.

Пропасть с мостом тонула в темноте, свет от гаснущего Ородруина сюда не доходил, и хоббиты ничего не могли разглядеть перед собой, но ясно различили стук тяжелых сапог, звон подков, отбивающих спешный ритм на каменной дороге.

— Давай скорее прыгать! — закричал Фродо.

Хоббиты перелезли через низкий парапет и, к счастью, обнаружили, что под ними уже не пропасть. Мост кончался, склон Моргайи в этом месте подходил почти к уровню дороги. Край его был виден, но дальше все было во тьме, так что прыгать пришлось наугад.

— Я пошел! — откликнулся Сэм. — Прощайте, хозяин!

И прыгнул первым. Фродо — за ним. Еще падая, они услышали гром копыт на мосту и топот пеших орков. И тут Сэм чуть не расхохотался, несмотря на страх. На такое везенье они не надеялись. Рискуя сломать шею на камнях, пролетев десяток локтей, хоббиты упали в густой колючий кустарник. Сэм лежал, посасывая оцарапанную руку.

Через некоторое время, когда копыта отгрохотали и гул шагов отдалился, он зашептал:

— Ну и ну, хозяин! Никогда бы не подумал, что в Мордоре что-то растет. Если бы мы нарочно примерились, и то не прыгнули бы лучше; только колючки здесь, наверное, в локоть длиной, все, что на мне, насквозь порвали. Жаль, что я у них кольчугой не обзавелся.

— От таких колючек она не спасает, — ответил Фродо. — Мне даже кожаную куртку проткнули.

Друзья с трудом выбрались из кустов. Колючки и узловатые ветки были твердыми, как проволока, и вцеплялись в одежду, словно когти. Хоббиты в полосы разорвали плащи, пока из них выцарапались.

— Идем вниз, — шепнул Фродо. — Сначала побыстрее с гор в долину, потом на север, сколько сил хватит.

* * *

В светлом мире вставал новый день, и где-то за мордорской Тьмой над восточным краем Среднеземья поднималось солнце, но здесь царила ночь. Роковая гора дымилась, ее огонь ушел вглубь. Красноватый отсвет на утесах погас. Восточный ветер, дувший неустанно с тех пор, как хоббиты ушли из Итилиэна, теперь стих. Медленно, с трудом путники спускались с горы — где в полный рост, где на четвереньках. Цепляясь руками за камни, путаясь в колючках, спотыкаясь, разыскивая на ощупь проходы между камнями, теряя силы.

Наконец, мокрые от пота, оба сели, прислонившись спинами к последнему камню на склоне.

— Теперь, если бы сам Шаграт дал мне напиться, я бы спасибо сказал, — вздохнул Сэм.

— Не говори о воде, — отозвался Фродо. — От этого только больше пить хочется.

Он опустился на землю под камнем, вытянул ноги и довольно долго молчал. Потом с трудом встал и с удивлением обнаружил, что Сэм спит.

— Сэмми, проснись, дружок, — окликнул его Фродо. — Вставай, пора дальше идти.

Сэм тяжело поднялся.

— Подумаешь! — ответил он, протирая глаза. — Я же только вздремнул. Да и правду сказать, я уже давно не спал как следует, глаза сами закрылись.

* * *

Теперь впереди шел Фродо, стараясь двигаться как можно точнее к северу. Идти между камней и обломков, густо устилающих дно широкого ущелья, было трудно. Вдруг Фродо остановился.

— Не могу больше, — сказал он. — Кольчуга давит, не выдерживаю. Ослаб я, сил нет. Даже свою мифриловую кольчужку мне в последнее время было тяжело носить, а эту совсем не могу. Да и зачем она? Победы в бою ожидать нечего.

— Но можно ожидать, что бой будет, — сказал Сэм. — А кинжалы, а случайные стрелы? И подлец Голлум где-то бродит по свету. Как я могу быть спокоен, если от злодейского удара в темноте вас ничто не защитит, кроме тонкой кожи?

— Да пойми же ты, друг мой, что я устал, — ответил Фродо. — Я измучился, надежды нет, только долг остался. Пока могу двигаться, буду ползти к горе. Хватит с меня тяжести Кольца. Любое другое бремя меня просто убьет. Надо все лишнее сбросить. Не думай, что я неблагодарный. Я без дрожи не могу вспомнить, что тебе пришлось проделать, чтобы добыть для меня эти вещи с грязных трупов.

— Да не надо об этом, хозяин! Если бы можно было, я бы вас на себе понес. Ладно, снимайте, коли так!

Фродо скинул плащ, снял кольчугу и отбросил ее подальше. Он слегка дрожал.

— Сейчас бы чего-нибудь согревающего, — проговорил он, — здесь похолодало или я простудился.

— Возьмите мой плащ, — предложил Сэм, развязывая мешок и вынимая эльфийский плащ. — Нравится? Орчьи лохмотья можно стянуть поясом, а этот плащик накинуть сверху. Не очень он подходит к орчьей форме, но он вас согреет, и будем надеяться, что от беды охранит не хуже оружия. Ведь его выткала Владычица.

Фродо завернулся в плащ и застегнул его эльфийским листиком.

— Теперь лучше, — сказал он. — И легче. Могу идти. Но эта слепая Тьма добирается до сердца. В тюрьме я пробовал вспоминать Брендидуин, Лесной Предел, речку с мельницей в Хоббиттауне. А сейчас не могу их мысленно увидеть.

— Ну, а теперь кто про воду заговорил? — спросил Сэм. — Если бы нас могла видеть или слышать Галадриэль, я бы сказал: «Госпожа! Ничего не прошу, только воды и света, чистой воды и обычного дневного света, они ценнее всех драгоценностей, простите меня за такие слова!» Но, увы! Лориэн отсюда так далеко!

Сэм вздохнул и махнул рукой в сторону хребта Эфел Дуат. Горы Тени на фоне темного неба были черней, чем оно само.

* * *

Хоббиты снова двинулись в путь. Вскоре, однако, Фродо опять остановился.

— Где-то над нами Черный всадник, — сказал он. — Я его чувствую. Давай минутку переждем.

Они сели, съежившись, под большим камнем и довольно долго сидели молча, глядя на запад, где уже ничего не было видно. Потом Фродо с облегчением вздохнул.

— Улетел! — прошептал он.

Друзья встали и с удивлением подняли головы. Слева от них, на юге, небо вдруг посерело, и на его фоне стали различимы горы. Становилось светлей. Дневной свет постепенно распространялся с юга на север. Где-то высоко в пространстве свет боролся с тенью. Клубящиеся мордорские тучи отступали, их края рвал ветер, который дул из живого мира, загоняя дымы и зловредные испарения в глубь страны Мрака. Хмурый полог Тьмы медленно поднимался, и под ним, как бледное утро сквозь мутное тюремное окно, в Мордор просачивался тусклый свет.

— Видите, хозяин? — спросил Сэм. — Видите? Ветер изменился. Что-то случилось. Не все подчиняется приказу Врага. Мрак над миром расходится. Если бы знать, что там делается!

Было утро пятнадцатого марта. Поднимаясь над мордорской Тьмой, над долиной Великой реки вставало солнце, ветер дул с юго-запада. На полях Пеленнора умирал король Феоден.

Полоса света на глазах хоббитов протянулась над всей линией хребта Эфел Дуат. Вдруг они увидели в небе нечто, летящее с запада: сначала всего лишь черная точка над горами, потом точка выросла, камнем ударила в клубящуюся тучу, пролетела высоко над головами путников, на лету издав долгий пронзительный крик, крик назгула, но в нем не было убийственной силы, он звучал жалобно и отчаянно, посылая в Черную Башню плохие вести. Вождь назгулов встретил роковой конец.

— Я же говорил! — воскликнул Сэм. — Там что-то произошло. Шаграт уверял, что войну они ведут с успехом, но у Горбага были какие-то сомнения. Значит, он был прав, им счастье изменяет. Ну что, хозяин, появляется надежда?

— Совсем слабая, — вздохнул Фродо. — Может, что-то хорошее случилось, но это так далеко за горами. Мы идем не на запад, а на восток. И я страшно устал. Кольцо очень тяжелое, Сэм. Я его теперь все время мысленно вижу, как большой огненный круг.

Радость Сэма погасла. Он с тревогой посмотрел на хозяина и взял его за руку.

— Выше голову, господин Фродо! — сказал он. — Я хотел две вещи, одна уже есть — капля света. Нам хватит, чтобы легче было идти, но и опасности теперь больше. Давайте еще немножко пройдем, а потом ляжем рядом и отдохнем. Вот съешьте кусочек эльфийской лепешки, и сил у вас прибавится.

* * *

Друзья поделили пополам кусок лембаса, с трудом разжевав, протолкнули в пересохшие глотки и потащились дальше. Было не светлей, чем в сумерках, но все-таки они смогли разглядеть глубокое ущелье между горами, по которому шли. Оно полого поднималось к северу, его дно было ложем высохшего ручья, рядом с которым под западным обрывом бежала, извиваясь, горная тропа. Если бы хоббиты знали о ней раньше, то могли бы скорее на нее выйти, ибо она отходила от Моргульского тракта еще перед началом моста, где спускалась вниз вырубленными в скалах ступенями. Этой тропой пользовались сторожевые отряды и гонцы, когда надо было спешить в мелкие укрепления и сторожевые посты, расположенные к северу от перевала Кирит Унгол между ним и Железной Пастью, ущельем Карах Ангрен.

Хоббиты на этой тропе подвергались гибельному риску, но надо было спешить, и Фродо боялся, что у него не хватит сил на трудные подъемы и спуски в диких скалах по бездорожью Моргайи. Кроме того, он думал, что преследователи будут их искать не на этом направлении. Тропа вела на север, а погоня, наверное, пойдет на восток или на западный перевал. Поэтому было решено сначала продвинуться подальше к северу, а уж потом найти дорогу на восток и начать последний этап безнадежного похода. Так что хоббиты пересекли сухое русло и некоторое время шли по орчьей тропе. Нависшие с левой стороны ущелья скалы закрывали путников от случайных взглядов сверху, но дорога часто петляла между камней, и перед каждым поворотом они сжимали руки на рукоятях мечей и замирали.

День яснее не становился, над Ородруином по-прежнему клубился густой дым, поднимался вверх и там лежал тяжелой серой кровлей на мрачном темном столбе. Прошел час, а может, больше, когда неожиданный звук заставил их остановиться. Невероятно, но слух их не обманывал. Рядом журчала вода.

Она тонкой струйкой сочилась из узкой трещины, словно прорубленной топором тролля, капала на камни, стекала на тропу, пересекала ее и пропадала средь мертвых камней. Кто знает — может быть, это были последние капли живительного дождя с солнечных морей, случайно занесенного ветром в страну Тьмы и погибшего здесь, в камнях и пепле.

Сэм подбежал к воде.

— Если я еще встречу госпожу Галадриэль, я ей все расскажу! Свет, а теперь вода! — воскликнул он и вдруг запнулся. — Чур, я первый пью, господин Фродо!

— Места хватит и на двоих, — удивился Фродо.

— Не в этом дело, — ответил Сэм. — Вдруг здесь отрава или еще что-нибудь не так. Надо проверить, пусть лучше мне будет хуже, хозяин, поймите!

— Понимаю. Но давай поверим в удачу или в дар и попробуем вместе. Смотри только, горло не застуди, она может быть холодной.

Вода оказалась прохладной, но не ледяной, на вкус неприятно горьковатой и маслянистой, в Хоббитшире такую пить не стали бы. Но здесь хоббиты пили-пили и не могли нахвалиться. Утолив жажду, наполнили флягу Сэма. Фродо почувствовал себя гораздо лучше и смог пройти еще несколько миль без отдыха.

Дальше тропа вдруг расширилась, и над ней на обрыве показалось начало грубо выложенной каменной кладки — по-видимому, близко были орчьи укрепления.

— Пора сходить с дороги! — сказал Фродо. — Идем к востоку. — Он вздохнул, поглядев на острые скалы. — Сил мне хватит, чтобы немного подняться вверх и поискать укрытие. Потом будем отдыхать.

* * *

Тропа в этом месте проходила над высохшим руслом. Надо было перейти через него, и хоббиты начали спускаться. С удивлением увидели темные лужи, натекшие из неведомого источника, откуда-то сверху. Заметили сухие травы и кривые кусты, цеплявшиеся за жизнь. Значит, окраина Мордора была не совсем мертвой: скорее, умирающей.

В ущельях Моргайи были и деревья, низкие, изломанные, с ползучими ветвями; серая трава росла пучками между камней, бока которых покрывал сухой мох; кусты щетинились колючками. Колючки были не только прямые и острые, как кинжалы, но и кривые, как крючки; лохмотья прошлогодних скрученных листьев хрустели и шелестели; начинали лопаться новые почки, уже полусъеденные червями; вокруг вились серые, черные и буроватые мухи, отмеченные, как и орки, красным пятном, похожим на Глаз. Они противно жужжали и больно кусались. Над самым густым кустарником стояли облака гнуса.

— Орчья одежда от них не спасает, — приговаривал Сэм, отмахиваясь и прикрываясь рукой. — Мне бы орчью кожу потолще!

Когда Фродо вконец обессилел, они забрались уже довольно далеко и высоко по ущелью, но чтобы окончательно выбраться из гор, предстоял долгий и трудный путь. Вокруг было пусто и почти голо. Даже жалкие кусты остались внизу.

— Мне надо отдохнуть, Сэм, и поспать, если смогу, — сказал Фродо. — Я совсем выдохся.

Он огляделся, но рядом не оказалось даже ямки, чтобы спрятаться. С трудом удалось пристроиться под колючими плетями ежевики, свисавшими с низкого скального уступа. Сидя под ним, хоббиты подкрепились чем смогли. Решив приберечь драгоценные остатки лембасов на конец пути, они съели половину того, что осталось в мешке Сэма от провианта, выделенного Фарамиром: горсточку сушеных фруктов и крохотный кусочек копченого мяса. Запивали водой. Они еще пили по дороге, уже из луж, но все время чувствовали жажду. Горьковатый мордорский воздух сушил горло. От мыслей о воде к Сэму подкрадывалось отчаяние. После Моргайи предстояло еще пройти страшное сухое плато Горгорот.

— Поспите первым, господин Фродо. — сказал Сэм. — Что-то опять темнеет. Наверное, это вечер.

Фродо глубоко вздохнул и уснул раньше, чем Сэм произнес последнее слово. Верный слуга изо всех сил старался побороть желание немедленно заснуть рядом с хозяином и держал его за руку. Так он просидел довольно долго. Стало совсем темно. Глаза слипались. Чтобы прогнать сон, Сэм потихоньку выполз из-под колючек и попробовал оглядеться и прислушаться. Увидеть он ничего не смог, вокруг раздавались какие-то шелесты, хрусты и скрипы, но ни шагов, ни голосов слышно не было. Далеко на западе за хребтом Эфел Дуат небо было серым, а не черным, и в той стороне высоко над горными вершинами из разорванных туч выглянула ненадолго белая звезда. Маленькому хоббиту, затерянному в проклятой вражеской стране, она показалась необыкновенно красивой и вселила надежду в отчаявшееся сердце. Звезда словно тронула его светлым прохладным лучом, и он вдруг подумал, что как бы там ни было, а Тьма не вечна, она не такая уж большая, она пройдет, раз всегда есть свет и недосягаемая красота.

В башне на перевале Кирит Унгол Сэм пел без надежды, но с вызовом. Тогда он думал о себе. А сейчас на какое-то мгновение он перестал думать не только о своей судьбе, но и о судьбе любимого хозяина. И он спокойно вернулся к нему под колючки, пристроился рядом и безмятежно заснул глубоким сном, ничего не боясь.

* * *

Проснулись они одновременно, держась за руки. Сэм был почти бодр, готов к трудам нового дня, Фродо вздыхал. Ночь он провел неспокойно, ему снился огонь, пробуждение ничего хорошего не сулило. Но все-таки сон укрепляет, и сил у него прибавилось, так что он снова мог нести свою ношу.

Хоббиты не знали, сколько они проспали, и понятия не имели, что сейчас — утро, день или вечер. Они пожевали крошек, сделали по глотку воды и пошли дальше. Конец ущелья привел их на крутую осыпь — на гребне Моргайи не было уже ничего живого, ни кустов, ни травы. Камни ползли из-под ног, голые камни торчали по сторонам.

С трудом преодолев последние сто шагов подъема, опять цепляясь руками за камни, Сэм и Фродо оказались в щели между двумя острыми черными вершинами, а дойдя до конца этой щели, встали на краю последнего заслона перед Мордором. Впереди, начинаясь тысячи на полторы локтей ниже, тянулась до самого горизонта и терялась в бесформенной мгле внутренняя равнина. Ветер сейчас дул с запада, огромные тучи, гонимые им, уходили на восток, но над Горгоротом держались мутные серые сумерки, стелились дымы, из глубоких трещин бил пар, ползли туманы, собираясь в низинах и ямах.

Роковая гора открылась хоббитам во всем своем мрачном величии, но была далеко, не меньше чем в сорока милях отсюда. Ее подножие тонуло в грудах пепла, огромный конус поднимался к небу, вершину окутывало облако дыма и пара. Огонь на время успокоился. Гора тлела внутри, грозная и коварная, как спящий зверь. За ней, на отроге Пепельных гор Эред Литтох, в бурой мгле грозовой тучей выделялась тень вокруг Черного Замка крепости Барад Дур.

Властелин Тьмы пребывал в раздумьях и сомнениях; он отвратил всевидящий Глаз от окружающих событий, пытаясь разобраться в загадочных и опасных новостях, сосредоточил взгляд и мысли на видении сверкающего меча и сурового королевского лика. Все в мордорской твердыне, все ее бесчисленные башни и ворота погрузились в сон и мрак.

Фродо и Сэм смотрели на проклятый край с удивлением и страхом. На всей опаленной и искореженной земле от Моргайи до Роковой горы и дальше на север и юг, сколько доставал взгляд, не было никакой растительности — одни руины, пепел и дым. Хоббиты невольно задали себе вопрос, как Властелин этой мертвой страны содержит и кормит бесчисленных рабов и армию? Армия его была огромна. Вдоль Моргайи и дальше на юг стояли войска, некоторые в палаточных лагерях, другие в более надежных строениях — военных городках. Самый большой из них, всего на милю удаленный от горной стены, находился прямо под ними и был похож на гнездо черных оводов, которые роились на одинаковых улицах между однообразными постройками. Дома-казармы были низкие и длинные. Вокруг городка шло оживленное движение. Широкая дорога вела оттуда на юго-восток, к Моргульскому тракту, и по ней ползли щетинившиеся копьями отряды.

— Очень мне все это не нравится, — сказал Сэм. — По-видимому, дело наше безнадежное. Одно утешение, что там, где столько войска, должны быть родники и колодцы, и уж, конечно, есть еда. Если меня зрение не обманывает, там внизу не орки, а люди.

Ни Сэм, ни Фродо ничего не знали о возделанных рабами полях, раскинувшихся далеко от дымов Ородруина вокруг темноводного моря Нурн к югу отсюда, не имели понятия о покоренных южных и восточных странах, из которых в Мордор шли караваны с добычей и товарами, а главное, со свежими рабами. Здесь, в северных провинциях Мордора, были копи, каменоломни, шахты и кузницы. Здесь полки обучались для участия в давно готовившейся войне. Здесь Черный Властелин, передвигая свои армии, как пешки на огромной доске, собирал силы для большого удара. Пробные вылазки как на севере, так и по всей западной линии и на юго-западных границах, наткнулись на решительный отпор. Враг временно отступил и продолжал стягивать войска на Кирит Горгор, чтобы отсюда бросить их снова в бой. Даже если бы он задался специальной целью преградить доступ к Огненной горе, лучше ничего нельзя было придумать.

— Да-а, еда там есть, и питья, наверное, довольно, только не про нас, — добавил Сэм, помолчав. — В этом месте мы даже спуститься не сможем. А если чудом спустимся незамеченными, уж через поле, где кишат враги, никак не пройдем.

— Но попытаться надо, — ответил Фродо. — Могло быть еще хуже. У меня с самого начала не было особых надежд, не верил я, что мы сможем благополучно пробраться к Горе, и сейчас не верю. Просто я должен делать все, что в моих силах. Сейчас самое важное — как можно дольше не попадаться им в лапы. Значит, надо еще пройти немного на север и поискать место, где долина сужается.

— Там, где она сужается, орков и людей должно быть больше, — возразил Сэм. — Вот увидите, господин Фродо.

— Увижу, если дойдем, — заключил Фродо и сделал шаг на север.

* * *

Очень скоро друзья убедились, что идти по хребту Моргайи невозможно, по верху вообще дороги нет. В конце концов пришлось вернуться в то самое ущелье, по которому они пришли сюда. Теперь они боялись даже выйти назад на тропу под западным склоном и с трудом брели по неровным камням. Примерно через милю увидели небольшую крепость: каменную стену, несколько низких каменных жилищ, черный вход в пещеру. Никакого движения они там не заметили, но все равно со страхом и величайшей осторожностью проползли мимо крепости под колючими кустами, которые росли по обеим сторонам высохшего ручья.

Еще через пару миль, когда крепость давно скрылась из виду и они решили, что можно вздохнуть свободней, до их слуха донеслись неприятные хриплые орчьи голоса, которые быстро приближались. Оба хоббита мигом нырнули в бурые карликовые заросли терновника. Вскоре показались два орка. Один — в ободранной коричневой куртке, с луком из рога, по всем повадкам и виду наверняка следопыт, низкорослый, смуглый, с раскосыми глазами и широко раздувающимися ноздрями. Другой был выше и шире в плечах, со знаком Глаза на шлеме, как у солдат Шаграта. У него тоже за спиной висел лук, в руке он держал короткое копье с плоским наконечником. Они ссорились на ходу, а так как были из разных племен, объяснялись на искалеченном всеобщем языке.

Не дойдя шагов двадцать до того места, где прятались хоббиты, меньший орк вдруг остановился.

— Хватит, пошли домой! — буркнул он, махнув рукой в сторону крепости. — Надоело носом камни тереть. Я тебе говорю, что след кончился. Все из-за тебя, я тебе сразу сказал, след ведет в гору, а ты меня потащил вниз, на дорогу. Я был прав, вверх они лезли.

— От таких охотничков, как ты, все равно толку мало, — оборвал его второй. — Мои глаза надежнее, чем ваши сопливые нюхала.

— Ну, вылупил ты глаза, а что высмотрел? — возразил первый. — Ты даже не знаешь, кого ищешь.

— Я, что ль, виноват? — огрызнулся солдат. — Мне начальники путаный приказ дали. Сначала говорили о большом эльфе в блестящем вооружении, потом о каком-то карлике, а под конец о банде взбунтовавшихся урук-хай, или обо всех сразу.

— Начальники головы потеряли, вот что, — сказал следопыт. — Могут и совсем без них остаться, если не врут слухи. Говорят, что враги пробрались в башню на перевале, сотни ваших там погибли, а пленник удрал. Если вы так же ведете себя в бою, неудивительно, что участились плохие вести.

— Кто разносит плохие вести? — зарычал боевой орк.

— А кто слышал хоть одну хорошую?

— Бунтовские сплетни! Кончай слюни пускать, а то ножом получишь! Понял?

— Понял, понял. Я молчу, но думать ты мне не запретишь. Интересно, при чем здесь тот бормотала, который лапами шлепает и жрет, как прорва?

— Не знаю. Может, ни при чем. Но что-то он тоже замышляет, лезет, куда не надо. Чтоб он сдох! Только умотал куда-то, как пришел приказ найти его и взять живьем, да поскорее.

— Надеюсь, что его поймают, и он свое получит! — заворчал следопыт. — Это он следы спутал, надел кольчугу, которую те бросили, и все место истоптал.

— Кольчуга его спасла, — отозвался боевой орк. — Я не знал о приказе брать его живым и шагов с пятидесяти выстрелил ему в спину, а он не упал и побежал дальше.

— Просто ты промахнулся. Сначала стреляешь куда попало, потом догнать не можешь, а в конце концов зовешь на помощь следопытов. Сыт я по горло.

С этими словами следопыт повернулся и побежал обратно.

— А ну, вернись! — завопил боевой орк. — Вот доложу куда следует!

— Кому? Своему славному Шаграту? Он больше не командует.

— Сообщу твое имя и номер назгулам, — ответил боец, понижая голос до свистящего шепота. — Теперь в крепости командует один из них!

Меньший орк приостановился. Голос у него задрожал от злости и страха.

— Доносчик, подлец, изменник! — закричал он. — Дело делать не умеешь, а такой подлый, что своих продашь ни за грош. Иди, иди к тем каркалам, пусть они тебе заморозят кровь в жилах, пока сами живы. Говорят, самого главного из них уже прикончили, если не врут. Надеюсь, что так и есть.

Рослый орк погнался за ним с копьем в руке. Но следопыт нырнул за камень, молниеносно поднял лук и пустил стрелу прямо в глаз преследователю. Тот тяжело рухнул на землю, а удачливый стрелок быстро исчез в глубине ущелья.

* * *

Некоторое время хоббиты сидели в оцепенении. Сэм очнулся первым.

— Вот повезло, — сказал он. — Если в Мордоре все так крепко дружат, нам будет вдвое легче.

— Молчи, Сэм! — прошептал Фродо. — Рядом могут быть и другие. Нас чуть-чуть не схватили. Оказывается, погоня ближе, чем мы думали. Ты прав, Сэм, раздор — это дух Мордора, он проникает в самые отдаленные углы. Если верить рассказам, орки всегда такие, даже когда живут одним племенем. Только нам от этого не легче. В ненависти ко всем чужим они едины, и эта ненависть в них сильнее всего. Если бы эти двое нас заметили, они бы помирились и нас убили.

Оба опять надолго замолчали. Прервал молчание снова Сэм, на этот раз шепотом.

— Господин Фродо, вы слышали, как они говорили про «бормоталу, который лапами шлепает»? Помните, я вам сказал, что Голлум удрал и остался живой?

— Помню. Я тоже догадался, что речь шла о нем, — ответил Фродо. — Нам лучше до вечера отсюда не вылезать. Пока еще светло, давай посидим, и ты мне наконец как следует, расскажешь обо всем, что произошло, пока я был в плену, и все, что знаешь о Голлуме. Только не шуми, пожалуйста!

— Постараюсь, — согласился Сэм. — Хотя, как вспомню этого вонючку, мне кровь ударяет в голову и охота выругаться громко.

Они уселись поудобнее и стали терпеливо ждать, когда мутный свет дня сменится черной беззвездной мордорской ночью. Тем временем Сэм на ухо Фродо рассказал все, что смог, о злодейском нападении Голлума, о страшной Шелобе и о своих приключениях в ее пещере и с орками. Когда он закончил рассказ, Фродо, не найдя слов, лишь благодарно посмотрел ему в глаза и крепко сжал руку.

Наступила ночь. Фродо встал и сказал:

— Теперь, наверное, пора. Интересно, долго ли нам удастся пробыть незамеченными и когда кончится прятанье и ползанье? Какая же это мука, да еще, может быть, зря! Как здесь темно. И нельзя вынуть флакон Галадриэли. Пусть он пока будет у тебя, Сэм. Мне его некуда спрятать, разве что держать в кулаке, а руки нужны, чтобы щупать дорогу. Жало я тебе дарю. У меня есть орчий клинок, но я думаю, что за оружие больше не возьмусь.

* * *

Идти ночью без дороги было невероятно трудно и опасно, но хоббиты, спотыкаясь и натыкаясь на камни, медленно брели час за часом, все дальше на север, по восточному склону каменистого ущелья. Когда западные вершины осветились поздним бледно-серым рассветом, часа через два после наступления дня в соседних странах, путники снова затаились под кустами и поспали по очереди до наступления вечера. Пока был его черед бодрствовать, Сэм думал о еде. Когда Фродо проснулся и заявил, что не мешало бы перекусить и приготовиться к дальнейшим трудам, Сэм задал ему давно наболевший вопрос:

— Вы меня, конечно, простите, но, господин Фродо, вы хоть имеете понятие, сколько нам еще идти?

— Весьма приблизительное, Сэм, — ответил Фродо. — Когда мы собирались в Поход, мне в Райвенделе показывали карту Мордора, нарисованную еще до возвращения Властелина Тьмы. Я ее не очень хорошо запомнил, но на ней было одно место, где сходятся горные хребты, западный с северным. Их отроги почти встречаются, как длинные языки. Это примерно в двадцати гонах от восточного перевала и моста. Лучше всего попробовать свернуть на плато именно там. Конечно, это нас не приблизит к Роковой горе, мы от нее окажемся милях в шестидесяти. По-моему, мы отошли от моста гонов на двенадцать. Даже если все сложится удачно, не меньше недели проходим. Боюсь, что ноша моя станет еще тяжелее, тогда чем ближе к цели, тем я буду идти медленнее.

Сэм вздохнул.

— Именно этого я и боялся. У нас ведь почти не осталось запасов, не говоря уже о воде. Еще раз перекусить — и переходим на последние крохи эльфийских сухарей. Надо или идти быстрее, или есть меньше, во всяком случае, пока идем по долине.

— Я постараюсь идти немножко быстрее, — сказал Фродо, набирая воздуху в легкие. — Пошли! Сделаем еще один переход!

И они пошли, хотя еще не полностью стемнело. И шли всю ночь. Проходили часы, а хоббиты терпеливо пробирались вперед, только изредка позволяя себе короткие привалы. При первом тускло-сером луче рассвета на краю неба путники снова залезли в укрытие. На этот раз их приютила небольшая пещерка под скальным выступом.

День наступал медленно, но был светлее, чем предыдущие. Сильный ветер с запада теперь выметал мордорские дымы из поднебесных просторов.

Наконец полуростикам открылся вид на несколько миль вокруг. Ущелье, отделявшее главную горную цепь от Моргайи, становилось все мельче и уже; дальше горы смыкались. Внутренний хребет превращался в уступы на крутом боку Эфел Дуат, которые почти отвесно обрывались на плато Горгорот. Впереди, где в камнях начиналось русло высохшего потока, к востоку вытягивался горный отрог, крутой, как крепостная стена, без единого признака растительности. Еле видный в тумане серый северный хребет Эред Литтох вытягивал ему навстречу такой же длинный отрог-стену, так что между ними двумя оставался узкий проход, Карах Ангрен, Железная Пасть. В кольце скал между ней и Моранноном лежала глубокая долина Удун, где находились подземные оружейни, выстроенные рабами Мордора, и оборонные сооружения. Здесь, за Черными Вратами, Властелин Тьмы спешно собирал крупные силы для отпора войску Западных полководцев. На скалах высились башни, горели сторожевые костры, проход Карах Ангрен перекрывался земляным валом и глубоким рвом, через который был переброшен мост.

В крутой складке горного хребта мили на две севернее и значительно западнее Железной Пасти спорили с вершинами гор башни старинного замка Дуртханг, который теперь стал одной из опорных орчьих крепостей, стерегущих долину Удун. С того места, откуда смотрели хоббиты, уже была видна дорога, вьющаяся от стен замка вниз. В полутора милях от них эта дорога сворачивала к востоку, спускалась по каменным карнизам, как по ступеням, на плато, а затем шла к Железной Пасти.

Разглядев все это, оба хоббита поняли, что весь путь на север проделали зря. Мрачная, серая от пепла долина, над которой плыли полосы дыма, лежала справа; на ней не было заметно жизни, но ее надежно охраняли грозные укрепления Карах Ангрен.

— Похоже, что мы зашли в тупик, Сэмми, — мрачно произнес Фродо. — Если идти дальше по горам, попадем прямо к оркам в крепость: вниз можно сойти только по дороге, идущей из этой же крепости. Там, откуда мы пришли, спуска на плато нет, и назад на запад мы через горы не пройдем.

— Значит, пойдем по дороге, господин Фродо, — сказал Сэм. — Придется рискнуть. Будем надеяться на удачу, если она вообще бывает в Мордоре! Дальше по горам бродить тоже нельзя, а возвращаться — это все равно, что сразу сдаться в плен. Еда у нас на исходе. Пошли вперед и чем скорее, тем лучше. Бегом можете?

— Нет, — ответил Фродо. — Бегом не могу. Ты веди, а я потащусь следом. Веди, пока у тебя есть надежда… У меня ее уже нет. Иди вперед.

— Ладно, — согласился Сэм. — Но даже для того чтобы, как вы говорите, тащиться, надо есть и спать. Давайте-ка понемногу и того, и другого.

Сэм отдал Фродо флягу с остатками воды и два сухарика вместо одного, потом свернул свой плащ и положил его под голову хозяину. Фродо не протестовал; он был так измучен, что даже не заметил, как выпил последнюю каплю воды и съел вместе со своей порцией еды долю верного слуги.

Когда Фродо уснул, Сэм внимательно всмотрелся в его лицо. Похудевшее и бледное, оно, однако, было спокойным.

— Ну что ж, — прошептал Сэм, — пока хозяин спит и не боится, попробую сбегать вниз попытать счастья. Без воды мы никуда не дойдем.

Сэм вскочил и, по-хоббичьи осторожно перепрыгивая с камня на камень, чтобы оставлять поменьше следов, спустился в сухое русло ручья, затем стал подниматься вдоль по нему, в надежде отыскать место, где мог когда-то быть питающий русло источник. Это место он нашел, но оно оказалось сухим и мертвым. Не желая сдаваться, Сэм приложил ухо к камню и — о радость! — услышал приглушенное журчание. Он полез выше и нашел-таки тоненькую струйку темной воды, стекавшей в крошечную ямку, откуда она сливалась под камень и пропадала под землей.

Сэм попробовал воду, она оказалась неплохой. Хоббит напился, наполнил флягу и уже уходил от источника, как вдруг заметил метнувшуюся в камни темную тень в той стороне, где он оставил Фродо. Еле сдержав крик, Сэм одним скачком перемахнул через камень и помчался, что было сил, к хозяину. Тень метнулась в сторону и скрылась, но Сэм успел узнать в ней того, на чьем горле он бы с удовольствием сдавил пальцы. Голова темной твари на мгновение показалась на краю одной из расселин и исчезла.

— Счастье мне не изменило, — буркнул Сэм. — Но и несчастье было совсем рядом. Мало нам того, что орки на пятки наступают, так еще эта вонючка рядом крутится. Чтоб он провалился! Жаль, что его не застрелили!

Сэм присел рядом с хозяином, но не стал его будить сразу, а сделал это только тогда, когда почувствовал, что сам засыпает. Ласково тронув Фродо за плечо, он сообщил ему об увиденном.

— Кажись, этот Голлум снова болтается поблизости, хозяин, — сказал он. — Если не он, так его двойник. Я воду искал и не успел отойти от источника, как его заметил. Он за нами следит. Нельзя нам теперь обоим спать, так что вы уж меня простите, хозяин, у меня совсем глаза слипаются, вы бы посторожили немножко, а?

— Сэм, милый мой Сэм, конечно, ложись и спи! — воскликнул Фродо. — Но это все же из двух зол меньшее: лучше Голлум, чем орки. Сейчас он нас не выдаст, разве что сам попадется им в лапы.

— Выдать не выдаст, а ограбить и придушить может, — пробурчал Сэм. — Надо не зевать. Вот полная фляга, пейте, сколько хотите. Когда пойдем дальше, я ее наполню.

С этими словами Сэм заснул.

* * *

Когда он проснулся, уже темнело. Фродо сидел, опершись спиной о камень, и сидя спал. Фляга была пуста. Голлума видно не было.

Темнело быстро, возвращался мордорский мрак. Последний, самый страшный этап Похода пришлось начинать в почти кромешной тьме, только сторожевые огни на вершинах горели зловещими багровыми факелами.

На ощупь добравшись до источника, хоббиты напились и набрали воды, потом осторожно спустились вниз, на дорогу, как раз в то место, где она сворачивала на восток в сторону Железной Пасти. До нее было миль двадцать. Дорога оказалась не очень широкой, и сбоку не было ни перил, ни парапета, хотя она шла по краю пропасти, которая становилась все глубже. Друзья внимательно прислушались и, не заметив ничего подозрительного, решительным шагом пошли на восток.

Миль через двенадцать остановились передохнуть. Здесь дорога огибала гору, слегка отклоняясь к северу. Поворот хоббиты уже прошли и что делается на пройденном участке не видели. Это их и подвело. Они отдыхали всего несколько минут, и едва двинувшись, различили в тишине звук, которого втайне ждали и страшились: топот приближающегося войска. Из-за поворота показался отблеск факелов. Враги шагали так быстро, что убегать от них было поздно, да и некуда.

— Этого я больше всего боялся, Сэм, — сказал Фродо. — Понадеялись на случай, а он нас подвел. Мы попались. — Он посмотрел на отвесную скальную стену, полускрытую мраком, потом подбежал к краю пропасти и, отшатнувшись, повторил: — Мы попались.

И он сел на камень и в отчаянии опустил голову на грудь.

— Похоже, что да, — произнес Сэм и сел рядом. — Остается ждать, что с нами будет.

Долго ждать не пришлось. Орки спешили. Солдаты в первых рядах несли зажженные факелы. Красные языки огня приближались, и Сэм тоже опустил голову в нелепой надежде, что так враги не увидят его лица, а оба щита он пристроил у колен, прикрывая обросшие шерсткой хоббичьи ноги.

«Может, в спешке они не обратят внимания на двух уставших солдат и пройдут мимо», — думал он.

Вначале так оно и было. Первые солдаты прошли мимо них, запыхавшись, опустив головы, не глядя по сторонам. Это был отряд мелкорослых орков, которых против воли гнали на войну по приказу Черного Властелина. Они думали только о том, чтобы скорее кончился марш и как бы уклониться от бичей. Вдоль неровного строя метались два огромных орка из племени урук-хай, щелкая бичами и покрикивая. Ряд за рядом проходили мимо, страшные факелы были уже далеко, почти полколонны миновало, и Сэм опять начал было надеяться на свое счастье, как вдруг один из орков-погонщиков заметил две фигурки при дороге. Он замахнулся на них бичом и заорал:

— А ну, вставайте, ублюдки!

Хоббиты не ответили. Орк рявкнул и остановил колонну.

— Вставайте, шевелитесь, лентяи! Сейчас не время дрыхнуть! — Шагнув к ним, он разглядел гербы у них на щитах. — Дезертировать решили? Удрали? Все ваши со вчерашнего вечера должны быть в долине Удун, вам это известно. Встать в строй! Быстро, а то передам ваши номера кому следует!

Сэм и Фродо, согнувшись, как смертельно уставшие солдаты, потащились в последний ряд.

— Не туда! — крикнул погонщик. — В третий ряд с конца! И не высовываться, не то вернусь и врежу!

Длинный бич свистнул у них над головами, потом щелкнул сбоку, раздался громкий окрик, боевой орк погнал колонну бегом.

От усталости даже Сэм еле выдерживал бешеный темп, что же было говорить о Фродо? Для него это было настоящим мучением. Он стиснул зубы, постарался выбросить из головы все мысли, кроме одной: не упасть. Его душил смрад, исходивший от потных орков, он чуть не терял сознание от жажды, с трудом набирал воздух в легкие и заставлял ноги двигаться, а урук-хай все гнали и гнали колонну. Хоббиты не смели даже думать о том, к какой страшной цели они спешат. Надежды на то, чтобы незаметно отстать, не было никакой. Погонщик то и дело подбегал к концу колонны и глумливо понукал их:

— Бегом! — орал он со смехом, хлеща бичом по ногам. — Под кнутом все бегут бегом! Вперед, выродки! Я бы вас лучше проучил, но вы и так свое получите, когда опоздаете в лагерь. Вам там хорошо дадут! Вы что, не знаете, что идет война?

* * *

Так они пробежали несколько миль. Фродо терял последние силы, воля в нем слабела, а дорога пошла вниз к долине. Вдруг Фродо споткнулся и зашатался. Сэм поддержал его, не давая упасть, но что он мог сделать, когда его самого еле ноги держали? Он с ужасом подумал, что в любую минуту может наступить конец. Вдруг Фродо лишится чувств, упадет, выдаст себя — и весь трудный Поход кончится бедой. «Тогда я хоть с дубиной-погонщиком рассчитаюсь», — мелькнула у Сэма отчаянная мысль.

Его рука даже потянулась к рукояти меча. Но вдруг пришло неожиданное спасение.

Они были уже на плато и довольно близко от входа в Удун. Впереди перед воротами и мостом дорога с запада, по которой они шли, соединялась с другими, шедшими с юга и от Барад Дура. По всем этим дорогам двигались войска, ибо к Мораннону направлялась армия Западных вождей, и Властелин Тьмы сгонял свои силы туда же. Случилось так, что на перекрестке дорог в темноте столкнулись несколько отрядов. Раздались крики и ругань, каждый хотел пройти первым и отталкивал остальных. Напрасно орали и размахивали бичами погонщики; орки уже дрались, некоторые хватались за мечи. Колонну, бегущую из крепости Дуртханг, смяли вооруженные до зубов боевые урук-хай из Барад Дура. Ряды солдат сломались и спутались под их мощным напором.

От боли во всем теле и кошмарной усталости Сэм еле соображал, но все же сумел воспользоваться моментом: он быстро кинулся на землю, увлекая за собой Фродо. Орки с проклятиями спотыкались о них и падали друг на друга, а хоббиты на четвереньках осторожно выбрались из кучи и незаметно отползли на край дороги. Здесь, чтобы не сбиться с пути ночью или в тумане, ее ограждала невысокая каменная кладка. Над долиной дорога была приподнята на несколько локтей.

Сначала друзья без движения лежали с краю под камнями. Было слишком темно, чтобы искать укрытие понадежней, да, вероятно, его и не было. Потом Сэм сообразил, что надо отползти еще дальше, за край, чтобы их случайно кто-нибудь не осветил факелом.

— Господин Фродо, очнитесь! — прошептал он. — Давайте еще немножко отползем, а там уж полежите!

Последним отчаянным усилием Фродо приподнялся на руках, преодолел бровку и прополз шагов двадцать. Потом провалился в неглубокую ямку, неожиданно оказавшуюся на пути, и остался в ней лежать, как мертвый.

Глава третья. Роковая гора

Сэм подложил рваное орчье тряпье под голову Фродо и укрылся с ним вместе серым эльфийским плащом. Когда он расправлял плащ, его мысли невольно полетели в прекрасный Лориэн к эльфам, на душе стало легче, вновь пробудилась надежда, и он подумал, что сотканный волшебными руками серебристый покров, наверное, сам волшебный и сумеет защитить путников даже в этом жутком крае.

Шум и крики постепенно стихали, по-видимому, полки орков прошли в Карах Ангрен. Похоже было, что в суматохе о двоих дезертирах просто забыли, во всяком случае, пока.

Сэм едва приложился к фляге, но хозяина напоил, как следует, и даже уговорил съесть целый лембас, когда Фродо чуточку пришел в себя. Воистину бесценным оказался эльфийский хлеб! Потом оба снова растянулись на земле. Они были настолько измучены, что даже не чувствовали страха, но крепко заснуть им не удалось. Спали урывками, просыпались то от холода, то от боли, так как после страшной гонки на них живого места не осталось. Камни впивались в бока, зловеще шелестел холодный ветер, гоня песок от Черных Врат через Кирит Горгор.

Утром мрак сменился серыми сумерками, в высоком поднебесье еще дул ветер с запада, обрывая кромку тяжелой мглы, а внизу на угрюмом плато воздух был стылый, мертвый и душный одновременно. Сэм выглянул из ямы. Вокруг разлеглась плоская серо-бурая пустошь. На ближайшей дороге никакого движения заметно не было, но Сэм боялся зорких глаз стражей Железной Пасти, которая закрылась в четверти мили от них. На юго-востоке горизонт прикрывала огромная тень Огненной горы. Над ее вершиной клубился дым, часть его ветер сносил на восток, а часть скатывалась по западным склонам и расползалась над плато. В нескольких милях на северо-востоке хмурыми привидениями темнели серые предгорья Эред Литтох, за ними словно висели над дымами и туманами еще более темные зубчатые вершины.

Сэм пытался хоть примерно определить расстояние и выбрать дорогу.

— Не меньше пятидесяти миль, — ворчал он, глядя на грозную Гору. — Это, если учесть, в каком состоянии мой бедный хозяин, неделя ходу.

Он мрачно покачал головой, в которую полезли черные мысли. Его храброе сердце никогда надолго не теряло надежды, и до сих пор он всегда загадывал вперед, думая об обратной дороге. Сейчас он ясно осознал горькую правду: съестных припасов едва хватит, чтобы дойти до цели. Потом, когда Дело будет сделано, они оба погибнут, голодные, бесприютные и одинокие в страшной пустыне, откуда нет возврата.

«Вот, значит, что было мне предназначено с самого начала, подумал он. — До конца помогать господину Фродо, а потом умереть вместе с ним. Ну что ж, дело есть дело, придется все выполнить. Только очень хочется еще разок увидеть родной дом, Старика, Рози Норкинс и ее братьев, Приречье, семейство Календулсов, всех соседей… Никак не могу поверить, чтобы Гэндальв отправил господина Фродо в такой поход, если бы не было надежды на возвращение. Хоть маленькая надежда, а должна быть. Все это дело приняло плохой оборот, когда Гэндальв провалился в Мории. Ах, как обидно. Он бы обязательно что-нибудь придумал!»

Теперь, когда надежда окончательно угасла, или, во всяком случае, так казалось Сэму, в его душе родилось новое мужество. Его простодушное хоббичье лицо стало суровым, почти угрюмым. В нем появилось ожесточенное упорство и твердость, он даже задрожал от внутреннего напряжения, будто из мягкотелого хоббита превращался в новое существо из камня и стали, и теперь его не согнет ни отчаяние, ни усталость в бесконечном пути через пустыню.

Как-то по-новому оглядел он окружающую равнину, чтобы определить, куда направить следующие шаги. Еще немного рассвело, и Сэм, к великому удивлению, обнаружил, что плато вовсе не ровное, каким казалось издали, а все в ухабах, ямах, рытвинах, грудах мусора и битого камня. Будто это место было когда-то мягким, и великаны забавлялись на нем, месили грязь, швыряя и круша камни. Потом все застыло… По такому рельефу можно было смело передвигаться от ямы к яме, без риска быть обнаруженными. Правда, на это требовалось много времени и сил. Усталым путникам, у которых почти не осталось еды, это будет очень трудно.

Раздумывая таким образом, Сэм повернулся к Фродо. Его будить не пришлось, он лежал с открытыми глазами, устремив их в хмурое небо.

— Прошу прощения, хозяин, — сказал Сэм. — Я тут немного осмотрелся и обдумал положение. На дорогах пока тихо, надо бы этим воспользоваться и двинуться вперед. Сможете?

— Смогу, — ответил Фродо. — Должен.

* * *

И они стали пробираться от ямы к яме, где ползком, где перебежками, прячась за камнями, стараясь не терять основного направления — вдоль северной горной цепи, чуть забирая к югу.

Параллельно их пути шла восточная дорога; куда она вела, видно не было, ибо ее продолжение терялось в тени предгорий, на ней было пусто. Движение мордорских армий уже почти прекратилось, и, кроме того, Властелин Мрака даже внутри своего государства по укоренившейся привычке предпочитал передвигать войска по ночам, опасаясь светлых ветров, которые раздирали и развеивали дымовые прикрытия. Саурона также беспокоили слухи о наглых шпионах, проникших в Мордор.

Протащившись так по пересеченной местности несколько трудных миль, хоббиты остановились. Фродо совсем обессилел. Сэм понял, что таким способом, ползком и спотыкаясь, то и дело отклоняясь в стороны, они недалеко уйдут. Он объявил привал и, подумав, принял решение.

— Пока светло, давайте выйдем к дороге, господин Фродо, — сказал он. — Еще раз попытаем счастья. Удача подвела нас в последнем приключении, но все-таки мы живы. Несколько миль еще пройдем, тогда можно будет отдыхать долго.

Рисковали они, конечно, больше, чем даже Сэм предполагал, но Фродо, которого пригибала к земле Роковая ноша и измучила внутренняя борьба, безнадежно соглашался на все. Они еще попетляли между камней, потом вылезли на насыпь и пошли прямо по твердой, страшной дороге, ведущей в Черную Башню. Счастье, похоже, не собиралось их сразу покидать, потому что шли они так до вечера, не встретив живой души, а ночью их укрыла Тьма. Весь этот жуткий край словно затих перед бурей. Западные полководцы в это время уже миновали Перепутье и поджигали мертвящие дурман-цветы на страшных луговинах Имлад Моргул.

Отчаянный Поход продолжался. Кольцо удалялось на юго-восток, королевские знамена двигались к северу. С каждым днем, с каждой милей усиливались страдания хоббитов. Силы у них таяли, местность становилась все более зловещей. Днем они врагов не встречали, а ночью, беспокойно засыпая в очередной яме подальше от дороги, иногда слышали крики и топот множества ног или стук копыт безжалостно подхлестываемого коня.

Страшнее всего были даже не дорожные опасности, а само место, к которому они приближались. Страшна была мощь Врага, погруженного в свои мысли, затаившегося во мраке в бессонной ночи за темной завесой, скрывшей его трон. Чем ближе к Барад Дуру они подходили, тем более черным казался им окутавший его мрак, как стена последней ночи на краю света.

Наконец наступил самый страшный вечер. В час, когда армия Западных полководцев дошла до края живой земли и вступила на мертвую пустошь, два путника пережили самое безнадежное отчаяние. Прошло четверо суток с тех пор, как они удрали от орков, и с каждым днем они будто все глубже входили в кошмарный сон. На четвертый день Фродо уже не откликался на зов Сэма, шел, согнувшись и спотыкаясь, не видя перед собой дороги. Сэм понимал, что из всех мук Фродо выпала горшая: тяжесть Кольца росла с каждым шагом, становилась невыносимой для тела и рассудка. Верный слуга с тревогой замечал, как часто Фродо поднимает левую руку, словно защищается от удара или пытается заслониться от ищущего Всевидящего Глаза. Иногда правая рука Фродо сама по себе тянулась к Кольцу, но в последний момент медленно останавливалась, подчиняясь приказу воли, и бессильно падала.

Наступила ночь. Фродо сел на камень, уткнул голову в колени, а руки свесил к земле и замер, только пальцы у него слегка подрагивали. Сэм не спал и смотрел на него, пока мрак не сгустился в сплошную черноту, разделив их. У верного слуги уже не было слов утешения, он сидел, погрузившись в собственные невеселые мысли. Он тоже устал и трепетал от страха, но был не так изнурен, как Фродо. Спасибо лембасам: не будь их, оба хоббита давно уже погибли бы. Лембасы не насыщали досыта, и Сэм много раз с тоской вспоминал разную еду и мечтал об обычном хлебе и мясе, но в них была чудесная живительная сила, которая только возрастала, если другой еды не было. Эта сила как бы вливалась в тело и помогала выдерживать жестокие напряжения за пределами выносливости смертных.

Сейчас надо было принимать новое решение. Идти дальше по этой дороге было нельзя, потому что она вела на восток, в самое сердце Тьмы, а Огненная гора теперь высилась правее, на юге от них, отделенная широким дымящимся простором засыпанной пеплом неровной местности.

— Воды бы… пить! — прошептал Сэм.

Он отказывал себе в каждом глотке, во рту у него пересохло, язык распух от жажды. Воды оставалось меньше половины фляги, впереди был еще день пути, а может, больше. Пока их спасало то, что они шли по дороге орков, возле которой, правда, на значительном расстоянии друг от друга, попадались резервуары с запасами воды для армии. В одном из них два дня назад Сэм наполнил флягу. Орки воду замутили, была она затхлая, но на крайний случай годилась. Теперь и этого не будет.

Совсем утомившись от мрачных мыслей, Сэм задремал, так ничего и не придумав на завтра. Спал он беспокойно, сон в разгоряченном мозгу мешался с явью. Он видел какие-то огоньки, словно жадные глаза, крадущиеся во тьме тени, слышал голоса; то ему казалось, что рядом дикие звери, то будто кто-то кричал в мучениях, но когда хоббит просыпался, никого не было, его окружали темень, пустота и тишина. Лишь один раз, вскочив и вглядевшись во тьму, он был почти уверен, что увидел пару бледных глаз, которые тут же погасли.

Кошмарная ночь тянулась невыносимо долго, вместо рассвета опять наступил полумрак, ибо над Роковой горой всегда висели лохмотья Тени, края Тьмы, которой окутывался Саурон в Черном Замке. Фродо сполз с камня и лежал на спине совершенно неподвижно. Сэму очень не хотелось его будить, но он заставил себя это сделать, потому что понимал, что это необходимо. Он теперь был за старшего и должен был заставить волю Фродо сделать еще одно усилие. Он наклонился над хозяином, нежно погладил его лоб и зашептал:

— Господин Фродо, пора вставать! Идти пора!

Фродо вскинулся, будто его разбудил звонок, и сразу повернулся к югу. Но увидев Гору и безжизненную пустыню перед ней, сел и съежился.

— Не могу, Сэмми, — пожаловался он. — Не могу, слишком тяжело, я его сегодня не сдвину.

Сэм знал, что словами тут не поможешь, и чувствовал, что сейчас ляпнет, как всегда, лишнее и сделает хуже, но хозяина было так жалко, что он не выдержал:

— Дайте, я его немножко понесу, хозяин! Вы же знаете, что я все сделаю, пока силы есть.

Глаза Фродо испуганно и зло сверкнули.

— Не подходи! Не прикасайся ко мне! — закричал он. — Это мое! Прочь руки! — Он даже схватился за меч, но вдруг глаза его стали грустными, а голос — ласковым. — Нет, нет, что ты, Сэм, я не сержусь, — сказал он тихо. — Постарайся понять. Это моя ноша, другому нельзя ее брать на себя. Уже поздно. Ты мне этим не поможешь, дружок. Я теперь в его власти, почти в его власти, и никому его не отдам, а если будешь отбирать, могу обезуметь.

Сэм покачал головой.

— Понимаю, — ответил он. — Но тогда можно избавиться от другого груза. Давайте выбросим все лишнее и пойдем прямо к цели, — он показал на Гору. — Зачем тащить туда то, что больше не понадобится?

Фродо тоже взглянул на Гору.

— Ты прав, — сказал он. — Нам теперь почти ничего не понадобится. А если туда дойдем, то и совсем ничего.

Фродо схватил орчий щит и отбросил подальше, а вслед за ним полетел шлем. Потом он снял плащ, расстегнул тяжелый пояс и дал ему упасть на землю вместе с мечом. Плащ Фродо порвал на полосы и разбросал их в разные стороны.

— Не буду больше орком! — воскликнул он. — И пойду дальше без оружия, оно мне уже не нужно, ни хорошее, ни плохое. Убьют так убьют.

Сэм тут же последовал его примеру, сбросил орчье вооружение и вынул из мешка свои вещи. Они ему показались сейчас такими родными, что он никак не мог выпустить их из рук, особенно посуду. Наверное, потому что долго и с великими трудами нес. Слезы выступили у него на глазах при мысли, что надо выбросить котелок.

— Помните тушеную крольчатину, хозяин? — спросил он. — И склон на теплой горе, где мы встретили капитана Фарамира в тот день, когда я увидел олифана?

— Увы, Сэм, — ответил Фродо, — я сейчас ничего не помню. Вернее, знаю, что все это было, но глазами памяти не вижу ничего. Я все потерял: вкус еды, свежесть воды, шум ветра, образы деревьев, травы и цветов, свет звезд и месяца. Я сейчас одинок и наг, один во мраке, Сэм, передо мной огненный круг, и ничто нас больше не разделяет, это я вижу сейчас наяву, открытыми глазами, все остальное — во мгле.

Сэм взял его руки и поцеловал.

— Значит, надо еще быстрее идти, — сказал он прерывающимся голосом. — Чем скорее освободимся от Него, тем скорее отдохнете, хозяин.

Это были единственные слова утешения, которые смог найти верный слуга.

«Болтовня тут не поможет, — подумал он и вдруг стал собирать разбросанные вещи, приговаривая про себя: — Нет, нельзя это все просто так бросать на открытом месте. Вонючка-то нашел кольчугу, не хватало, чтобы он еще меч нашел; он и с голыми лапами достаточно опасен. И мои кастрюльки ему трогать нечего!»

Сэм все подтащил к одной из глубоких трещин, которых тут было немало, и швырнул вниз. Похоронным звоном отдался в его ушах лязг драгоценных кастрюлек, исчезающих в черной бездне.

Потом Сэм вернулся к Фродо, отрезал кусок эльфийской веревки и опоясал ею своего хозяина поверх серебристого плаща. Остальную веревку он старательно свернул и спрятал назад в мешок. Кроме веревки, он оставил себе только последние раскрошенные лембасы, флягу и Жало у пояса, а в глубоком кармане за пазухой — флакон Галадриэли и маленькую шкатулочку, которую она ему подарила.

* * *

Наконец они смогли двинуться в путь и, повернувшись лицом к Горе, пошли по бездорожью, борясь с усталостью, движимые слабеющей волей, ни о чем больше не думая, ни от кого не прячась. Да и трудно было бы обнаружить их в этом мрачном полутемном краю. Из всех прислужников Саурона одни назгулы могли бы осведомить его об опасности в лице двух маленьких, измученных, но не сломленных существ, упрямо пробиравшихся в самое сердце его укрепленных владений. Но назгулы на своих черных крыльях летали далеко отсюда. Они несли другую службу: следили за продвижением Западных армий к воротам Мордора, ибо в ту сторону сейчас была направлена мысль Черного Властелина.

В тот день Сэму показалось, что Фродо ожил, и он очень удивился, потому что снял с него только малую часть ноши. Шли они гораздо быстрей, чем Сэм предполагал. Путь был трудный и неровный, но Гора явно приближалась. Наконец мутный свет дня стал сменяться ночной тьмой, и Фродо снова ссутулился, начал чаще спотыкаться и пошатывался, будто в последнем рывке потерял остаток сил.

Когда хоббиты остановились на отдых, он опустился на землю, произнес только:

— Пить!.. — и умолк.

Сэм дал ему глотнуть воды, но сам пить не стал, и когда мордорская ночь сомкнулась над ними, мучительно думал о воде: все реки, ручьи и потоки, которые он видел в жизни, сверкающие на солнце и осененные ветвями ив, журчали и плескались в его воображении. Он чувствовал ступнями прохладный ил пруда в Приречье, где в детстве бултыхался с Томом, Нибом и Дролом Норкинсами и их сестренкой Рози. «Как это было давно и как далеко! — вздохнул он. — Если даже есть отсюда обратная дорога, она все равно ведет через Гору».

Он никак не мог заснуть и мысленно разговаривал сам с собой.

«Надо все же признать, что нам пока везло сверх ожидания, — уверенно начал он. — Началось, в общем, совсем неплохо. Полдороги, наверное, уже позади. Еще денек, и все кончится».

Тут последовала пауза.

«Не будь дурнем, Сэм Гэмджи, — возразил он себе через минуту. — Еще день такого перехода господин Фродо не выдержит, может быть, даже с места не сможет сдвинуться. И ты недалеко уйдешь, если будешь ему уступать свою порцию воды и хлеба».

«Я-то еще ничего, я дойду».

«Куда?»

«До Горы, конечно».

«А дальше что, Сэм Гэмджи? Что ты сделаешь, если даже дойдешь? У него ведь сил ни на что не хватит».

С отчаянием Сэм понял, что на этот вопрос нет ответа. Он понятия не имел, что надо делать. Фродо не распространялся о своем задании, и Сэм лишь смутно соображал, что Кольцо надо каким-то образом бросить в огонь.

«Роковые Расселины, — это название вдруг выплыло у него в памяти. — Хозяин, наверное, знает, где они, а я-то нет!»

«Ну вот, — продолжал он, — все зря. И господин Фродо так говорил. Ты дурак, что еще продолжаешь мучиться и надеешься на чудо. Если бы не твое упрямство, давно бы лежал в какой-нибудь норе и спал. Все равно умрешь, а то и хуже что-нибудь случится. Можно и здесь лечь и не вставать. Все равно ты на Гору не заберешься».

«Заберусь на самую верхушку, даже если от меня останутся одни кости, — ответил он себе снова, — и господина Фродо туда донесу, пусть у меня потом хребет треснет и сердце лопнет. И кончай спорить».

В это мгновение земля под хоббитом задрожала, он услышал — или почувствовал — глухой дальний гул и рокот в ее глубине. Под тучами блеснуло и погасло багровое пламя. Огненная гора тоже спала неспокойно.

* * *

Начался самый последний этап Похода к Ородруину. Он оказался таким трудным, что Сэм не мог понять, какое чудо заставляет его выносить такие мучения. Усталый до того, что у него все болело, он неимоверно страдал от жажды и не смог даже протолкнуть сухарь в пересохшее горло. Было темно. Гора дымилась. Кроме того, по-видимому, собиралась гроза, вдали на юго-востоке в черном небе полыхали отсветы молний. Воздух был густо насыщен ядовитыми испарениями, было трудно дышать, голова кружилась, хоббиты спотыкались и часто падали. Но несмотря ни на что, брели все дальше, не сдаваясь.

Гора медленно приближалась, и наконец подняв тяжелые головы, они увидели ее прямо перед собой; громадная, она заслонила им полмира: немыслимая груда пепла, обгоревших камней и шлака, из которой торчал острый конус вершины, упирался в тучи и прятался в них. Они все-таки добрались, доползли до самого ее подножия прежде, чем кончился сумрачный день и наступила ночь.

Фродо, задыхаясь, упал на землю. Сэм опустился рядом с ним. К удивлению своему, Сэм обнаружил, что несмотря на усталость ему стало как-то легче и в голове прояснилось. Он больше не спорил мысленно сам с собой. Он знал все доводы отчаяния и не хотел их слушать. Сейчас только смерть могла сломить его волю. Он стряхнул сон, понимая, что должен остаться на страже, ибо знал, что сейчас все опасности и страхи сходятся в одной точке, завтра — роковой день; последнее отчаянное усилие — и конец.

Скорей бы он пришел!

Ночь казалась бесконечной, славно время остановилось. Медленно падали мертвые минуты, складываясь в неживые часы. Сэм уже стал думать, что наступила новая эпоха мрака и никакого дня больше не будет. Он на ощупь отыскал руку Фродо. Она была холодной и дрожала. Фродо трясло, как в лихорадке.

— Жаль, что я одеяло выбросил, — проворчал Сэм и лег возле Фродо, обняв его и пытаясь согреть своим теплом.

Наконец его все-таки сморил сон, и мутный рассвет последнего дня пути застал обоих хоббитов спавшими рядышком. Утихший было вчера ветер снова поднялся, сменил направление и дул теперь не с запада, а с севера; скрытое плотными тучами солнце с трудом прорвалось и тронуло путников слабым лучом.

* * *

— Ну, теперь вперед! Последний рывок! — сказал Сэм, поднимаясь с земли, и стал будить Фродо.

Фродо застонал, попытался напрячь волю и встать. Приподнялся — и упал на колени. Потом с трудом поднял взгляд на черные склоны Роковой горы, вздымавшейся перед ним, и пополз вперед на четвереньках.

У Сэма сердце защемило, но ни одна слеза не выступила в сухих покрасневших глазах.

— Я сказал, что понесу его, даже если у меня хребет треснет, — прошептал он чуть слышно, — так и сделаю.

— Мне нельзя взять вашу ношу, но вас-то самого вместе с ней понести можно! — громко сказал он и присел рядом с Фродо. — Садитесь мне на закорки, хозяин, Сэм вас повезет, куда скажете. Послужу лошадкой. Подымайтесь, хозяин, миленький!

Фродо молча прижался к спине Сэма, обнял его худыми руками за шею, а ногами — за бока. Сэм, пошатываясь, встал и с удивлением обнаружил, что ему не тяжело. Он боялся, что у него едва хватит сил поднять хозяина без Кольца, а уж тяжесть проклятого Сокровища придется делить на двоих. Оказалось не так. То ли Фродо был изнурен долгими трудами, ослаб от раны, паучьего яда, тревог, страха и бездомной жизни, то ли Сэм в эту минуту чудом стал сильнее, но хозяин показался ему легким, как хоббитенок в игре в лошадки. Он сделал глубокий вдох и начал подъем.

К Горе они подошли с северо-запада. Ее серый склон в этом месте был довольно пологим, хотя и неровным.

Фродо молчал, а Сэма гнала вперед одна мысль — поскорее подняться повыше, пока силы есть и воля не сломалась. Шел он, срезая крутизну, иногда спотыкаясь о камни; где было совсем круто, помогал себе руками, сбивая колени; наконец, уже не шел, а почти полз, как улитка с раковиной на спине. Когда силы и воля иссякли, а мышцы отказались повиноваться, Сэм остановился и бережно опустил хозяина на склон.

Фродо открыл глаза и глубоко вздохнул. Здесь, на высоте, дышать стало легче, ибо зловонные пары плавали понизу, собираясь у самой земли.

— Спасибо, Сэм, — хрипло шепнул он. — Еще далеко?

— Не знаю, — ответил Сэм, — потому что понятия не имею, куда мы идем.

* * *

Он посмотрел вниз, потом вверх, и удивился, как высоко они сумели забраться.

Грозный Ородруин снизу казался гораздо круче и выше, чем был на самом деле. Сейчас Сэм обнаружил, что Гора даже ниже того перевала в цепи Эфел Дуат, который они преодолели. Подножие Горы расходилось широкими и длинными отрогами неправильной формы, высотой примерно в три тысячи локтей, над ними всего лишь на половину этой высоты поднимался темный конус, похожий на гигантскую печную трубу с развороченными краями кратера на вершине. Сэм уже прошел больше, чем полпути до конуса. Плато Горгорот, окутанное мглой и дымами, укрытое Тенью, отсюда с трудом угадывалось. Еще раз глянув вверх, Сэм чуть не вскрикнул от радости, только не смог издать ни звука пересохшим горлом. Он ясно увидел вьющуюся между выступами и провалами склона тропу! Она шла откуда-то сбоку, змейкой опоясывала Гору, доходила до основания вершинного конуса с восточной стороны и исчезала.

Прямо над ними тропа спускалась, и в этом месте Сэм ее не видел, ибо склон был крут, но догадывался, что если еще немножко приналечь, то можно будет на нее выйти. Вот и снова есть надежда одолеть Гору. «Будто нам кто-то нарочно показывает путь, — подумал он. — Значит, еще не все зря».

Но тропу здесь, конечно, прокладывали не для Сэма. Хоббит не ведал о том, что смотрит на дорогу Саурона, соединяющую Барад Дур с Огненными Подвалами Шаммат Наур. Дорога выходила из больших западных ворот Черного Замка прямо на железный мост, перекинутый через глубокую пропасть, затем около гона вилась по плато между двумя дымящимися трещинами, поднималась по наклонной дамбе на один из восточных отрогов Огненной горы, по нему зигзагами доходила до северного бока вершинного конуса, но к огнедышащему кратеру не шла, а ныряла в темное отверстие, обращенное к востоку, прямо к окну Башни, из которого смотрел страшный Глаз Саурона. Буйствующие подземные печи Огненной горы часто засыпали тропу пеплом, разбивали и заваливали камнями, но бесчисленные отряды рабочих орков ее тут же снова расчищали и выправляли.

Сэм глотнул воздуха. Значит, тропа есть. Еще неизвестно, как до нее добраться. Сначала надо дать отдых ногам и спине. Он прилег рядом с Фродо. Оба молчали. Постепенно вокруг становилось светлее. Вдруг Сэм, непонятно почему, почувствовал, что надо спешить. Будто кто-то крикнул ему в ухо: «Скорей, скорей, а то поздно будет!» Он собрал все свои силы и встал. Фродо, наверное, тоже услышал зов, потому что поднялся на четвереньки и прошептал:

— Я поползу, Сэм.

Шаг за шагом, два серых муравья на темном склоне, они наконец добрались до дороги. Дорога была широкая, засыпанная щебнем вперемешку с пеплом, крепко утоптанная. Фродо вступил на нее и медленно обратил лицо к востоку, будто кто-то насильно повернул его голову в ту сторону.

Между ними и вражеским замком в воздухе плавали густые тени, но то ли они сами беспокойно раздвинулись, то ли порыв ветра из других стран на мгновение разорвал их, и Фродо увидел черные очертания башен, темнее самой Тьмы, с Железной Короной на высоком центральном шпиле. Мгновение было очень кратким, но хоббит успел заметить красную молнию, сверкнувшую из верхнего окна, которая полетела на север. Это был всепроникающий пламенный взгляд страшного Глаза.

Мгла и туман сомкнулись, видение исчезло. Глаз не увидел хоббитов. Он смотрел на север, где у ворот Страны Мрака стояли войска Западных полководцев. Туда сейчас были направлены мысли Саурона, готовящегося нанести противнику смертельный удар. Но Фродо, пораженный тем, что увидел, упал на землю. Его рука потянулась к цепочке у шеи.

Сэм встал на колени рядом с хозяином. Фродо слабо, почти неслышно зашептал:

— Сэм, помоги. Помоги, Сэм, придержи руку. Я… не могу…

Сэм обеими руками обхватил руки хозяина, сложил их ладонь к ладони, стал целовать. И вдруг подумал: «Нас заметили! Все пропало или сейчас пропадет. Теперь нам конец, Сэм Гэмджи!»

Он быстро взвалил Фродо себе на спину, продолжая держать его за руки, так что ноги Фродо свисали почти до земли, и, пыхтя, двинулся в гору по дороге. Это оказалось не так легко, как он думал. На их счастье, последний выброс, который они наблюдали с перевала Кирит Унгол, был направлен в другую сторону, и лавовые потоки текли по юго-западному склону, поэтому дорога почти не пострадала. Она лишь сползла в отдельных местах, и кое-где ее пересекали трещины.

Некоторое время тропа шла вверх и на восток, потом сворачивала под острым углом на запад. В этом месте она прорезала большой растрескавшийся камень, в незапамятные времена извергнутый Горой.

Тяжело дыша, согнувшись под своей ношей, Сэм проходил поворот — и тут краем глаза уловил какое-то движение, будто с большого камня скатился маленький.

В следующий момент на него навалилась новая тяжесть, сшибла с ног, и Сэм упал лицом вниз, обдирая о камни руки, которыми продолжал сжимать ладони Фродо.

Только теперь он понял, что произошло, потому что над его ухом раздался знакомый ненавистный голос:

— З-злой х-х-хоббит, з-з-злой, — услышал он. — Обманул нас-с! Обманул С-смеагола, голм-голм! Туда нельз-зя! Нельз-зя губить С-сокровищ-щ-ще. Отдай З-золотц-се С-смеаголу, с-се-йчас-с ж-же отдай, оно наш-ш-ше!

Сэм стремительно вскочил и выхватил меч. Но воспользоваться им не смог. Голлум и Фродо тесно сплелись руками и ногами. Голлум шарил лапой по плечам и груди Фродо, пытаясь схватиться за цепочку с Кольцом. Покушение на Сокровище! Ничто другое сейчас не смогло бы разбудить в хоббите волю и вызвать к действию остаток сил. Он дрался с яростью, которая удивила и поразила не только Сэма, но и Голлума. Кроме того, Голлум сам изменился. Случись эта драка пару недель назад, она приняла бы совсем другой оборот, а сейчас блуждание по диким тропам без еды и питья, в вечном страхе превратило несчастную тварь в мешок из кожи и костей. Глаза Голлума алчно и дико блестели, но в его лапах не было прежней силы. В конце концов Фродо стряхнул его с себя и встал весь дрожа.

— Прочь! Прочь! — крикнул он прерывающимся голосом и, приложив руку к груди, сжал Кольцо ладонью через одежду. — Прочь, подлая гадина, уходи с моей дороги! Кончилось твое время. Ты уже не сможешь ни предать меня, ни убить!

И вдруг снова, как под стеной Эмин Муйл, Сэм увидел двух противников совсем другими. Один, окончательно побежденный, съежился на земле, словно тень живого существа, жалкая в своей алчности и бессильной злости; другой — на сей раз не знающий пощады, весь в белом, выпрямился над ним, прижимая к груди огненный круг. Из пламени круга шел властный голос:

— Уходи и больше не мешай мне. Если ты посмеешь ко мне прикоснуться, будешь сброшен в Роковое Пламя.

Жалкая тварь отступила, припадая к земле и моргая глазами, выражавшими одновременно ужас и ненасытное вожделение. Видение исчезло.

Сэм снова увидел Фродо, который стоял, тяжело дыша и прижимая руки к груди, и на коленях у его ног — Голлума, опиравшегося о землю широко расставленными ладонями.

— Берегитесь! — закричал Сэм. — Он прыгнет! Скорей, господин Фродо! — Он сделал шаг вперед, подняв меч: — Идите вперед, я с ним расправлюсь. Идите же!

Фродо посмотрел на него словно издалека:

— Да, надо идти. Прощай, Сэм. Это конец. На Роковой горе исполнится рок. Прощай!

Он повернулся и медленно, но прямо пошел по дороге вверх.

* * *

— Наконец я с тобой разделаюсь! — крикнул Сэм и замахнулся обнаженным мечом.

Но Голлум не прыгнул. Он распластался на земле и расплакался.

— Не убива-ай нас-с; — хныкал он. — Не рань нас-с гадким желез-зом! Поз-зволь нам ещ-ще пож-жить, с-совс-сем немнож-ж-ко! Мы погибли, да, мы погибли! Ес-сли наш-ше З-золотц-се пропадет, мы пропадем, да, мы умрем, рас-с-сыплемс-ся в пыль!.. — Длинными костлявыми пальцами он царапал пепел на дороге и шипел. — Пыль!.. Расс-сыплемс-с-ся!..

У Сэма руки задрожали. Хоббит кипел от гнева, вспоминая все обиды, причиненные Голлумом. Справедливость требовала убить предателя и убийцу, сто раз заслужившего смерть. И рассудок говорил ему, что он должен это сделать. Но в глубине души, на самом ее дне, было что-то, что его удерживало. Не мог он ударить лежавшего в пыли, униженного и заблудшего. Он сам какое-то время, пусть очень недолго, нес Кольцо и смутно понимал мучения измельчавшей души и исстрадавшегося тела Голлума, опутанного злыми чарами так, что не было ему уже ни покоя, ни жизни на земле.

Словами Сэм выразить своих чувств не умел, но меч опустил, говоря:

— Лихо с тобой, Вонючка, катись отсюда! Чтоб я тебя больше не видел! Не верю я тебе, тебя пнешь, а ты врешь, так что убирайся, а то в самом деле поглажу «гадким железом»!

Голлум отполз на четвереньках на несколько шагов, потом оглянулся и, заметив, что Сэм все-таки собирается дать ему пинка на прощанье, удрал по тропе вниз. Сэм тут же про него забыл и вспомнил про Фродо. Посмотрел вверх на дорогу, но там уже никого не было. Верный слуга что было сил помчался догонять хозяина.

Если бы он оглянулся, то, наверное, заметил бы, как Голлум осторожно возвращается, перебегая от камня к камню с безумным блеском в глазах, и крадучись, темной тенью продолжает взбираться за ними в Гору.

* * *

Дорога круто шла вверх, затем сворачивала опять на восток прямо к черному входу в Шаммат Наур. Далекое солнце, поднимаясь к зениту, пробивалось сквозь дымы и пар, как зловещий красноватый диск. Вокруг Ородруина лежал мертвый край, окутанный Тенью, в молчании ожидавший страшного удара.

Сэм подошел к зиявшему входу в пещеру и заглянул в нее. Внутри было темно и жарко. Глухие подземные раскаты сотрясали стены.

— Господин Фродо! Хозяин! — закричал Сэм.

Ему никто не ответил.

Сэм еще мгновенье постоял у входа, сердце бешено колотилось от страха. Потом он набрался храбрости и ринулся внутрь. За ним скользнула темная тень.

Сначала он вообще ничего не видел. Попробовал было достать флакон Галадриэли, но он только чуть посветлел в его дрожащих пальцах, а Тьму не рассеял. Сэм находился в самом сердце владений Саурона, в кузнице его древнего могущества, которое покоряло все Среднеземье. Любые другие силы здесь слабели. Со страхом хоббит сделал несколько неуверенных шагов в темноту, как вдруг снизу под высокий черный свод молнией взвилось алое пламя. В его свете Сэм понял, что находится в длинном туннеле в Горе, внутри ее дымящегося конуса. Пол и стены перед ним с двух сторон прорезали глубокие расселины, из которых время от времени выбивались снопы багровых искр, затем все снова тонуло в темноте. Из глубины постоянно доносился глухой рокот и стук, будто там работали гигантские машины.

Еще раз вырвался свет из расселины, и Сэм увидел на самом ее краю маленький черный силуэт. Фродо стоял прямо, словно окаменел в неподвижном напряжении.

— Господин Фродо! — крикнул Сэм.

Фродо вздрогнул. Когда он отозвался, его голос показался Сэму властным и жестким как никогда. Слова звучали четко и ясно, перекрывая грохот, треск и гул Ородруина.

— Я пришел, — сказал Фродо. — Но не исполню того, ради чего шел. Этого я не совершу. Кольцо — мое!

И вдруг надел Кольцо на палец и исчез. Сэм раскрыл рот и глотнул воздуха, но крикнуть не успел, ибо события развернулись молниеносно и неожиданно. Получив сильный удар в спину, он был сбит с ног и отброшен на каменный пол. Мимо него метнулась тень, он ударился головой о камень, и в глазах у него потемнело. Несколько мгновений он ничего не видел.

* * *

В ту секунду, когда, стоя в сердце Страны Мрака, Фродо надел на палец Кольцо, заявив на него права владения, далеко в Барад Дуре заколебалась земля, и вся крепость задрожала от подножия до зловещей Железной Короны. Саурон вдруг почувствовал, где главный противник. Глаз пробил Тьму и проник за роковые двери. В мгновенном озарении Черный Властелин осознал непоправимость своей ошибки и понял планы своих врагов. Его гнев запылал всеуничтожающим огнем, но страх поднялся черной дымовой тучей и мешал дышать. Властелин знал, что это — последняя опасность в его судьбе, которая повисла на тонкой ниточке.

Разум, управлявший темными силами, в эту минуту отрешился от всех военных замыслов и планов; вся хитросплетенная сеть страха, измен и подлостей расползлась в дым; Мордор заколебался, рабы задрожали в ужасе; военачальники, сбитые с толку, растерялись, потому что Властелин перестал думать за них. Мысль, воля и власть, которая все сдерживала или двигала, покинула войска, полетела к Роковым Расселинам. По ее зову призраки Кольца, назгулы с раздирающими небо криками, с шумом крыльев, обгоняя ветер, в последнем отчаянном порыве устремились на юг, к Огненной горе.

* * *

Сэм поднялся на ноги, оглушенный; кровь из разбитой головы заливала ему глаза. Почти на ощупь он шагнул вперед и увидел странную и страшную картину. На самом краю багровой бездны Голлум, как одержимый, боролся с невидимым противником. Он качался то вправо, то влево, то вперед, то назад, иногда оказывался так близко к краю, что только шаг отделял его от гибели, иногда отползал от него, падал на землю, снова вставал, опять падал. И все время шипел, хотя не произносил ни одного внятного слова.

Подземный огонь гневно всплескивался, багровые языки пламени наполняли пещеру светом и жаром. Вдруг Сэм увидел, как Голлум рывком поднял длинные руки со скрюченными пальцами к губам. Обнажились кривые клыки — и вдруг защелкнулись. Раздался крик. Кричал Фродо, и Сэм снова увидел его, стоящего на коленях на краю расселины. Рядом Голлум плясал дикий танец, держа в поднятой руке Кольцо с окровавленным пальцем Фродо в нем. Кольцо пламенело живым огнем.

— Мое С-сокровищ-ще! З-золотц-се мое! — выкрикивал Голлум. — Мое!! З-золотц-се! З-з-золотц-се!

И с этими криками, вперив взгляд в свою добычу, он сделал в нелепом танце лишний шаг, потерял равновесие, мгновение качался над пропастью, потом с пронзительным визгом рухнул вниз. Еще раз донеслось: «Мое!..» и низкой твари пришел конец.

Раздался страшный грохот. Пламя, вырвавшееся из бездны, лизало свод пещеры. Гул превратился в гром. Гора затряслась. Сэм подбежал к Фродо, схватил его за руку и вытащил наружу.

Здесь, на темном пороге Шаммат Наур, высоко над плато Горгорот, полуростика охватил такой страх от развернувшегося перед ним необычайного зрелища, что он остолбенел.

Всего одно мгновение он видел огромную тучу, которая заворачивалась вокруг невидимого центра, втягивая туда башни и крепости, мощные горные укрепления, сами огромные, как горы; цитадели над обрывами и тюрьмы с голыми слепыми стенами; распахнутые настежь железные ворота и мосты. И тут же все сгинуло. Башни рухнули, горные крепости провалились в бездны, стены и мосты рассыпались в прах; огромные столбы, клубы и спирали дыма и пара поднялись в воздух и поднимались все выше и выше, растекаясь на высоте огромной волной, пока эта волна не вздыбилась лохматой гривой и обрушилась на землю, покатившись по равнине. Тогда глухой гул, перешедший в страшный грохот, потряс воздух. Все вокруг тряслось, земля вздымалась и лопалась. Ородруин шатался, как подрубленный под корень. Из его растрескавшейся вершины вырывалось пламя. Небо рассекали молнии. Из остатков туч, как бичи, хлестали черные ливневые струи. И в самое сердце бури с отчаянным криком, перекрывающим гром и грохот, раздирая крыльями тучи, словно черные молнии в пламени, ринулись назгулы, разбиваясь о каменные смерчи, рассыпаясь в пепел в ошалевшем небе.

— Вот и конец, Сэм Гэмджи, — услышал он голос рядом.

Фродо, побледневший и измученный, снова стал самим собой. Взгляд его был спокоен, дикое напряжение воли, безумие и страх исчезли. Он освободился от своей ноши. Рядом с Сэмом был его любимый хозяин, такой же, как в давние покойные дни в милом Хоббитшире.

— Хозяин! — выдохнул Сэм, падая перед ним на колени.

Мир вокруг него рушился, а его в эту минуту охватила огромная чистейшая радость. Дело сделано, Фродо жив и свободен, как прежде. Тут Сэм увидел искалеченную и окровавленную руку.

— Ой, бедная ваша рука! — воскликнул он, — а мне даже перевязать вас нечем! Лучше бы я свою руку этому гаду отдал по самое плечо! Чтоб он пропал; да и пропал ведь, больше мы его не увидим.

— Не увидим, — сказал Фродо. — Помнишь, как говорил Гэндальв: «Он еще доиграет свою роль, прежде чем все кончится»? Если бы не он, Сэм, я бы не смог уничтожить Кольцо. Мы с таким трудом дошли до цели, и все оказалось бы зря! Простим ему. Теперь наше Дело сделано, все кончено. Я рад, что ты со мной, Сэм. Мы вместе в последний час, когда все рушится.

Глава четвертая. Встреча на Кормалленском поле

Вокруг бугров роились солдаты Мордора. Бурлящее море вражеской армии почти захлестнуло отряды Западных вождей. Солнце было зловеще-красным, а от крыльев назгулов на землю падали черные тени смерти. Арагорн стоял под знаменем, прямой и суровый, и молчал, словно его мысли были далеко; но глаза его сверкали, как звезды, тем ярче, чем темнее становилось вокруг. Гэндальв на вершине бугра сиял невозмутимой белизной: его Тень не коснулась. Атаки врагов разбивались о заслоны, окружавшие бугры, гул сражения разносился по полю, как гневный шум прилива.

Вдруг Гэндальв оживился и повернулся к северу. Небо там было бледным и чистым. Маг воздел руки и громким голосом, перекрывая шум битвы, закричал:

— Орлы летят!

И многие подхватили его крик:

— Орлы, орлы летят!..

Солдаты Мордора подняли головы к небу, еще не понимая, что предвещает этот знак.

Впереди большой стаи летели Гвайр-Вихребор и его брат Ветрокрыл, благороднейшие вожди Северных орлов, могучие потомки старого Торондора, чье племя вило гнезда на недоступных вершинах Опоясывающих гор, когда Среднеземье было юным. За ними, подгоняемые северным ветром, строем неслись их вассалы с северных хребтов. Вдруг, резко снижаясь, орлы стали пикировать прямо на назгулов, их огромные крылья с ураганным свистом рассекали воздух.

Но назгулы в этот момент услышали властный и страшный призыв из Черной Башни, взметнулись, развернулись и улетели в Мордор; в то же мгновение ряды Мордорской армии начали ломаться, дикий смех и крики застыли на устах вражеских солдат, из их вдруг задрожавших рук выпало оружие, колени у рабов Саурона подогнулись от страха. Властелин, чья сила толкала их в бой и наполняла ненавистью и яростью, предал их, заколебался, выпустил из-под своей власти. Они увидели убийственный свет в глазах своих врагов и убоялись его.

Из уст Западных полководцев вырвался победный клич, ибо их сердца осветила надежда.

Рыцари Гондора, всадники Рохана, дунаданы с севера сомкнули ряды и двинулись с бугров в атаку на растерянные вражьи отряды, пробивая себе дорогу остриями копий.

Но Гэндальв еще раз воздел руки и возгласил:

— Стойте, воины Запада! Остановитесь и ждите! Бьет роковой час!

Не успел он произнести последние слова, как земля заколебалась, далеко за башнями Железных ворот высоко над горными вершинами к небу поднялась огромная туча в отблесках молний и пламени. Горы застонали и затряслись. Зубы Мордора над Моранноном закачались и рухнули; мощные стены рассыпались в прах. Железные ворота перестали существовать. Из невидимой отсюда дали донесся гул, грохот, рокот, словно там катилась лавина, и рев ее достигал туч.

* * *

— Власть Саурона пала! — сказал Гэндальв. — Несший Кольцо исполнил заданное.

Западные полководцы обратили взоры к югу, в сторону Мордора, и им показалось, что они видят, как на фоне темных туч поднимается огромная, непроницаемо черная Тень, увенчанная короной молний, и закрывает полнеба. Уродливая и зловещая, она словно протягивала к ним длинные руки, бессильно грозя; в следующее мгновение порыв великого ветра прижал ее к земле, разорвал в клочья и унес их вдаль. После этого все стихло.

* * *

Вожди Западного войска склонили головы, а когда снова подняли их, все глаза выражали изумление.

Вражеская армия в беспорядке бежала, мощь Мордора рассыпалась пылью на ветру. Когда в глубине муравейника умирает раздувшееся до неимоверной величины плодовитое существо, управлявшее сонмом подданных, муравьишки в растерянности и беспорядке разбегаются, слабеют и мрут. Так и слуги Саурона: орки, тролли, околдованные злыми чарами звери, — разбежались, как одурелые, бессмысленно кидаясь из стороны в сторону. Некоторые убивали сами себя, бросаясь на копья или в пропасти, другие с жалобным воем искали спасения в норах и подземельях, где не было ни света, ни надежд. Только люди: рунийцы, харадцы, востокане и чернолюды с юга, — осознали свое поражение и почувствовали силу и величие Западных вождей. Те из них, которые, служа Злу, были до конца преданы Саурону, ненавидели Запад и сохранили гордость и храбрость, собрались воедино и готовились к последнему бою, обреченные на поражение. Но большинство в панике бежало на восток или, бросив оружие, молило о пощаде.

Гэндальв, предоставив Арагорну и другим полководцам кончать ратные дела, остался на вершине бугра и громко крикнул. На его зов с неба плавно слетел гигантский орел Гвайр-Вихребор и сел перед ним.

— Ты дважды носил меня, друг Вихребор, — сказал ему Гэндальв. — Если будет на то твоя воля, докажи свою дружбу в третий раз, увенчай ее последним подвигом. Я сейчас не намного тяжелее, чем тогда, когда ты меня вынес с Зирак-Зигила, где сгорела моя прошлая жизнь.

— Я тебя донесу куда надо, даже если ты станешь тяжелым, как камень, — ответил Гвайр.

— Тогда летим! Возьми с собой брата и еще кого-нибудь из самых быстрых соплеменников. Нам надо обогнать не только ветер, но и крылья назгулов.

— Ветер дует с севера, но мы его обгоним, — ответил Вихребор.

И он поднял Гэндальва и полетел к югу, а с ним вместе — Ветрокрыл и молодой орел Менельдор. Пролетая над долиной Удун и над плато Горгорот, они видели, что вся страна превратилась в руины и пепел, земля колеблется, а Роковая гора впереди извергает пламя.

* * *

— Я рад, что ты со мной, Сэм, — сказал Фродо. — Мы вместе в последний час, когда все рушится.

— Да, я с вами, господин Фродо, — ответил Сэм, нежно прижимая окровавленную руку хозяина к своей груди. — Мы вместе. Поход закончен. И после того, что мы сделали, мне совсем не хочется сразу сдаваться, вы ведь меня знаете.

— Может, тебе и не хочется, но мир так устроен, Сэмми, — произнес Фродо. — Надежды не сбываются, всему приходит конец. Ждать нам осталось совсем недолго. Вокруг — лишь камни и пепел. Нет нам спасения.

— Пусть даже так, хозяин, но давайте уйдем подальше от самого опасного места, от этих Роковых Расселин, так ведь их называют? Это ведь можно сделать? Спустимся по дороге вниз, а?

— Ладно, Сэм, если ты так хочешь, пойдем.

Они с трудом сошли по крутой дороге вниз, и как раз в тот момент, когда оказались на одном из отрогов у подножия Горы, из дверей Шаммат Наур вырвался дым и пар, верхний конус раскололся надвое, из него пролилась огненная струя лавы и гремящим каскадом покатилась по восточному склону. Корни Горы дрожали.

Дальше ни Фродо, ни Сэм идти уже не могли. Они окончательно выдохлись. Сил хватило лишь на то, чтобы взобраться на невысокий бугор из застывшего пепла. Они оказались на острове в огненном море. Вокруг трескалась земля, валил пар. Гора содрогалась в агонии, по ее бокам в их сторону текли медленные огненные реки. Было ясно, что бугор долго не выдержит и его тоже зальет огненная река. На головы хоббитам сыпался горячий пепел.

Они стояли, поддерживая друг друга. Сэм, продолжая нежно гладить руку Фродо, сказал со вздохом:

— А все-таки мы с вами участвовали в очень интересной истории, правда, хозяин? Жаль, что не придется нам услышать, как ее будут рассказывать. Наверное, кто-нибудь начнет так: «А сейчас пришел черед истории о деяниях Фродо Девятипалого и о роковом Кольце Всевластья». Все затихнут, как тогда в Райвенделе, когда мы слушали повесть про Берена Однорукого и камень Сильмарил. Хотел бы я услышать нашу историю. И узнать, что произойдет в последней главе, когда нас не будет!

Он старался говорить бодрым голосом, отгоняя страх, и до последнего мгновения с надеждой всматривался в северный край неба, где, разгоняя мрак, рвал тучи холодный свежий ветер, постепенно превращаясь в ураган.

* * *

Здесь и обнаружили хоббитов зоркие глаза орла Гвайра, прилетевшего вместе с бешеным вихрем. Орел снизился и, не обращая внимания на ветер, облетел бугор. Две темные фигурки стояли, держась за руки, на сером пепле. Земля тряслась у них под ногами, вокруг все было в трещинах, огненный поток приближался к бугру. В тот момент, когда орел слетел к ним, они одновременно зашатались и упали, потеряв сознание, — то ли от слабости, то ли от ядовитых паров, то ли с отчаяния, как бы закрыв глаза пред лицом неминуемой гибели. И остались лежать.

На бугор спустились Вихребор, Ветрокрыл и быстрый Менельдор, подхватили хоббитов и вынесли их, не ведающих свою судьбу, из огня и мрака.

* * *

Проснулся Сэм на чем-то мягком. Над ним покачивались толстые ветви бука, сквозь молодую листву просвечивало солнце, зеленые и золотые блики играли на ветвях, воздух был напоен ароматами.

Сэм вспомнил эти запахи. Так пахли луга Итилиэна. «Ну и заспался я, — подумал он. — Сколько же я спал?» Сначала ему показалось, что еще продолжается тот день, когда он разводил костерок на зеленом склоне. Память его не сразу пробудилась, и все, что было потом, в первый момент казалось сонным кошмаром. Он потянулся и глубоко вздохнул, сказав себе: «Вот так сон! Хорошо, что я проснулся». Потом сел и увидел Фродо. Фродо лежал рядом и спокойно спал, причем не на земле, а на постели. Одну руку он во сне закинул за голову, другую положил поверх одеяла. И на этой другой, правой руке не хватало безымянного пальца.

Вдруг Сэм все вспомнил. И громко закричал:

— Это был не сон! Где же мы?

Кто-то стоявший у его изголовья очень спокойно и ласково ответил:

— В Итилиэне, на попечении короля, который вас ждет.

И перед ним явился Гэндальв, весь в белом, с белоснежной бородой, будто пронизанный солнечным светом.

— Ну, как ты себя чувствуешь, Сэммиус Гэмджи?

Но Сэм только откинулся на ложе с широко раскрытым ртом и онемел, и долго лежал так, от удивления и счастья потеряв дар речи. Наконец он выдохнул:

— Гэндальв! А я думал, что ты умер. Правда, я и про себя так думал. Что, все смерти оказались ненастоящими? Что вообще произошло?

— Сгинула Великая Тьма, — ответил Гэндальв и засмеялся.

Его смех прозвучал как музыка. Или как журчание воды в пустыне. До Сэма вдруг дошло, что он много дней не слышал настоящего смеха, этой чистой мелодии радости, которая теперь эхом продолжает звенеть в его ушах, напоминая обо всем хорошем, что было у него в жизни. Но неожиданно для себя он вдруг расплакался. И так же, как после теплого дождя весенний ветер разгоняет тучи и ясно светит омытое солнце, слезы его высохли, грудь наполнилась смехом и, смеясь, он сорвался с ложа.

— Как я себя чувствую? — воскликнул он. — Этого не передашь… Я себя чувствую… — И он взмахнул обеими руками. — Чувствую, как весна после зимы, как солнце в листьях, как фанфары на башнях, как струны арфы, как все песни мира!.. — Вдруг он прервал свои восторги и посмотрел на Фродо. — А как чувствует себя хозяин? Какая жалость, что ему руку изуродовали. Надеюсь, в остальном он здоров? Он пережил такие ужасы!

— Здоров, здоров, — поднимаясь с постели, объявил Фродо и тоже засмеялся. — Я уже второй раз засыпаю, чтобы дать тебе как следует отдохнуть, соня ты несчастный! Я еще на заре проснулся, а сейчас, наверное, уже почти полдень!

— Полдень? — повторил Сэм, пытаясь определиться во времени. — А который день?

— Сегодня четырнадцатый день Нового года, — ответил Гэндальв. — Или, если тебе так легче понять, восьмое апреля по хоббитширскому календарю. В Гондоре теперь Новый год будет всегда начинаться двадцать пятого марта, в память о дне, когда пал Саурон, а вы были спасены из огня и принесены к королю. Он вас выходил, а сейчас вы должны предстать перед ним и вместе с ним сесть за трапезу. Когда будете готовы, я вас провожу.

— Король? — спросил Сэм. — Какой король? Кто он?

— Король Гондора, властитель всех Западных земель, — сказал маг, — вернувший себе старинные владения. Скоро он поедет на коронацию в столицу, а пока он здесь и ждет вас.

— Но в чем мы к нему пойдем? — воскликнул Сэм, оглядываясь и не видя рядом ничего, кроме старых лохмотьев, в которых они проделали последний этап Похода и которые лежали на земле возле их постелей.

— В том, в чем ходили в Мордор, — ответил Гэндальв. — Орчье тряпье, которое ты носил в Стране Мрака, Фродо, цело и будет сохранено. Никакой шелк, никакое полотно, даже оружие и гербы не заслуживают большей чести. Потом я вам, может быть, найду другую одежду. А пока…

Гэндальв протянул к ним руки, и они увидели, что в одной из них что-то светится.

— Что там у тебя, Гэндальв? — воскликнул Фродо. — Неужели…

— Да, я вам возвращаю два сокровища, которые мы нашли под курткой Сэма, когда вас спасли орлы. Это дары Владычицы Галадриэли: твой флакон, Фродо, и твоя шкатулка, Сэм. Радуйтесь, что они целы, и получайте!

* * *

Хоббиты умылись, оделись, слегка подкрепились и пошли за Гэндальвом.

Маг вывел их из буковой рощи, где они отдыхали, и повел к длинному залитому солнцем зеленому лугу, вокруг которого росли могучие темнолистые деревья с пурпурными цветами. Где-то позади шумел водопад: шли они вдоль речки, которая весело журчала в цветущих берегах и, подбежав к деревьям, пропадала между ними. В одном месте деревья расступались, и было видно, как совсем далеко, почти на горизонте, искрится полоса воды.

Пройдя под деревьями, хоббиты увидели воинов в блестящем вооружении, рослых гвардейцев в черно-серебряных одеждах, которые низко поклонились в почетном приветствии. Потом протяжно запела труба, и все пошли по аллее вдоль звонко журчащей речки. Аллея привела их на широкое зеленое поле. Отсюда было видно, что полоса на горизонте — это на самом деле широкая река в серебристой дымке, на ней — длинный зеленый остров, а у берега — много кораблей.

На поле выстроились рядами многочисленные полки большого войска, сверкая на солнце оружием и доспехами.

Когда хоббиты приблизились к ним, солдаты застучали мечами о щиты, заиграли в рога и трубы и, потрясая копьями, закричали радостно на разных языках:

Да здравствуют полуростики! Великая слава им!

Куйо и фериайн анан! Аглар’ни ферианнат!

Славьте великой славой Фродо и Сэммиуса!

Даур а бераэль, конин эн аннун! Эглерио!

Слава им!

Эглерио!

А лаита тэ, лаита тэ! Андамэ лаитувальмет!

Слава им!

Кормаколиндор, а лаита тариэнна!

Слава им!

Отнесшим Кольцо великая слава вовек!

Фродо и Сэм, ошеломленные, покраснев до ушей, блестя глазами, прошли мимо славящих их солдат к трем тронам из свежего дерна. С правой стороны от них развевалось зеленое знамя со скачущим белым конем, слева на голубом знамени плыл серебряный корабль с форштевнем в виде лебедя, а над самым высоким средним троном был развернут огромный черный флаг, на которым цвело Белое Древо с короной и семью сверкающими звездами. На троне восседал величественный муж в кольчуге, с большим мечом на коленях, с непокрытой головой. Когда хоббиты подошли, он встал. И тут они его узнали, хотя он сильно изменился. Повелитель людей, с лицом, обрамленным темными волосами, он выглядел воистину по-королевски, в его серых глазах светились высокая мудрость и радость.

Фродо бегом подбежал к нему, Сэм — за ним.

— Ну, это уж предел мечтаний! — закричал Сэм. — Долгоброд, или я снова сплю!

— Да, Сэм, Долгоброд, — ответил Арагорн. — Долгий путь прошли мы от Бригорья, где я тебе с первого взгляда не понравился, помнишь? Долгий путь прошли мы все, но вам двоим досталась самая мрачная дорога.

Сэм окончательно смешался и растерялся, когда король с поклоном встал перед ними на одно колено, потом взял их обоих за руки, подвел к трону и усадил на него. После этого он обратился к собравшимся и громким голосом, так что все, кто был на поле, могли слышать, прокричал:

— Возгласите полуростикам Великую Славу!

От громких криков из тысяч уст вздрогнуло поле, а когда все стихло, к небывалой радости Сэма, вперед вышел знаменитый гондорский певец, преклонил колени перед королем и испросил разрешения петь. Вот как он начал:

— Слушайте, рыцари и воины без страха в сердцах, короли и князья, благородные мужи Гондора, всадники Рохана! Слушайте, сыны Элронда и дунаданы с севера! Слушайте, эльф, гном и храбрые дети Хоббитшира! К вам я обращаюсь, свободные племена запада, слушайте мою балладу! Ибо петь я буду о славных деяниях Фродо Девятипалого и о Роковом Кольце!

Услышав такой зачин, Сэм со счастливым смехом вскочил с места, крикнул:

— Это великая слава, как чудесно! Сбылись все мои мечты! — и расплакался.

Вместе с ним смеялось и плакало все войско, а когда над их смехом и слезами взвился в поднебесье серебряным и золотым переливом звонкий голос певца, все сели и умолкли. Певец пел то на языке эльфов, то на всеобщем языке; сердца слушателей ранила сладость его слов и пронизывала острая и сверкающая, как лезвие меча, радость. Они мыслью летели туда, где боль и счастье сливаются воедино, а слезы веселят, как вино.

* * *

Солнце уже снижалось, и тени от деревьев стали длинными, когда певец кончил петь, еще раз возгласил: «Великая слава им!» — и низко поклонился. Тогда Арагорн встал, и вслед за ним все войско тоже встало и направилось к столам, раскинутым по краю поля, под навесами, чтобы есть, пить и веселиться до наступления ночи.

Фродо и Сэма отвели в палатку, где они сняли с себя старую одежду, которую слуги аккуратно сложили и бережно спрятали. Хоббитам дали все чистое, потом появился Гэндальв и принес, к непередаваемому удивлению Фродо, его меч, эльфийский плащ и кольчугу из мифрила — вещи, отобранные у него орками в Мордоре. Для Сэма нашлась новая кольчуга из позолоченных колец, а его эльфийский плащ выглядел как новый, так его хорошо вычистили и починили. Меч ему принесли тоже.

— Нет, меч я не возьму, — сказал Фродо.

— Сегодня тебе полагается иметь меч у пояса, — ответил Гэндальв.

Тогда Фродо взял короткий мечик Сэма, с которым верный слуга оставил его лежать на перевале Кирит Унгол.

— Жало я тебе насовсем подарил, Сэм, — сказал он.

— Не надо, господин Фродо! Господин Бильбо дал его вам вместе с кольчугой. Он не захотел бы, чтобы кто-нибудь, кроме вас, его носил!

Фродо уступил, а Гэндальв, преклонив колено, как оруженосец, помог им опоясаться мечами, потом встал и надел им на головы серебряные обручи. В таком виде хоббиты отправились на большой пир, где сели за королевский стол рядом с Гэндальвом, королем Эомером Роханским, князем Имрахилом и достойными полководцами. И там были Гимли и Леголас.

Когда после минуты Торжественного Молчания все сели и слуги внесли вино, Сэм вдруг заметил двух оруженосцев, которые пришли прислуживать королям. Один из них носил черное с серебром — цвета гондорской гвардии, а другой был одет в зеленое с белым. Сначала Сэм удивился, зачем люди взяли мальчишек на военную службу и в дальний поход вместе со взрослыми; а когда они приблизились, он пригляделся и закричал:

— Господин Фродо, вы только посмотрите! Это же Пипин! Я хотел сказать, господин Перегрин Тук и господин Мерри с ним! Как они выросли! Ну и ну! Знать, не только у нас интересная история, им, наверное, тоже есть что рассказать.

— Конечно, есть, — тут же откликнулся Пипин. — И мы вам после пира начнем все рассказывать. А пока попробуй потянуть за язык Гэндальва, он уже не такой скрытный, как раньше, хотя больше смеется, чем разговаривает. Видишь, мы с Мерриадоком сейчас очень заняты. Ты, верно, понял, что мы теперь рыцари: я гондорский, а Мерри — роханский.

* * *

Долго-долго длился этот счастливый день, а когда солнце зашло и над Андуином из туманов выплыла щекастая луна, заглядывая под листья деревьев, Фродо и Сэм сели на пригорке под этими шелестящими деревьями, наслаждаясь благовонной свежестью прекрасной земли Итилиэна. Конечно, рядом с ними оказались Мерри, Пипин и Гэндальв, а потом к компании присоединились Гимли и Леголас, и проговорили они до поздней ночи. Фродо и Сэм многое узнали о судьбе Отряда Кольца после его распада в тот злосчастный день на луговине Парт Гален близ водопада Раурос, но, конечно, можно было еще много расспрашивать и рассказывать.

Перед мысленным взором Сэма все мелькало и путалось: орки, говорящие деревья, бескрайние степи, летящие галопом всадники, сверкающие пещеры, белые башни и золотые дворцы, сражения, стройные корабли с раздутыми парусами… Все это ошеломляло, но самым удивительным из всех чудес ему казалось то, что Мерри и Пипин выросли. Он никак не мог этого понять, то и дело вновь и вновь просил их встать то рядом с Фродо, то рядом с собой, мерял, почесывая затылок.

— Не понимаю, как это могло произойти в вашем возрасте, — сказал он, наконец. — Факт, однако, налицо: каждый из вас на целых три дюйма выше, чем положено быть хоббиту, или я стал гномом!

— Гномом ты точно не стал, — отозвался Гимли. — Я ведь уже говорил, что смертный не может пить воду энтов без последствий, как обычное пиво.

— Воду энтов? — переспросил Сэм. — Что-то говорилось о каких-то энтах, но пусть меня гром побьет, если я сейчас помню, кто они такие. Наверное, придется нам еще не одну неделю беседовать, чтобы все это в голове улеглось!

— Конечно, не одну, — согласился Пипин. — А Фродо надо будет потом запереть в башне Минас Тирита, чтобы он все записал. А то половину забудет, и старик Бильбо очень огорчится.

* * *

Наконец Гэндальв поднялся.

— В руке Короля — целительная сила, — сказал он, — но вы, друзья, были уже на пороге смерти. Он вернул вас в мир и одарил благословенным сном. Вы спали долго и спокойно, но сейчас вам снова надо поспать.

— Спать надо не только Фродо и Сэму, — вставил свое слово Гимли. — Тебе, Пипин, тоже спать пора. Я теперь очень к тебе привязан, хотя бы за то, что ты мне стоил больших трудов. Это из-за тебя я первый раз в жизни устал. А потом никогда не забуду, как я тебя искал на поле последней битвы. Если бы не гном Гимли, не сидел бы ты тут с нами. Хорошо, что я смог вспомнить, как выглядит хоббичья ступня, — она одна только и торчала из-под кучи трупов. А когда я стащил с тебя тяжелого тролля, то был уверен, что ты неживой. Я тогда чуть бороду себе не вырвал с горя. Прошли всего сутки с тех пор, как ты встал с постели. Так что иди еще полежи. Да и я пойду посплю.

— А я пойду гулять, — отозвался Леголас. — Побродить по лесам такой красивой страны — для эльфа лучший отдых. Когда-нибудь, если мой король согласится, я сюда приведу часть своего племени, и тогда Итилиэн станет счастливым краем… хоть ненадолго, на поколение… может быть, на сто человеческих лет… Здесь рядом Андуин, Великий Андуин, дорога к Морю!

К Морю, где белые чайки кричат,

Ветер срывает пену с волны,

Солнце на запад идет на закат,

Песни ушедших оттуда слышны.

Серый корабль, ты слышишь ли их?

Серый корабль, с тобой на закат

Я уплыву из лесов родных

Туда, где чайки кричат!

Наше время уходит, кончается век,

Утраченный Остров зовет!

Длинной волной о Последний Брег

Огромное Море бьет.

Человек не найдет Эрессею мою,

Последний эльфийский приют.

Никогда в том вечно зеленом краю

Листья не опадут!

В Эрессею, куда ушел мой народ,

Одиноко я поплыву,

Ибо в вечновечерний край без невзгод

Чайки зовут!..

С этой песней Леголас легким шагом сошел с пригорка, где они сидели, и скрылся в лесу.

Разошлись и остальные. Фродо и Сэм, счастливые, растянулись на постелях. Утром они проснулись бодрыми, полными надежд.

* * *

Так прошло много дней. Кормалленское поле в Итилиэне, где расположилось войско, находилось неподалеку от водопада Эннет Аннун; ночью здесь слышался шум потока, который каскадом падал с высоты, потом через скальные ворота вырывался на цветущие луга и впадал в Андуин против острова Кайр Андрос. Хоббиты бродили вокруг лагеря, узнавая места, которые проходили в своем путешествии. Сэм все надеялся, что где-нибудь в чаще леса или в глухом ущелье встретит огромного олифана. Когда ему сказали, что при осаде Гондора враги привели много таких животных к стенам города, но все они погибли, он заметно погрустнел.

— Конечно, нельзя быть везде одновременно, — вздохнул он. — Но, видать, я многое потерял из-за того, что был в другом месте.

* * *

Наконец войска были готовы к возвращению в Минас Тирит. Уставшие отдохнули, раненые исцелились. Все отряды подошли к основному лагерю. Труднее всего пришлось воинам, которые дрались с упорными чернолюдами и востоканами, в погоне за ними зашли далеко в глубь Мордора и брали его северные крепости. Но и они к концу апреля полностью восстановили силы. Приближался май.

Полководцы отдали приказ садиться на корабли.

От острова Кайр Андрос воины поплыли вниз по Андуину к Осгилиату. Там они провели один день, а на следующий вечер все полки вместе с королем и его свитой вступили на зеленые поля Пеленнора и увидели белые башни под величественным Миндоллуином: столицу Гондора, последний оплот, сохранивший память о людях с Заокраинного Запада. Пройдя через ночь и огонь, город дождался рассвета и солнечных дней.

На полях Пеленнора был разбит последний лагерь, а ночь воины провели в шатрах. Был канун первого дня мая, и с восходом солнца король должен был вступить в свою столицу.

Глава пятая. Наместник и король

Тревожное ожидание сковало город. Хорошая погода и яркий солнечный свет казались насмешкой над горем тех, кто почти потерял надежду и каждое утро встречал со страхом.

Наместник умер, его тело сгорело; в тронном зале Белой Башни покоились останки короля Рохана, а новый король явился ночью из боя и почти сразу снова ушел на войну с тем, кого победить невозможно, с силой темной и жуткой.

И никаких вестей. С тех пор как гондорское войско вышло из моргульской долины, в Минас Тирит не прибыл ни один гонец, и в городе ничего не знали о том, что происходит в окутанных Тенью восточных землях.

Через два дня после того, как Западные вожди выступили в Поход, королевна Эовина попросила женщин-целительниц принести ей одежду и, не слушая возмущенных нянек, встала с постели. Одетая, с рукой на перевязи, она пошла к Главному попечителю Домов Целения.

— Я в великой тревоге, — призналась она ему, — и не могу больше лежать в праздности.

— Ты еще нездорова, королевна, — ответил ей попечитель. — Мне поручено окружать тебя особым вниманием и заботой. Тебе еще по крайней мере неделю нельзя вставать. У меня приказ. Очень прошу тебя, вернись в постель.

— Я здорова, — возразила она. — Телом здорова, только левая рука еще побаливает, но и ей значительно лучше. Но я могу снова заболеть от безделья, если останусь в постели. Вестей от войска еще нет? Здешние женщины ничего толком не знают.

— Вестей нет, — сказал попечитель. — Последнее сообщение было о прибытии наших полководцев в долину Моргул. Кажется, ими сейчас командует новый вождь, тот, кто прибыл с севера. Это достойный муж и настоящий целитель. Меня больше всего удивляет, что его руки, обладающие целительной силой, берутся за оружие. Если верить старым легендам, в далеком прошлом такое случалось, но в наше время в Гондоре одни мы, целители, занимаемся лечением ран, которые наносят и получают воины. Кроме того, нам хватает другой работы. В мире и без войны много болезней и несчастий, она лишь умножает их…

— Не мы развязали войну, — прервала его Эовина. — Для этого хватит одного врага. Но уклоняться от битвы — удел трусов. Неужели ты хотел бы, чтобы гондорцы собирали твои травы, в то время как Властелин Тьмы собирал армию? И телесное здоровье не всегда составляет счастье. Так же, как не всегда несчастье — погибнуть в бою, даже от мучительной раны. Если бы в этот горький час я могла выбирать, я бы выбрала смерть в бою.

Попечитель удивленно смотрел на нее. Перед ним стояла высокая девушка с большими глазами, сверкавшими на бледном лице, как звезды. Ее здоровая рука сжалась в кулак, когда она посмотрела в восточное окно. Попечитель вздохнул и покачал головой. Наступило молчание. Прервав его, Эовина снова пошла в наступление.

— Неужели для меня не найдется дела? — спросила она. — Кто сейчас распоряжается в городе?

— Я точно не знаю, — ответил попечитель. — Меня ведь это не касается. У роханских всадников свой командир. Гондорцам, как я слышал, приказы отдает достойный Хурин. А по праву настоящий наместник — высокородный Фарамир.

— Где его искать?

— Здесь, в Домах Целения, королевна. Он был тяжело ранен, сейчас к нему возвращается здоровье. Но я не понимаю, как…

— Проводи меня к нему, там поймешь.

* * *

Наместник Фарамир в одиночестве гулял по саду между Домами Целения. Ярко светило солнце, и он чувствовал, как вместе с теплом к нему возвращается бодрость, но на сердце было тяжело, и он почти неотрывно смотрел из-за стены на восток. Так его и застал попечитель.

Услышав свое имя, Фарамир обернулся, увидел королевну Эовину и проникся сочувствием к ней, ибо понял, что она не только ранена, но в волнении и печали.

— Мой господин! — сказал попечитель. — Это королевна Рохана Эовина. Она сражалась рядом с королем и сейчас выздоравливает от тяжких ран, под моим попечением. Но она недовольна пребыванием в Домах Целения и хочет говорить с наместником.

— Пойми меня, правитель, — произнесла Эовина. — Я не жалуюсь на плохой уход и недостаток внимания. Тому, кто хочет выздороветь, нигде не может быть лучше, чем здесь. Но я не выношу бездействия, праздности. Меня заперли в клетке. Я искала смерти в бою. И вот я жива, а война продолжается.

По знаку Фарамира попечитель с поклоном удалился.

— Чего же ты хочешь от меня? — спросил Фарамир. — Я ведь тоже пленник целителей.

Он взглянул в глаза Эовины, и его чуткое сердце сжалось от боли, так тронули его красота и отчаяние девушки. Воспитанная среди солдат, Эовина увидела суровую нежность в его глазах и поняла, что перед ней доблестный воин, который не уступил бы в бою ни одному из рохирримов.

— Так чего же ты от меня хочешь? — снова спросил он. — Я готов сделать для тебя все, что в моих силах.

— Прикажи этому попечителю выпустить меня отсюда, — попросила она, и хотя произнесла эти слова гордо, смутилась. Она подумала, что в глазах властного и одновременно доброго рыцаря может показаться просто капризной и своевольной девчонкой, которой не хватило выдержки.

— Я сам сейчас в его власти, — ответил Фарамир. — Я еще не принял правление. Но даже если бы я уже стал правителем, я бы подчинился лекарю, коль скоро он лучше меня знает, как быстрее выздороветь.

— Я не ищу выздоровления, — ответила Эовина. — Я хочу поскакать в бой, как мой брат Эомер, или, что еще лучше, пасть на поле брани, как король Феоден, добыв себе сразу и славу, и покой.

— Поздно, королевна, сейчас уже не догнать наше войско, даже если бы тебе хватило сил взяться за оружие, — возразил Фарамир. — Но смерть в бою еще может найти нас здесь, независимо от того, ищем мы ее или нет. Ты ее достойно встретишь, если сейчас, пока есть возможность, послушаешься целителей. Мы оба с тобой должны терпеливо ждать.

Она ничего не ответила, но ему показалось, что выражение ее глаз смягчилось. Так жестокий мороз сменяется потеплением в предчувствии весны. По ее щеке, как светлая дождинка, скатилась слеза, гордая голова слегка склонилась. Потом она тихо, обращаясь больше к самой себе, чем к нему, произнесла:

— Целители хотят держать меня в постели еще целую неделю. А мои окна выходят не на восток.

Ее голос звучал женственно и грустно.

Фарамир светло улыбнулся, пытаясь скрыть сжавшую его сердце жалость.

— Ах, окна не выходят на восток? Этому горю можно помочь, — сказал он. — Такой приказ я могу отдать попечителю. Если ты согласишься остаться у нас в этом доме и еще немного в нем отдохнуть, королевна, то в солнечную погоду можешь гулять в саду и смотреть, сколько хочешь, в ту сторону, где все наши надежды. Ты встретишь здесь меня, потому что я тоже часто смотрю на восток. Если согласишься терпеть мое присутствие и захочешь поговорить со мной, ты утешишь меня.

Она подняла голову, посмотрела ему в глаза, и легкий румянец тронул ее щеки.

— Как же я утешу тебя? — сказала она. — Я ведь не ищу разговоров с живыми.

— Хочешь, чтобы я был с тобой откровенен?

— Хочу.

— Тогда я скажу тебе, Эовина из Рохана, что ты красавица. В наших горных долинах много ярких и красивых цветов, и есть у нас девушки красивее их. Однако я пока не видел ни одного цветка и ни одной девушки столь прекрасной и столь печальной. Кто знает, сколько нам осталось жить? Может быть, всего через несколько дней Тьма поглотит наш мир. Надеюсь, что я не дрогну. Но мне было бы легче встретить последний час, если бы я успел насмотреться на тебя, пока еще светит солнце. Нас обоих коснулась крылом страшная Тень, и одна и та же рука вернула нас на дорогу жизни.

— Увы, эта Тень еще висит надо мной, — ответила королевна. — Не ищи во мне утешительницу. Моя рука огрубела, я привыкла к мечу и щиту. Но благодарю тебя за то, что отныне мне не надо будет сидеть в четырех стенах. С разрешения наместника я буду приходить в этот сад.

Эовина церемонно поклонилась и ушла в дом. Фарамир еще долго бродил по саду, но взгляд его теперь чаше обращался к окнам дома, чем к восточной стене.

* * *

Вернувшись к себе в покой, наместник вызвал попечителя и приказал ему рассказать все, что он знает о королевне Рохана. Заканчивая свой рассказ, попечитель сказал:

— Ты мог бы поговорить с полуростиком, который тоже здесь находится. Ибо он принимал участие в Походе короля Феодена и, как говорят, до конца был при королевне.

Мерри предстал перед Фарамиром. Их беседа затянулась допоздна. Молодой наместник много узнал от хоббита, гораздо больше, чем Мерри сумел выразить словами. Теперь он лучше понимал печаль и волнение Эовины Роханской. Вечером они вдвоем с Мерриадоком гуляли по саду, но она не пришла.

А утром, выйдя в сад, Фарамир увидел королевну на стене: ее белое платье светилось на солнце. Он позвал ее по имени, и она сошла в сад. Теперь они вдвоем гуляли по траве, отдыхали в тени деревьев, иногда разговаривали, но больше молчали. Так было изо дня в день. Попечитель наблюдал за их прогулками из окна и радовался, потому что он был целителем и видел, что получает помощь в своих трудах; страх и печаль в эти дни угнетали всех, но эти двое явно начали выздоравливать.

Прошло пять дней после первой встречи королевны с Фарамиром. Они стояли на городской стене и смотрели на восток. Вестей от войска не было по-прежнему. Погода испортилась. Ночью над пустыми полями задул резкий северный ветер, днем он усилился; мир казался безотрадно серым.

Фарамир и Эовина были тепло одеты. Плечи Эовины покрывал богатый плащ, синий, как небо в летнюю ночь, расшитый серебряными звездами по подолу и у ворота; в нем она казалась Фарамиру еще более красивой и гордой. Специально для нее принесли этот плащ в Дома Целения по приказу наместника, и он сам накинул его ей на плечи. Плащ был выткан для его рано умершей матери, Финдуилас из Амрота, он напоминал ему о счастливом детстве и о первом в жизни горе и казался очень подходящим для печальной красавицы.

Но и в теплом плаще Эовина дрожала, всматриваясь в серые поля, над которыми прояснялся северный край неба.

— Что ты надеешься увидеть, Эовина? — спросил Фарамир.

— Черные Врата ведь там, правда? Наверное, он уже до них дошел. С тех пор как он выступил в Поход, прошла неделя.

— Да, прошла неделя, — подтвердил Фарамир. — И я должен сказать тебе, что она принесла мне неведомые доселе радость и боль. Я радуюсь, когда тебя вижу; мне больно, ибо страхи и сомнения не рассеиваются, а становятся черней день ото дня. Я не хочу, чтобы этот мир погиб, Эовина, потому что боюсь утратить то, что нашел.

— Утратить то, что нашел? — переспросила Эовина, серьезно посмотрев на него, но взгляд ее был добрым. — Что можно было найти и потерять в эти дни? Не говори мне об этом, друг! Ничего не говори! У меня такое чувство, будто я стою на краю ужасной пропасти, непроглядная бездонная чернота у моих ног, и я не знаю, есть ли свет позади. Я еще не могу обернуться. Я жду, когда пробьет роковой час.

— Мы все ждем, когда он пробьет, — сказал Фарамир.

Больше они ни о чем не говорили. Ветер стих, солнце побледнело, день погас, а в городе и на полях все смолкло. Они не слышали ни свиста ветра, ни шелеста листвы, ни голосов, ни пенья птиц, ни биения собственных сердец.

Время остановилось. Их руки встретились и сплелись, но они этого не замечали, замерев в ожидании неизвестного. И вдруг им показалось, что за дальней горной цепью вздыбилась новая вершина, огромная гора Тени, пытавшаяся закрыть весь мир, сверкавшая молниями и огненными искрами. Земля вздрогнула так, что зашатались стены столицы. А потом над ней пронесся странный звук, словно весь мир с облегчением вздохнул, и у них снова забились сердца.

— Это напомнило мне о Нуменоре, — произнес Фарамир, с удивлением слыша собственный голос.

— О Нуменоре? — спросила Эовина.

— Да, о погибшей Заокраинной земле, когда большая черная волна поднялась над зелеными полями, и даже над горами, и все затопила неотвратимая Тьма. Мне это часто снится.

— Значит, ты думаешь, что наступает Тьма? — спросила Эовина. — Неотвратимая Тьма? — и вдруг прижалась к нему.

— Нет, — ответил Фарамир, смотря ей в глаза. — Это лишь образ, который всплыл в моей памяти. Я не знаю, что происходит. Трезвый рассудок говорит, что пришел Черный День и наступает конец всему; но сердце не верит. Мне вдруг стало легко, и появилась надежда, этого разумом не понять. Эовина, Белая Королевна, в эту минуту я не верю в победу Тьмы!

Он нагнулся и поцеловал ее в лоб.

Они стояли на городской стене, снова налетел ветер, сплетая и развевая его черные, как смоль, и ее золотые волосы. Тень исчезла, на небо вышло солнце. Серебром заблестели воды Андуина, в сердца людей вошла радость, из домов послышались песни. Но никто еще ничего не понимал.

Когда солнце поднялось в зенит, с востока прилетел гигантский орел и принес от Западных вождей счастливые вести, которых так долго ждали.

Орел прокричал:

Пойте, люди в Минас Аноре!

Власть Саурона кончилась,

Черный Замок пал!

Пойте, радуйтесь, люди в Белой Башне!

Не напрасна была ваша стража,

Черные Врата рухнули,

Ваш Король победил!

Пойте, радуйтесь, дети Запада!

Король вернется,

Будет с вами до конца дней.

Высохший ствол сменится живым,

Древо к небу протянет ветви,

И благословен будет город!

Пойте, люди!

И люди запели на всех улицах столицы.

* * *

И настали золотые дни, когда весна превратилась в лето и усыпала цветами поля Гондора. С острова Кайр Андрос прискакали на быстрых конях гонцы с вестями обо всем, что свершилось. Город готовился к встрече Короля.

Мерриадок был отправлен с обозом провизии в Осгилиат, а оттуда на корабле — в Кайр Андрос. Фарамир остался в Минас Тирите, ибо полностью исцелился и временно принял на себя обязанности наместника. Ему предстояло все подготовить к приходу того, кто займет трон.

Эовина тоже осталась, хотя брат звал ее на Кормалленское поле. Ее решение удивило Фарамира. Он был очень занят важными делами, поэтому редко виделся с ней в эти дни. Королевна по-прежнему оставалась в Домах Целения и одиноко гуляла по саду, снова бледная, единственная во всем городе, чьи глаза остались печальными. Попечитель Домов Целения встревожился и доложил об этом наместнику.

Тогда Фарамир пришел ее навестить, и они снова вышли на стену вдвоем. И он спросил ее:

— Почему ты осталась здесь, Эовина, а не поспешила на радостные торжества в Кормаллен за островом Кайр Андрос, где тебя ждет брат?

А она ответила:

— Разве ты не знаешь, почему?

И он сказал:

— Причин может быть две. Я могу лишь гадать…

Сказала она:

— Не надо играть в загадки, Фарамир. Говори яснее.

— Воля твоя, королевна, слушай, — сказал он. — Ты не поспешила на Кормалленское поле, потому что тебя позвал только брат, а смотреть издали на Арагорна наследника Элендила в зените его славы — сейчас не радость для тебя. Или потому, что я туда не поехал, а ты хочешь быть рядом со мной. Вот две причины, и ты сама не знаешь, какой выбор сделать. Неужели ты не любишь меня, Эовина? Неужели не хочешь меня полюбить?

— Я хотела, чтобы меня любил другой, — ответила она. — И я не хочу, чтобы меня жалели.

— Знаю, — сказал он. — Ты хотела добиться любви короля Арагорна. Он высокороден и могуч, а ты мечтала о славе, о том, чтобы подняться над тщетой мелких забот. Он поразил тебя своим блеском, как великий полководец молодого солдата. Он воистину великий вождь, может быть, самый великий из живущих на земле. Но когда вместо любви ты увидела лишь понимание и сочувствие, ты его отвергла и решила отказаться от жизни, найти славную смерть в бою. Посмотри на меня, Эовина!

Она посмотрела ему прямо в глаза и смотрела долго и бестрепетно. И сказал Фарамир:

— Не пренебрегай состраданием, если оно идет от искреннего сердца, Эовина! Не жалость говорит моими устами. Ты высокородна и мужественна, ты добыла мечом славу, которую мир не забудет. Ты прекрасней, чем можно выразить самыми красивыми словами на языке эльфов. И я люблю тебя. В первую минуту я сочувствовал твоей печали. Сейчас я любил бы тебя и беспечальную, даже если бы ты забыла горе и тревоги и засияла радостью на гондорском троне. Неужели ты не любишь меня, Эовина?

Вдруг она почувствовала, как ее сердце ожило. А может быть, в этот момент она впервые поняла, что это случилось не сегодня, а гораздо раньше. Весна в нем прогнала зиму, и солнечный свет вошел в него.

— Я стою на стене солнечной крепости Минас Анор, — сказала она. — Тьма сгинула. Я больше не буду девушкой-воином, не поскачу в поля, обгоняя лучших всадников, не смогу тешиться только боевыми песнями. Я стану целительницей. Полюблю все, что растет и дает жизнь. — И, взглянув на Фарамира, добавила тихо: — Я больше не хочу быть королевой.

Фарамир счастливо засмеялся:

— Вот и хорошо! Ведь и я не король. Я буду мужем Белой Королевны Рохана, если она захочет. И если она согласится, мы поедем за Реку, будем счастливы в Итилиэне и заложим на той прекрасной земле сад, в котором каждый росток будет радоваться присутствию Белой Королевны.

— Но для этого мне придется покинуть свой народ, гондорец? — сказала Эовина. — И ты хочешь, чтобы твои соплеменники сказали: «Вот, наш вождь укротил дикую всадницу с севера. Неужели не мог он найти жену в племени нуменорцев?»

— Пусть говорят! — воскликнул Фарамир и обнял ее.

Он целовал ее под солнечным небом, на высокой городской стене, нимало не беспокоясь о том, что они стоят на виду у многих. И многие видели их и тогда, и потом, когда они, счастливые, шли, взявшись за руки, к Домам Целения, и свет исходил от них.

Попечителю Домов Целения Фарамир сказал:

— Королевна Рохана здорова.

Попечитель же ответил:

— Значит, она свободна от моей опеки, и на прощанье желаю ей больше никогда не страдать ни от ран, ни от болезней. До возвращения брата могу поручить ее заботам наместника Гондора.

Но Эовина сказала:

— Сейчас, когда я свободна, я хотела бы остаться здесь по своей воле. Этот Дом стал мне дороже всех других.

И она осталась в Домах Целения до самого приезда короля Эомера.

* * *

В городе все было готово к встрече, радостные вести разнеслись по стране, от Мин Риммона до Пиннат Гелин и далекого взморья Белфалас. Все кто мог, спешили в столицу, здесь собралось огромное количество народа. Возвращались домой женщины и веселые дети, в домах появились цветы, из Дол Амрота приехали арфисты, первейшие музыканты в Гондоре; было много других музыкантов, со скрипками, флейтами, серебряными рожками; приехали сладкогласные певцы из долин Лебенина…

И вот наступил вечер, когда горожане увидели со стен разбитый на поле лагерь. Во всех домах в ту ночь до рассвета горели огни, все ждали утра. Утром над восточными горами взошло ясное солнце, от Великой Тени не осталось следа.

Зазвонили все колокола, заплескали на ветру развернутые знамена, и над Белой Башней в последний раз взвился белый флаг Наместников без гербов и украшений, словно серебряный снег.

Военачальники повели отряды к городу, и люди смотрели, как они проходят стройными рядами, блестя оружием на солнце, как живое серебро. Войско подошло к воротам и остановилось на расстоянии фарлонга от городской стены. Разрушенные ворота еще не были отстроены после битвы, вход в город был только отгорожен барьером, за которым по обе стороны уже стояли гвардейцы в черном и серебряном, с длинными обнаженными мечами. У барьера ждал наместник Гондора Фарамир, рядом с ним все именитые мужи и военачальники Гондора, Хранитель Ключей Хурин, королевна Рохана Эовина, маршал Элфхельм и многие рыцари Рубежного Края. За гвардейцами толпился пестрый люд, многие с венками и гирляндами цветов.

Перед стенами города образовалась площадь, окруженная воинами Рохана и Гондора, горожанами и гостями, прибывшими со всех концов. Толпа замерла, когда из войска выступили дунаданы в сером с серебром, а перед ними — достойный Арагорн в черной кольчуге с серебряным поясом и в длинной белоснежной мантии, скрепленной у шеи большим зеленым камнем, сверкание которого было видно издалека. Он шел с непокрытой головой, только во лбу его сияла звезда на узком серебряном обруче. Рядом с Арагорном шли Эомер Роханский, князь Имрахил, Гэндальв Белый и четыре маленькие фигурки, которым все дивились.

— Нет, дорогая, это не мальчики, — объясняла Йорета стоявшей рядом с ней родственнице из Имлот Мелуи. — Это перианы из далекой страны полуростиков. Там они князья, причем знатнейшие. Я-то знаю, я за одним из них ухаживала в Домах Целения. Они маленькие, но очень храбрые. Представляешь, один из них без войска, только со своим оруженосцем пошел в Страну Тьмы, сам один победил Черного Властелина и поджег Черную башню. Невероятно, но так у нас рассказывают. Это вон тот, что идет рядом с Камнем Эльфов. Они, как я слышала, большие друзья. А Камень Эльфов, наш Король, вообще необыкновенный, на вид он суров, да еще как! Но сердце у него золотое. А руки исцеляют. «В руке короля целительная сила», — так я им сказала. И тогда все открылось. А Мифрандир сказал мне: «Йорета, люди надолго запомнят твои слова». Ну и…

На этом Йорете пришлось прервать просвещение своей сельской родственницы, потому что пропел горн и настала тишина. Из ворот вышел Фарамир, сопровождаемый только Хранителем Ключей Хурином и четырьмя гвардейцами в высоких шлемах стражей Цитадели, которые несли большой ларец из черного дерева ливифрона, окованный серебром. Фарамир встретил Арагорна посреди площади, преклонил перед ним колено и сказал:

— Последний наместник Гондора просит, чтобы ты освободил его от наместничества!

При этом он протянул королю белый жезл, но Арагорн взял его и тут же вернул, сказав:

— Ты еще не выполнил всего, что тебе предназначено. Оставляю эту почетную должность тебе, а после — твоим потомкам, до тех пор, пока мой род не угаснет. Сейчас приступай к делу, как того требует обычай.

Фарамир встал и объявил громким голосом:

— Слушайте, гондорцы, наместника своего государства! И смотрите! Наконец вернулся к нам законный король. Вот Арагорн сын Араторна, первый муж среди дунаданов Арнора, вождь Западной армии, носитель Звезды северных Королей, владеющий Перекованным Мечом, победитель в Войне, Целитель, Камень Эльфов, Элессар из рода Валандила сына Исилдура сына Элендила Нуменорского. Хотите ли его Королем, люди? Хотите ли, чтобы он вступил в наш город и жил в нем?

И все воины и все горожане в один голос громко закричали:

— Хотим!

Йорета тут же стала объяснять своей родственнице:

— У нас в столице такая церемония в обычае, сестрица; но, как я тебе говорила, Камень Эльфов уже входил в город и говорил мне…

Ей снова пришлось замолчать, ибо Фарамир продолжал:

— Гондорцы! Наши ученые толкуют, что по старинному обычаю Король должен получить корону от своего отца до его кончины, а если сложилось иначе, взять ее из рук почившего родителя на месте его вечного упокоения, и этого никто не должен видеть. Но сейчас мы вынуждены поступить по-другому. По праву наместника я сам принес сюда из Рат Динен корону Эарнура, последнего Короля, правившего много лет назад, при наших праотцах.

Вперед выступили четыре гвардейца. Фарамир открыл поданный ими ларец и вынул из него старинную корону. По форме она напоминала шлем стражей Белой Башни, но была выше и совершенно белая; с обеих сторон ее украшали серебряные, усыпанные жемчугами крылья, похожие на крылья морской чайки, ибо Чайка была эмблемой королей, некогда прибывших из-за Моря. Семь алмазов сверкали в ободке; один, самый крупный, горел огнем выше остальных.

Арагорн принял корону из рук Фарамира и поднял ее высоко над собой, возглашая:

— Эт Эарелло Эндоренна утулиэн. Синомэ маруван ар Хилдиньяр тенн’ Амбар-метта!

Это были слова, произнесенные Элендилом, когда крылья ветра принесли его корабли к Земле Эндор, и он высадился на берег. Они означали: «Из-за Великого Моря прибыл я в Среднеземье. Здесь останусь, и здесь будут жить потомки мои до скончания мира».

К удивлению окружающих, Арагорн не надел корону, а вернул ее Фарамиру со словами:

— Возвратить владения предков мне помогли труды и мужество многих друзей. В знак благодарности им, я желаю, чтобы корону подал Отнесший Кольцо, а коронует меня пусть Мифрандир, если согласится. Ибо он был душой всего совершенного, и наша победа — это его Победа.

Гордый и счастливый Фродо взял корону из рук Фарамира и подал ее Гэндальву. Арагорн преклонил колено, а Гэндальв возложил Белую Корону ему на голову, сказав:

— Отныне начинается правление Короля, и да будет оно благословенным, пока стоят троны валар!

Арагорн встал в полный рост, и все смолкли, ибо всем показалось, что они видят его впервые. Высокий, как давние заморские владыки, он возвышался над всей своей свитой, казался одновременно и умудренным годами, и в расцвете мужественной красоты и силы; от его ясного чела, от сильных рук, умеющих исцелять, от всей его фигуры, казалось, исходил свет.

И Фарамир воскликнул:

— Смотрите! Вот король!

Запели сразу все фанфары. Король Элессар подошел к барьеру, который Хурин, Хранитель Ключей, раздвинул перед ним. Под музыку арф, флейт и скрипок, под пение хора, звонко возглашавшего ему хвалу, Король прошел по украшенным цветами улицам к Цитадели и вошел в Башню. На ее шпиле поднялся и заполоскал на свежем ветру флаг с Белым Древом и семью Звездами.

Так началось правление короля Элессара, воспетое во многих песнях.

При нем город стал красивее, чем был когда-либо, и лучше, чем во времена своего первого расцвета. В нем появились новые фонтаны, множество зеленых деревьев; главные улицы украсились мостовыми из белого мрамора; вместо разбитых ворот были выкованы новые из стали и мифрила. Искусные подгорные мастера работали над украшением столицы, лесные эльфы приезжали подивиться на чудеса и помочь кто чем сможет.

Все раны города были залечены, и все разрушенное отстроено.

Дома наполнились счастливыми людьми, зазвенели от песен и детского смеха, не осталось ни одного слепого окна, ни одного пустого двора. А когда закончилась Третья эпоха, память о славе ее последних лет перешла в следующий век.

* * *

После коронации Король несколько дней занимался рассмотрением неотложных дел и вынесением приговоров, сидя на троне в Большом зале Белой Башни. Он принял множество посольств от разных народов из ближних и дальних стран, от Дунланда до Темнолесья. Он объявил прощение сдавшимся на его милость востоканам. Их отпустили на свободу и отослали на родину. С Харадом был заключен мир, мордорским рабам была дарована воля и отданы во владения земли вокруг моря Нурн. Храбрейших воинов из своих армий король приказал привести к нему, поблагодарил их и вручил награды за мужество.

Наконец пред его судом предстал Берегонд. И сказал ему Король:

— Берегонд! Ты обнажил меч и пролил кровь в священном месте, куда не позволено входить с оружием. Кроме того, ты самовольно оставил пост. За такие преступления по старинным законам кара — смерть. Я должен вынести тебе приговор. Слушай! Я отменяю казнь в благодарность за мужество, проявленное тобой в бою, и за то, что все это ты совершил ради Фарамира. Но в Королевскую Гвардию ты не вернешься, и тебе придется покинуть город Минас Тирит.

Кровь отхлынула с лица Берегонда, и он с болью в сердце опустил голову. Но Король продолжал:

— Так будет, ибо отныне ты зачислен в Белый полк, личную гвардию Фарамира, правителя Итилиэна. Ты примешь командование этим полком и будешь жить в Эмин Арнен, где познаешь покой и почет на службе тому, ради чьего спасения рисковал всем.

Лишь теперь Берегонд понял, как милостливо и справедливо судил его Король, встал на колени, поцеловал его руку и отошел в великой радости. И Арагорн отдал Фарамиру в удел Итилиэн, попросив поселиться в горах Эмин Арнен, которые были видны с Башни.

— Ибо крепость Минас Итиль в долине Моргул будет разрушена до основания, — проговорил Арагорн. — И хотя со временем место, где она стояла, очистится, там еще много долгих лет нельзя будет жить.

Последним Арагорн призвал Эомера, крепко обнял его и сказал:

— Для нас не нужны ни слова, ни награды, ибо мы братья. В счастливый час прибыл с севера Эорл! Мир не знал более удачного союза народов, чем союз Рохана и Гондора, в котором ни один из союзников ни разу не предал другого. Мы положили Феодена Славного в усыпальницу рядом с королями Гондора, и если будет на то твоя воля, он здесь останется. Но если ты захочешь, чтобы его останки были перевезены в Рохан, он вернется к своему народу, дабы упокоиться в земле своих предков.

И ответил Эомер:

— С того дня, когда ты впервые явился предо мной, встав с травы на холме, я полюбил тебя, как брата. Я навсегда останусь тебе верен. Но сейчас я должен поспешить в свою страну, где меня ждет много дел. Я вернусь за павшим королем, когда все будет готово к его последней встрече. Пока пусть он спокойно спит здесь.

И узнав о решении Эомера, сказала Эовина Фарамиру:

— И я должна ненадолго поехать на родину, увидеть ее еще раз и помочь брату в трудах. Когда тот, кого я любила, как отца, найдет покой в родной земле, я вернусь.

* * *

Так прошли первые счастливые дни. Всадники Рохана подготовились к походу и выступили Северным трактом. С ними отправились сыновья Элронда. От самых городских ворот до стен Пеленнора они ехали сквозь строй гондорцев, которые сошлись сюда, чтобы с честью проводить друзей и соседей. С радостью возвращались домой и остальные союзники из дальних и ближних земель. В городе кипела работа; люди, не покладая рук, строили, восстанавливали, заглаживали шрамы войны, уничтожали саму память о темных силах.

Хоббиты продолжали жить в Городе вместе с Леголасом и Гимли, потому что Арагорн не хотел пока расставаться с Отрядом Кольца.

— Все кончается, — говорил он, — но я прошу вас подождать еще немного, пока не произойдет последнее событие Истории, в которой вы так храбро участвовали. Приближается день, которого я жду много лет, с тех пор как из юноши стал мужчиной; когда этот День придет, я хотел бы, чтобы рядом со мной были друзья.

О каком Дне шла речь, он не сказал.

* * *

Друзья жили вместе с Гэндальвом в большом красивом доме и почти все время проводили в прогулках по городу. И Фродо спросил мага:

— Ты не знаешь, что за День имел в виду Арагорн? Нам тут, конечно, хорошо, но время уходит. Бильбо ждет, а мой дом все-таки не здесь, а в Хоббитшире.

— Что касается Бильбо, — ответил Гэндальв, — то сейчас он ждет этого же самого Дня и знает, почему вы задерживаетесь. Время, конечно, уходит, но пока только май, до Середины лета еще далеко. Нам кажется, что мир изменился, будто кончился век, но для деревьев и травы не прошло и года с тех пор, как вы вышли из дому.

— Эй, Пипин! — воскликнул Фродо. — А ты говоришь, что Гэндальв уже не такой скрытный, как раньше. Он, наверное, просто устал от военных трудов и временно расслабился, а сейчас опять становится самим собой.

Сказал Гэндальв:

— Многие любят узнавать заранее, что будет на столе, но те, кто готовил пир, стараются как можно дольше держать в секрете плоды своих трудов, ибо неожиданность приносит более громкие похвалы. Кроме того, Арагорн ждет знака.

* * *

В один из дней друзья нигде не могли найти Гэндальва и гадали, что бы это могло значить. А Гэндальв тем временем повел Арагорна за город на южный склон Миндоллуина, и они вместе искали и нашли там тропу, вырубленную несколько веков назад. По ней никто не решался ходить, ибо она вела к священной вершине, на которую имели право вступать только Короли.

Всю ночь Арагорн и Гэндальв взбирались по крутой тропе, пока не оказались на высокогорном лугу. Внизу остались провалы за стенами Минас Тирита. Дальше начинались вечные снега.

Наступило утро, первые лучи солнца осветили раскинувшиеся внизу поля, город, белые башни с легкими султанами флагов, цветущую, словно сад, долину Андуина. На востоке окутались золотой дымкой горы Тени, на севере серело нагорье Эмин Муйл и искрился, как дальняя звезда, водопад Раурос. На юге можно было проследить извилистый путь Великой реки до самого Пеларгира, а еще дальше светящийся край неба напоминал о Море.

И сказал Гэндальв:

— Вот твое королевство, пока только начало будущего великого государства. Третья эпоха кончилась, начинается новая. Твое дело — править тем, что заложено, и сохранить то, что достойно перейти в будущее. Ибо мы многое спасли, но еще многое должно сгинуть. Власть Трех Колец тоже кончилась. Во всех землях, которые ты видишь отсюда, и еще дальше за ними, будут жить люди. Пришло время Человека, Древнее племя должно угаснуть или уйти.

— Я это хорошо знаю, друг, — ответил Арагорн. — Но мне нужны твои советы.

— Я недолго смогу тебе помогать, — сказал Гэндальв. — Моим временем была Третья эпоха. Моим врагом был Саурон. Свой долг я выполнил. Скоро уйду. Бремя ляжет на тебя и на твой род.

— Но ведь я умру, — возразил Арагорн, — ибо я смертен. В моих жилах течет чистая нуменорская кровь, и я проживу дольше других людей, но времени мне отпущено немного. Когда те, кто сейчас еще находится в материнских утробах, родятся, а потом состарятся, я тоже постарею. Кто продолжит мое Дело, кто будет править Гондором и всеми народами, которые с надеждой смотрят на великий город? Древо на площади Фонтана сухое и бесплодное. Увижу ли я знак, что судьба благоволит к нам?

— Отврати взор от зеленого мира и посмотри туда, где все кажется бесплодным и застывшим, — сказал Гэндальв.

Арагорн повернулся и оглядел каменистый склон на границе вечных снегов. Там среди мертвых камней было одно-единственное живое растение. Король поднялся к нему. У самой кромки снега тянулось к небу молоденькое деревце всего в три локтя. Оно уже выпустило красивые продолговатые листья, темные сверху и серебристые снизу. На его верхушке на тонких ветках раскрылось несколько цветков с белыми, словно горный снег, лепестками.

И воскликнул Арагорн:

— Йе! Утувиеньес! Я нашел его! Это росток древнейшего Древа. Откуда он здесь? Ему нет еще семи лет.

А Гэндальв подошел, оглядел деревце и произнес:

— Это воистину росток из семени Галатилиона, из плода Тельпериона семейства Нимлот, древнейшего из деревьев мира, которое имеет много имен. Кто знает, как оно попало сюда, когда пришел его час? Это место священно; может быть, кто-нибудь посадил здесь его семя еще до того, как не стало Королей, раньше, чем увяло Древо на площади. Говорят, что плоды его очень редко вызревают, но если это случается, семена сохраняют тайну жизни много лет, и невозможно предвидеть, когда они проснутся и оживут. Помни об этом. Если при тебе созреет драгоценный плод, его семя надо посадить, чтобы род не вымер. Это же семя таилось в горах, подобно тому, как потомки Элендила скрывались в северных пустошах. Но род Тельпериона гораздо старше твоего, Король Элессар.

Тогда Арагорн осторожно взял деревце рукой, и оказалось, что оно едва держалось за землю, потому что позволило легко себя вынуть и при этом осталось неповрежденным. Король понес его в город.

Засохшее Дерево выкопали, но не сожгли, а с почетом положили на вечный покой в тиши Рат Динен. Молодое деревце Арагорн посадил на площади Фонтана. Оно оказалось здоровым и сильным, быстро принялось и радостно росло, а когда пришел июнь, густо покрылось цветами.

— Вот знак, которого я ждал, — сказал Арагорн и расставил стражу на стене. — Мой День недалек.

* * *

За день до Середины лета в город прибыли гонцы с поста Амон Дин и сообщили, что с севера скачет посольство дивного народа и скоро прибудет к стенам Пеленнора.

И сказал король:

— Наконец-то! Пусть город готовится к встрече гостей.

* * *

В самый канун Середины лета, прозрачным прохладным вечером, когда небо стало сапфировым и на востоке заблестели звезды, в то время как запад еще золотился от закатного солнца, по Северному тракту к воротам Минас Тирита подскакал конный отряд. Впереди гарцевали Элрохир и Элладан под серебряным знаменем; за ними скакали Глорфиндэл и Эрестор, все родичи Элронда из Райвендела, потом госпожа Галадриэль с владыкой Лориэна Келеборном, оба на белых конях в окружении лучших представителей дивного народа, в серебристо-серых плащах с белыми алмазами в волосах. Наконец, с Жезлом Ануминаса в руке показался сам Элронд, достойнейший среди эльфов и людей, а рядом с ним на серой лошади — Арвен дочь Элронда, Звезда Вечерняя эльфийского племени.

Фродо смотрел на нее, затаив дыхание, так хороша была она, так светла в наступающих сумерках, со звездами надо лбом, в облаке нежных ароматов.

— Теперь я понимаю, чего мы ждали, — сказал он Гэндальву. — Это уже конец нашей истории. Отныне не только день будет радостным, но и ночь счастливой и свободной от страхов.

Король приветствовал гостей, которые сошли с коней, и Элронд отдал Арагорну Жезл и вложил руку дочери в руку короля. Все вместе поднялись в Белую Башню, и путь их освещали мириады ярких звезд.

Так в своей обретенной столице в самый долгий день лета Арагорн, Король Элессар, взял в жены Арвен Ундомиэль. Кончились их печали и муки ожидания.

Глава шестая. Расставания и прощания

Закончились свадебные торжества, и друзья-хоббиты наконец всерьез задумались о возвращении домой. Фродо пошел к королю, который сидел у фонтана под буйно цветущим Белым Древом рядом с королевой Арвен, слушая ее песню про Валинор. В ответ на приветствие хоббита Арагорн встал и произнес:

— Я знаю, что ты хочешь сказать, Фродо! Ты хочешь вернуться домой. Да, дорогой друг, каждое дерево лучше всего растет в земле своих предков. Но знай, в Западном королевстве ты всегда найдешь радушный прием. До сих пор твое племя немного места занимало в легендах людей, но отныне вы можете тешиться славой, которой не всякое сильное государство похвалится.

— Да, я очень хочу домой в Хоббитшир, — ответил Фродо. — А по дороге обязательно надо заехать в Райвендел. Если мне кого-то не хватало в эти счастливые дни, то только дяди Бильбо. Я очень огорчился, когда не увидел его в свите Элронда.

— Тебя это удивило, Отнесший Кольцо? — отозвалась Арвен. — Ты ведь знаешь силу того, что, благодаря тебе, уничтожено. Все, что было дано его властью, сгинуло вместе с ним. Твой дядя владел Кольцом дольше, чем ты. Теперь его возраст исчисляется земным временем, он очень стар. Он ждет тебя, но сам уже не может отправиться в дальний путь… разве что в последний.

— Тогда позволь мне поскорее уехать, — попросил Фродо.

— Через семь дней мы с тобой поедем вместе, — ответил Арагорн. — И долго будем ехать одной дорогой — до самого Рохана. Через три дня Эомер вернется за Феоденом, и мы будем сопровождать его в Рубежный Край, воздадим павшему королю последние почести. Прежде чем вы нас покинете, я хочу еще раз подтвердить слово Фарамира, который разрешил тебе полную свободу передвижения в границах Гондора и обещал всяческую помощь. Жалую тем же всех, входивших в Отряд. У меня нет дара, достойного твоих подвигов, но возьми все, что пожелаешь. Ты уедешь с почетом, как князь моей страны.

А королева Арвен сказала:

— У меня есть дар для тебя. Я дочь Элронда. Но я не уеду с ним, когда он отправится в Серую Гавань. Подобно Лютиэнь, я выбираю судьбу сладкую и горькую. Место на серебряном корабле я уступаю тебе, Отнесший Кольцо. Когда пробьет твой час, ты сможешь — если захочешь, — отплыть с эльфами за Море. Если будут болеть старые раны и тяготить воспоминания, связанные с тяжкой ношей, можешь уйти на Заокраинный Запад, найти покой. А это носи на память о Камне Эльфов и Вечерней Звезде, с которыми связала тебя судьба! — И она повесила ему на шею снятый с груди белый камень, сверкнувший, как звезда, на серебряной цепочке: — Он тебя охранит от старых страхов и возвратов Тьмы.

* * *

Как и предсказывал король, через три дня в город прискакал Эомер Роханский во главе эореда славнейших рыцарей Рубежного Края. Ему был оказан достойнейший прием, а когда все сели за стол в большом трапезном зале, Меретронде, Эомер увидел рядом королеву Арвен и госпожу Галадриэль и немало дивился их чудной красоте. Прежде чем удалиться в предоставленный ему дом на отдых, он послал за гномом Гимли и сказал ему:

— Гимли сын Глоина, с тобой ли твой топор?

— Нет, но могу за ним сбегать, если надо, — ответил Гимли.

— Сейчас ты сам решишь, надо или нет, — сказал Эомер. — При первой нашей встрече между нами встали мои неосторожные слова о Владычице Золотого Леса. Теперь я увидел ее своими глазами.

— И что ты скажешь сейчас, король? — спросил Гимли.

— Увы! Я скажу, что не госпожа Галадриэль самая прекрасная на земле.

— Так я пошел за топором! — сказал Гимли.

— Позволь мне сначала оправдаться, — улыбнулся Эомер. — Если бы я увидал ее в другом окружении, я бы наверняка согласился с тобой. Но сейчас я отдаю первенство королеве Арвен, Вечерней Звезде, и готов драться с каждым, кто мне возразит. Ну что, посылать за мечом? Гимли в ответ низко поклонился.

— Не надо, ибо ты оправдан в моих глазах, король, — сказал он. — Ты выбрал Вечер, а я полюбил Утро. Но сердце мне говорит, что это Утро скоро минет.

* * *

Наконец подошел день прощания с городом. Готовился пышный выезд. Король Гондора и король Рохана отправились в усыпальницы на Рат Динен. На золотых носилках они пронесли короля Феодена через застывший в скорбном молчании город. Потом носилки поставили на катафалк, развернули над ним большое знамя, всадники Рубежного Края окружили катафалк, а Мерри как оруженосец Феодена сел около умершего, держа его меч и щит.

Остальные ехали каждый сообразно своему росту и положению. Фродо и Сэм — на пони рядом с Арагорном, Гэндальв на Серосвете, Пипин — в строю рыцарей Гондора, Леголас и Гимли, как прежде, — вдвоем на Эроде.

Тут же ехали королева Арвен, Келеборн и Галадриэль со своими соплеменниками, Элронд с сыновьями, князья Дол Амрота и Итилиэна, много полководцев и храбрых воинов. Ни одного короля Рохана не сопровождала такая свита, как Феодена сына Тенгла в последнем пути на землю отцов.

Неторопливо проехали они через Анориэн и остановились в сером Друаданском лесу у подножия горы Амон Дин. В лесу со всех сторон гудели барабаны, но никого не было видно, ни одной живой души.

Тогда Арагорн велел трубить в трубы, и герольды закричали:

— Слушайте, слушайте! Прибыл король Элессар! Он отдает Друаданский лес в вечное владение Ган-Бури-Гану и его народу! Отныне ни один человек не вступит на эту землю без разрешения Ган-Бури-Гана и его подданных!

Барабаны загудели громче и вдруг смолкли.

* * *

Через пятнадцать дней пути катафалк пересек зеленые Роханские степи и прибыл в Эдорас. Здесь всех ждал отдых. Золотой Двор, убранный красивыми тканями, был ярко освещен и выглядел очень торжественно.

Такого пышного пира, как поминальная тризна по Феодену, его дворец не знал со дня постройки.

Три дня провел король Феоден во дворце предков, потом его останки положили в каменный склеп вместе с оружием и многими прекрасными вещами, которые служили ему при жизни. Над склепом насыпали высокий курган, покрыли его дерном и засадили белыми звездочками симбельминов — цветов памяти. Так вырос восьмой курган в восточном ряду Могильного Поля.

Роханские всадники из королевской гвардии на белых конях медленным шагом двинулись вокруг кургана и запели протяжную песнь о Феодене сыне Тенгла, которую сложил королевский бард Глеовин, поклявшийся больше не слагать никаких песен. Торжественные голоса всадников проникали во все сердца, волновали и тех, кто не понимал языка рохирримов. У сынов Рубежного Края загорались глаза, им казалось, что они слышат топот несущихся с севера коней и громовой голос Эорла, перекрывший шум битвы на поле при Келебранте. Эхо разносило по горам рог Хельма, надвигалась Великая Тьма, король Феоден вступал в бой с Тенями и огнем, погибал в славе, и солнце возвращалось в мир после великого отчаяния, и утро сверкало над Миндоллуином.

Отбросив сомненья, встречал он день из мрака,

Скакал навстречу солнцу и пел, меч подымая!

В надежде жил он и погиб с надеждой,

Над страхом, над смертью сумел подняться.

Ушел из жизни в вечную славу.

Да будет славен!

Мерри горько плакал у подножия зеленого кургана, а когда песнь смолкла, вскричал:

— Прощай, король Феоден, прощай! Ты был мне отцом, но как недолго! Прощай!

* * *

Закончился погребальный обряд, стих плач женщин. Феоден остался спать вечным сном под курганом, а народ собрался в Золотом Доме на большой пир, в котором место печали заняли радость и гордость, ибо король Феоден прожил свой полный век и погиб в славе, как его самые великие предки. Когда по обычаю рохирримов пришло время почтить память умершего кубком вина, золотоволосая королевна Эовина поднесла первый кубок Эомеру. Бел как снег, был ее наряд.

В середину зала выступил бард и летописец Рубежного Края, чтобы назвать в положенном порядке имена всех повелителей страны: Эорла Юного, Брего строителя Золотого Двора; Альдора брата несчастного Бальдора; Фрея и Фреавина, Голдвина и Деора и Грама; Хельма, нашедшего убежище в Белых горах, когда враги захватили полстраны. Эти девятеро спали вечным сном под девятью курганами в западном ряду Могильного Поля. На Хельме кончилась старая династия, а новую начал Фреалаф сын сестры Хельма, покоящийся первым в восточном ряду. Далее шли курганы Леофа, Вальда, Фолька, Фолквина, Фенгла, Тенгла и последний — Феодена. После того как было произнесено это имя, Эомер осушил кубок, Эовина приказала слугам снова наполнить чаши вином, все встали и, выпив за здоровье нового короля, закричали:

— Здрав будь, Эомер — король Рубежного Края!

И встал Эомер, и сказал:

— Мы собрались на поминальный пир, дабы почтить короля Феодена; наш долг перед ним исполнен. Прежде чем мы разойдемся, я хочу объявить вам радостную новость. Я уверен, что покойный король был бы согласен, любя сестру мою Эовину отцовской любовью. Знайте, благородные гости из многих земель, достойнейшие из всех, кого этот Двор когда-либо принимал, что Фарамир наместник Гондора и князь Итилиэна просил у нас руки Эовины, королевны Рохана. Она согласна стать его женой. Сейчас в вашем присутствии они обручатся.

И Фарамир с Эовиной вышли вперед, подали друг другу руки, и все выпили за их здравие, радуясь.

— Это доброе дело, — сказал Эомер, — ибо новые узы закрепят нерасторжимую дружбу Рубежного Края и Гондора, и я рад.

— Щедрый ты друг, Эомер, раз отдаешь Гондору лучшее, что есть в твоем королевстве! — воскликнул Арагорн.

Тогда Эовина подошла к Арагорну, посмотрела ему прямо в глаза и сказала:

— Исцелитель и Повелитель мой, пожелай мне радости!

— Я всегда тебе ее желал, — ответил он, — с той минуты, как тебя увидел. Твое счастье тешит мне сердце.

* * *

После пира все, кому предстоял дальнейший путь, прощались с королем Эомером.

Собирались в дорогу Арагорн и рыцари Гондора, эльфы Лориэна и род Элронда из Райвендела, только Фарамир и князь Имрахил оставались пока в Эдорасе. Оставалась и Арвен, Вечерняя Звезда, которой предстояло проститься с отцом и братьями. Никто не видел последнего свидания Арвен с отцом ее Элрондом. Они вдвоем ушли в горы и провели там много часов. Горьким было их прощание, ибо они расставались до конца мира, чтобы и после него никогда больше не встретиться.

Наконец, когда гости отъезжали, Эомер и Эовина подошли к Мерри с такой речью:

— Прощай, Мерриадок из Хоббитшира, почетный оруженосец Рубежного Края! Скачи к своей удаче и поскорей приезжай к нам в гости, здесь тебе всегда будут рады!

Эомер сказал:

— За заслуги на полях под Миндоллуином древние короли одарили бы тебя сокровищами, которых не увезти в одной повозке, но ты от всего отказываешься, кроме оружия, которым владеешь на славу. Я вынужден уступить, ибо поистине не имею ничего, что было бы тебя достойно. Но моя сестра просит тебя принять небольшой подарок от Горедара в память о музыке рогов, которой встречают в Рохане каждый новый день.

И Эовина вручила хоббиту старинный серебряный рог, маленький, мастерски сделанный, на зеленом шнуре. На нем были вычеканены фигурки воинов, быстро скачущих друг за другом, этот орнамент вился от мундштука до обода, и в него были вплетены рунические знаки, приносящие счастье.

— Это рог издавна хранился в нашем роду, — сказала Эовина. — Его сделали гномы, потом он попал в кладовые дракона Ската. Эорл Юный добыл его и привез сюда с севера. Кто, попав в беду, дунет в него, поразит страхом сердца врагов, а друзья услышат его голос и придут на помощь.

Мерри принял рог, ибо от подобных даров нельзя отказываться, и поцеловал руку Эовины. Брат и сестра обняли хоббита, и на этом они расстались.

Осушив прощальные кубки, гости тронулись в путь, и долго летели им вслед слова дружбы и добрые пожелания. Они направились к Хельмской Теснине, где остановились и отдыхали два дня.

Здесь, выполняя данное Гимли обещание, Леголас пошел с ним вместе в Блистающие Пещеры. Вернулся он оттуда притихший и сказал, что только Гимли может отыскать для их описания подходящие слова.

— Впервые эльф уступает в красноречии гному, — говорил он, — теперь надо пойти в Фангорнский лес, там мы сравняем счет.

* * *

Из Хельмской Теснины путешественники отправились в Исенгард, где хозяйничал Древесник. Энты полностью разрушили и убрали каменное кольцо наружных стен и превратили котловину в зеленую рощу-сад, которую пересекал веселый поток. Посредине было светлое озеро, из него вырастала башня Ортханк, по-прежнему гордая и неприступная, и ее черные стены отражались в голубой воде.

Друзья немного посидели в том месте, где раньше были ворота, а теперь два высоченных дерева, словно часовые, охраняли вход в зеленую аллею, ведущую к озеру и к башне. Кто бывал здесь раньше, дивился тому, что сделано, тем более, что труд был колоссальный, а вокруг не было видно ни одной живой души. Наконец сквозь шум листвы до их ушей донеслось знакомое «Хм, х-ха-ах!..», и на дорожке показался сам Древесник в сопровождении Скороствола.

— Добро пожаловать в Сад Ортханк! — сказал он. — Я вас ждал, но мы сейчас трудимся в долине. Здесь еще, ох, как много работы! Вы тоже, я слышал, не бездельничали в дальних краях на юге и востоке, да-да! О вас ходят прекрасные слухи!

Он одобрительно отозвался об их подвигах, о которых, как оказалось, ему все было известно, потом прервал похвалы и остановил долгий взгляд на Гэндальве.

— А ты что скажешь? — спросил он. — Ты доказал, что ты сильнее всех, и твои труды увенчались успехом. Куда ты собрался теперь и зачем забрел сюда?

— Чтобы посмотреть на твои труды, друг, — ответил Гэндальв, — и поблагодарить тебя за помощь в том, что свершилось.

— Хм-хм, ха… вполне справедливо, — сказал Древесник. — Энты сделали все, что от них требовалось. Мы расправились не только с этим… хм… охо-хо… жившим здесь убийцей деревьев, но и с целой бандой бурарум, скверноглазых-черноруких-кривоногих-дурновонючих-когтеклыкастых моримайтесинкахонда… х-хо… хм-хм, ну, полное название так же длинно, как долгие годы их издевательств. Ваше расторопное племя зовет этих вредителей орки. Они пришли из-за Реки и с севера, там они пытались окружить лес Лаурелиндоренан, но войти в него не смогли, ибо могучие Владыки, которых я счастлив здесь видеть, их не пустили, — с этими словами Древесник слегка наклонился в сторону Келеборна и Галадриэли, потом продолжал: — Подлые твари очень удивились, встретив нас, они никогда не слышали об энтах, хотя что о них говорить, когда многие порядочные существа тоже нас не знают. И немногие орки будут нас помнить, ибо от нас мало кто ушел, да и тех почти всех поглотила Река. Ваше счастье, что они на нас наткнулись, а то король Страны Трав недалеко бы заехал, а если бы заехал, то ему некуда было бы возвращаться, у него бы не осталось дома.

— Мы знаем об этом, — сказал Арагорн. — И никогда не забудем ни в Эдорасе, ни в Минас Тирите!

— Никогда — слишком долго даже для меня, — ответил Древесник. — Ты хотел сказать: пока существуют ваши государства. Им придется долго существовать, чтобы энтам тоже долго показалось.

— Начинается новая эпоха, — произнес Гэндальв, — и может случиться, что королевства людей переживут даже тебя, друг Фангорн. Но скажи мне, как вы справились с последним моим поручением? Что с Саруманом? Ему еще не надоел Ортханк? Вряд ли ему нравится новый вид под окнами.

Древесник ответил магу долгим взглядом, в котором, как потом утверждал Мерри, светилась хитрость.

— Хо-ххо-о… — заговорил он снова. — Я ждал, что ты задашь этот вопрос. Не надоел ли ему Ортханк? Очень надоел, но еще больше ему надоел мой голос. Хм… Я ему рассказал несколько длинных историй, во всяком случае, достаточно длинных по вашим понятиям.

— И он их выслушивал? Ты был у него в башне? — спросил Гэндальв.

— Хм-хм… Нет, в башню я не входил, но он стоял в окне и слушал, потому что по-другому не мог узнавать новости, и хотя эти новости его не радовали, он каждый раз с жадностью их ловил. Я уж следил, чтобы он выслушивал все до конца. И от себя добавлял много такого, что считал для него полезным и что могло навести его на размышления. В конце концов он заскучал, да. Он всегда был слишком опрометчив и расторопен. Это его погубило…

— Я слышу, мой добрый Фангорн, что ты все время говоришь: «слушал», «скучал», «был», и ни разу не сказал «есть». Он что, умер? — спросил Гэндальв.

— Хм-хм… Нет, не умер, насколько я знаю. Но отсюда убрался. Да, ушел. Семь дней назад. Я его выпустил. От него не так много осталось, как я заметил, когда он вылезал из башни, а тот Червяк, который составлял ему компанию, вообще превратился в бледную тень. Прошу тебя, Гэндальв, не говори мне, что я обещал за ним следить, я это хорошо помню. Но с того времени многое изменилось. Я его держал здесь, пока он был опасен и мог натворить бед. Ты должен знать, что я не терплю вида живых творений в клетках, и даже такого подлеца не смог бы задержать дольше, чем это было необходимо. И змею можно выпустить, если у нее вырван ядовитый зуб; пусть ползет, куда хочет.

— Может быть, ты и прав, — ответил Гэндальв. — Но, как мне кажется, у этой змеи один зуб еще остался. Яд был в его голосе. Может быть, он сумел и тебя смутить, зная слабые стороны твоего сердца. Ну да ладно, что случилось, то случилось, не будем о том говорить. Башня Ортханк принадлежит теперь королю, законному владельцу. Поскольку она ему пока не нужна…

— Время покажет, — вмешался в разговор Арагорн. — Во всяком случае, сейчас я отдаю всю долину в распоряжение энтов, пусть они здесь хозяйничают, но башню стерегут. Пусть никто туда не входит без моего разрешения.

— Она заперта, — сказал Древесник. — Я приказал Саруману запереть ее и отдать ключи. Они у Скороствола.

Скороствол нагнулся, как дерево под ветром, протягивая Арагорну два больших черных ключа причудливой формы на стальном кольце.

— Еще раз благодарю, — сказал Арагорн. — Пока прощайте! Пусть ваш лес растет спокойно. Если вам покажется тесно в долине, занимайте поля на запад от гор, где энты жили раньше…

Древесник помрачнел.

— Лес, конечно, разрастется, — проговорил он. — Но энты не возродятся. Нет больше маленьких энтят.

— Может быть, вы сможете возобновить поиски с большим успехом, — заметил Арагорн. — Перед вами теперь открыты дороги в восточные земли, куда раньше доступа не было.

Но Древесник покачал головой и сказал:

— Те земли очень далеко. И теперь везде живет слишком много людей… Но я тут болтаю, совсем забыв о гостях… Не хотите ли вы подольше у нас отдохнуть? А может, кто-нибудь из вас хотел бы пройти через Фангорн, сократив себе дорогу домой?

Старый энт вопросительно посмотрел на Келеборна и Галадриэль, но все сказали, что увы, очень спешат, кто на юг, кто на запад, и стали прощаться. Только Леголас воскликнул:

— Ты слышишь, Гимли? Сам Фангорн разрешает нам углубиться в его леса! Мы увидим деревья, каких во всем Среднеземье больше нигде нет! Ты мне обещал, соглашайся! Потом вместе пойдем в родные края, я в Темнолесье, а ты — еще дальше.

Гимли согласился, но, похоже, без особого восторга.

— Вот и конец Содружеству Кольца, — сказал Арагорн. — Надеюсь, однако, что мы еще увидимся. Вы ведь обещали помочь нам отстроить столицу.

— Мы, конечно, придем, испросив разрешения наших повелителей, — ответил Гимли. — Ну, прощайте, хоббиты! Теперь вы, кажется, доберетесь домой без приключений; и я смогу спать спокойно, не тревожась о вас. Будем посылать друг другу вести и, наверное, не раз увидимся. Боюсь только, что все вместе уже никогда не соберемся.

* * *

Древесник попрощался с каждым в отдельности, а перед Келеборном и Галадриэлью трижды склонил голову с великим почтением.

— Давно, давно это было, когда мы встречались у корней и оснований! — сказал он. — А ванимар, ванималион ностари! Печально, что вновь мы встретились только сейчас, когда все приходит к концу! Ибо мир меняется. Я чувствую это по вкусу воды и запаху земли и воздуха. Я не надеюсь, что мы еще сможем свидеться.

— Не знаю, что тебе ответить, Старейший, — произнес Келеборн.

А Галадриэль сказала:

— Мы не встретимся в Среднеземье и не увидим друг друга до тех пор, пока земля, которую накрыли волны, не поднимется снова над Морем. Может быть, тогда мы вместе встретим весну под вербами в лугах Тасаринана. Прощай, Старейший!

Последними прощались с Древесником Мерри и Пипин. Глядя на них, старый энт немного повеселел.

— Ну как, веселый народец, попьете со мной на прощанье? — спросил он.

— С большим удовольствием! — воскликнули оба.

Древесник отвел их на несколько шагов в сторону, где под деревьями стоял громадный каменный жбан. Он наполнил из него три чаши, и пили они все втроем, одновременно, причем хоббиты заметили, что энт из-за края чаши зорко смотрит на них своими странными глазами.

— А не боитесь? — спросил он. — Вы порядочно выросли за последнее время.

Смеясь, они осушили чаши до дна.

— До свиданья! — сказал Древесник. — И не забудьте прислать мне весточку, если услышите у себя на родине что-нибудь о наших женах.

Старый энт долго махал большими руками вслед отъезжающим, потом повернулся и скрылся меж деревьев.

* * *

Ехали теперь быстрее, держа путь к Роханскому Разлому. Недалеко от того места, где Пипин когда-то заглянул в Камень Ортханка, стал прощаться Арагорн. Хоббиты совсем загрустили. Ведь за Долгобродом они всегда были как за каменной стеной, и он провел их через многие беды.

— Эх, был бы у нас такой Камень, в котором можно видеть всех друзей! — сказал Пипин. — И разговаривать с ними издалека.

— Остался только один Зрящий Камень, в который ты мог бы смотреть, — ответил Арагорн, — потому что то, что показывает палантир из Минас Тирита, лучше никому не видеть. Но Камень Ортханка принадлежит королю. Мне надо самому знать все, что делается в государстве и чем заняты мои подданные. Помни, Перегрин, что ты посвящен в рыцари Гондора, и я тебя от службы себе не освобождаю. Отпускаю тебя в отпуск и могу вызвать назад. Кроме того, не забывайте, дорогие друзья из Хоббитшира, что в мое королевство входят и северные страны, и когда-нибудь я наверняка туда сам приеду.

Потом Арагорн распрощался с Келеборном и Галадриэлью, и сказала ему Владычица Лориэна:

— Камень Эльфов! Через Тьму ты прошел, чтобы сбылась твоя надежда. Ты теперь владеешь всем, чего желал. Используй отведенные тебе дни как можно лучше!

А Келеборн сказал:

— Прощай, ставший мне родичем! Пусть судьба обойдется с тобой ласковее, чем с нами, и самое дорогое останется с тобой до конца!

На том они расстались. Солнце скатывалось к закату, и, когда хоббиты через некоторое время оглянулись, король Западных земель уже сидел на коне в окружении рыцарей. В блеске заходящего солнца их доспехи отсвечивали красным золотом, а белый плащ Арагорна казался огненным. Король высоко поднял зеленый камень, и словно изумрудный факел загорелся в его руке.

* * *

Поредевший Отряд доскакал по Исене до Роханского Прохода и, вырвавшись на широкие просторы почти незаселенной земли, вскоре пересек границы Дунланда.

Жители редких поселений убегали и прятались при их приближении, потому что боялись эльфов, как боятся незнаемого, ибо эльфы нечасто бывали в этих краях. Путешественники же дунландцев не боялись, были достаточно сильны и хорошо вооружены. Поэтому ехали совершенно спокойно, располагаясь на отдых и раскидывая шатры там, где им нравилось.

На шестой день после расставания с королем Арагорном друзья оказались в лесу на отрогах Мглистых гор. А когда лес кончился, уже перед закатом на открытой дороге они нагнали старика, одетого в грязно-белые лохмотья и опиравшегося на палку. За ним шаг в шаг волочился второй оборванец, согнувшийся и хнычущий.

— А, Саруман, — сказал Гэндальв, поравнявшись с ними. — Куда держишь путь?

— Какое тебе дело? — ответил старик. — Хочешь еще мною покомандовать? Мало тебе моего поражения?

— Ты прекрасно знаешь ответ на все три вопроса: никакого, нет, и хватит. Но время моих трудов кончается. Бремя с моих плеч принял на свои новый король. Если бы дождался в Ортханке, ты бы его увидел и убедился в его мудрости и милосердии.

— Тем лучше, что не дождался, — огрызнулся Саруман. — Мне от него ничего не надо. И вот ответ на твой вопрос — хочу выйти за пределы его королевства.

— В таком случае, ты опять идешь не туда, — сказал Гэндальв. — Этот путь безнадежен. Ты пренебрегаешь нашей помощью? Мы ведь предлагаем тебе помощь.

— Мне?! — переспросил Саруман. — Зря улыбаешься, лучше бы ты честно хмурился. Я не доверяю ни тебе, ни той, что едет с вами. Она всегда меня ненавидела и строила козни в твою пользу. Теперь наверняка тешится, видя мою нищету, — для того и выбрала эту дорогу! Знал бы, что вы здесь поедете, не доставил бы вам этого удовольствия!

— Саруман, — обратилась к нему Галадриэль, — у нас есть дела поважнее, чем тебя выслеживать. Радоваться надо, что ты нас встретил. Это улыбка судьбы, твой последний шанс.

— Я буду радоваться, если наша встреча и вправду окажется последней, — ответил Саруман, — чтобы не пришлось еще раз тратить силы на отказ от ваших услуг. Все мои надежды рухнули. Но вашего будущего я не хочу… Если оно у вас есть! — Его глаза вдруг загорелись. — Идите, куда идете! Я не напрасно столько лет корпел над тайнами. Вы обречены, и вы об этом знаете. Мне, скитальцу, доставит утешение хотя бы то, что, уничтожая мой дом, вы начали разрушать свой собственный. Какой же корабль унесет вас обратно за большое-пребольшое Море? — спросил он язвительно и засмеялся скрипучим смехом. — Ах, да, серый корабль, и на нем — призраки!.. А ты, идиот, вставай! — окликнул он второго оборванца, присевшего на землю, и огрел его палкой. — Поворачивай оглобли! Если господа идут по нашей дороге, мы выберем себе другую. Живо двигайся, не то на ужин и объедков не получишь!

Оборванец поплелся за Саруманом, причитая:

— Несчастный Грима! Бедный старый Грима! Все время бранят и бьют. Ненавижу. Если бы я мог от него отвязаться!..

— А ты возьми и отвяжись! — сказал Гэндальв.

Но Причмок — ибо это был он, — только кинул на Гэндальва злой и полный страха взгляд выцветших глаз и поковылял дальше. Поравнявшись с хоббитами, Саруман приостановился, посмотрел на них и поймал ответный взгляд, в котором прочел жалость.

— И вы здесь, малявки, чтобы поглумиться над моим несчастьем? — сказал он. — Не догадываетесь, чего не хватает бедняку? Вам-то что, у вас всего вдоволь, и еды, и одежды, и наилучшего трубочного зелья. Да-да, я все знаю. Знаю даже, откуда оно у вас. Дали бы нищему на одну трубочку, а?

— Дал бы, да у меня нет, — ответил Фродо.

— Ладно, отдам, что осталось, если подождешь, — сказал Мерри. Он спешился и стал шарить в дорожном мешке, притороченном к седлу. Потом протянул Саруману кожаный мешочек. — Высыпай все, что там есть! Не стесняйся, это часть добычи из затопленного Исенгарда.

— Да, да, мое зелье, я его дорого купил! — воскликнул Саруман, жадно хватая мешочек. — Но это только символическая отплата, вы наверняка взяли себе много больше. Что ж, нищему приходится говорить спасибо, даже если вор возвращает ему огрызок того, что отнял. Ничего, вы еще узнаете лихо, когда вернетесь домой и увидите, что в Южной чверти стало совсем не так, как бы вам хотелось. В Хоббитшире долго будут трудности с трубочным зельем!

— Спасибо, утешил! — ответил Мерри. — В таком случае, отдай мне мешочек, который тебе никогда не принадлежал, а со мной всю дорогу ездил. Заверни зелье в собственные тряпки.

— За грабеж грабежом платят, — сказал Саруман и, повернувшись к Мерриадоку спиной, пнул своего спутника, после чего оба пошли к лесу.

— Вот так раз! — фыркнул Пипин. — Грабеж! Будто он нам ничего не должен за похищение, за раны и за то, как нас орки волокли через весь Рохан!

— Ну его, — сказал Сэм. — Что он там нес, будто дорого купил? Интересно, как он его вообще добыл? Очень мне не нравится, что он вспомнил про Южную чверть. Пора нам уже оказаться дома.

— Правильно, пора, — признал Фродо. — Но скоро не получится, если мы хотим увидеть Бильбо. Что бы там ни было, я сначала заеду в Райвендел.

— Я тоже думаю, что так будет лучше, — сказал Гэндальв. — Несчастный Саруман! Боюсь, что теперь уже из него ничего хорошего не получится, душа его съедена Злом. Я не уверен, что Древесник был прав. По-моему, эта змея еще сможет укусить, пусть не сильно, но чувствительно.

* * *

На следующий день они были уже в Северном Дунланде. Никто там не жил, но места были зеленые и удивительно красивые. Сентябрь дарил путникам золотые дни и серебряные ночи, и они спокойно доехали до речки Лебяжьей, которая сбегала с гор в низину веселым водопадом. Чуть восточнее водопада нашли старый брод. Со скалы у брода они посмотрели на запад и увидели в дымке светлого утра бесчисленные озера, почти до самой реки Серой. В камышах у этих озер гнездилось множество лебедей.

Так они оказались в Эрегионе.

Нежное утро перешло в день, солнце поднялось над отступающей мглой, и из лагеря, разбитого на пригорке, были хорошо видны три вершины на востоке, стремящиеся к небу сквозь облака: Карадрас, Келебдил и Фануидхол, гномьи горы. Под ними скрывались Врата Мории.

* * *

Здесь они простояли семь дней. Приближался час нового прощания, и сердца у всех сжимались в ожидании разлуки. Келеборн и Галадриэль со свитой должны были повернуть к востоку, пройти перевал под пиком Багровый Рог, потом ступенями Димрилла спуститься к реке Серебринке в свою страну. Они и так сделали лишний крюк к западу, чтобы подольше побыть с Гэндальвом и Элрондом, и сейчас еще оттягивали разлуку, проводя дни в беседах с друзьями. Поздними ночами, когда хоббиты сладко спали, они сидели под звездами, вспоминая ушедшие века, свои труды и радости, размышляя над приходом новой эпохи. Случайный путник, заметив их, немного бы увидел и услышал. Они бы, наверное, показались ему фигурами, вырезанными из серого камня, забытыми в обезлюдевшем месте. Ибо говорили они не словами. Они просто читали мысли друг друга, лишь глаза их мерцали, гасли и снова загорались, следя за ходом этих мыслей.

Наконец все было сказано, и они попрощались, обещав встретиться, когда настанет срок для Трех Колец покинуть Среднеземье. Лориэнские эльфы в серых плащах быстро скрылись, словно растворились в тенях меж камней, а оставшиеся, которым предстояло идти в Райвендел, долго смотрели им вслед с пригорка. Вдруг в дальней дымке что-то блеснуло светлой молнией, и Фродо понял, что это Галадриэль на прощанье сверкнула поднятым Кольцом.

— Жаль, что мы не смогли заехать в Лориэн, — вздохнул Сэм.

* * *

Наступил день, когда они добрались до нагорья, поросшего вереском, и вдруг — путешественникам всегда кажется, что они видят все вдруг, — перед ними оказался обрыв и внизу — глубокая чаша долины Райвендела, где светились гостеприимные окна Дома Элронда. Они спустились в долину, переправились через мост, подъехали к Дому, и уж тут он весь засиял огнями и зазвенел песнями, приветствуя вернувшегося хозяина.

Не снимая плащей, не умывшись и даже не поев с дороги, хоббиты помчались искать Бильбо. Они застали его одного в маленькой комнатке, буквально засыпанной листками бумаги, карандашами и перьями. Сам Бильбо сидел в кресле перед камином, в котором весело потрескивал огонек. Он стал очень старым, совсем сморщенным, и спокойно дремал.

Когда хоббиты ворвались в его комнату, он открыл глаза и взглянул на них.

— Добро пожаловать! — светло улыбнувшись, проговорил он. — Вернулись, значит. А завтра у меня день рождения, так что вы как раз вовремя, молодцы! Вы знаете, что мне будет сто двадцать девять лет? Через год, если доживу, сравняюсь в возрасте со Старым Туком, вот как. Мне бы хотелось прожить больше, чем он, но уж как выйдет!

* * *

Отпраздновав день рождения старого Бильбо, четверо хоббитов задержались в Райвенделе еще на несколько дней, большую часть времени проводя с ним. Старик теперь выходил из своей комнатки только к столу. Тут он был неизменно пунктуален и почти никогда не просыпал час завтрака или обеда.

Друзья садились с ним у камина и рассказывали все, что запомнили из своих путешествий и приключений. Сначала Бильбо пробовал за ними записывать, но он теперь часто засыпал, а проснувшись, восклицал:

— Удивительно! Необыкновенно интересно! Так на чем мы остановились?

Приходилось начинать снова с того места рассказа, на котором он заснул.

Единственное, что его по-настоящему тронуло и живо заинтересовало, было описание коронации и женитьбы Арагорна.

— Меня, конечно, приглашали на эту свадьбу, — сказал он. — Я же столько лет ее ждал! Но когда до нее дошло, как-то не смог собраться. Тут у меня столько работы, а упаковываться всегда ужасно хлопотно…

* * *

Прошло две недели.

Однажды утром Фродо выглянул в окно и увидел, что за ночь все покрылось инеем, и паутина бабьего лета стала белой. И он вдруг понял, что пора прощаться с Бильбо и трогаться в путь. Погода была еще теплой и тихой, будто сама природа не спешила вычеркивать из памяти чудесное лето, но все-таки был октябрь, и в любое время могли прийти ветра и холода. Путь предстоял неблизкий. Но даже не это подгоняло Фродо. Он не знал, почему, но в глубине души чувствовал, что должен спешить в Хоббитшир. Сэм был того же мнения. Как раз накануне вечером он говорил:

— Знаете, господин Фродо, мы далеко были и много видели, и лучшего места, чем Райвендел, наверное, не найти. Не знаю, правильно ли я скажу, вы уж меня извините, но тут есть всего понемножку: и от Хоббитшира, и от Золотого леса, и от Гондора, и от королевского двора, и от придорожного трактира, и луга тут, и горы — все-все. Но я, честно сказать, очень беспокоюсь о своем Старике. И чувствую, что надо уходить.

— Ты прав, Сэм. Здесь, действительно, есть от всего понемножку, кроме Моря, — ответил Фродо. И, помолчав, повторил, будто обращаясь к самому себе: — Кроме Моря.

В тот же день Фродо переговорил с Элрондом, и они решили, что назавтра хоббиты уедут. К большой их радости, Гэндальв объявил:

— Вероятно, я поеду с вами. Во всяком случае, до Бригорья. Есть у меня дело к Медовару.

Вечером они пошли попрощаться с Бильбо.

— Ну что ж, если надо, так надо, — сказал Бильбо. — Жаль, конечно. Мне вас будет очень не хватать. Было приятно знать, что вы рядом. Но что-то я теперь все время засыпаю.

Старик подарил Фродо мифриловую кольчужку и Жало, забыв, что уже один раз сделал ему этот подарок; потом дал ему три книги, посвященные различным наукам и истории, переписанные его тонким, как паутина, почерком в разное время жизни. Книги были в красных переплетах, и на каждой стояло: «Перевод с эльфийского Б.Т.».

Сэм получил от него небольшой мешочек с золотом.

— Это все, что у меня осталось от сокровищ Смога, — сказал старик. — Тебе оно пригодится, если надумаешь жениться, Сэм.

Сэм покраснел до ушей.

— А вам, юные друзья, мне нечего предложить, кроме доброго совета, — сказал Бильбо Мерри и Пипину. Совет он им дал довольно длинный и закончил шуточкой, совсем в хоббичьем духе: — Смотрите, не прорастите сквозь шапки. Если не перестанете расти в таком темпе, у вас карманов не хватит на покупку одежки.

— Но если ты хочешь прожить дольше Старого Тука, почему бы нам не перерасти Бычегласа? — смеясь, сказал Пипин.

Бильбо тоже рассмеялся и вытащил из кармана две красивые трубки, окованные узорным серебром, с перламутровыми мундштуками.

— Вспоминайте старого Бильбо, когда задымите из этих трубок, — сказал он. — Их для меня сделали эльфы, но я теперь не курю… — Тут голова его опустилась на грудь, он заснул, а когда через некоторое время проснулся, то сказал: — Так на чем мы остановились? Ага, я раздавал подарки. Это мне о чем-то напоминает… Слушай, Фродо, малыш, куда девалось Кольцо, которое я тебе когда-то дал?

— Сгинуло, дядя Бильбо, — терпеливо ответил Фродо. — Я ведь, знаешь, от него избавился.

— Жаль, жаль, — вздохнул Бильбо. — Я бы хотел еще разок на него взглянуть… Нет, кажется, я говорю глупости. Ведь ты за этим отправился в путь, да? Чтобы от него избавиться. Трудно все ухватить, столько с этим связано всего, история Арагорна, и Белый Совет, и Гондор, и всадники, и чернолюды с олифанами… Ты, правда, одного видел, Сэм?.. А потом пещеры, башни, золотые деревья и… кто же все это запомнит? Сейчас я вижу, что возвращался домой из своего путешествия слишком прямой дорогой. Жаль, что Гэндальв не показал мне другие страны. Но тогда я опоздал бы на Аукцион, и у меня была бы уйма лишних хлопот. Сейчас-то, конечно, поздно. Я теперь думаю, что гораздо удобнее здесь сидеть и слушать, как про все это другие рассказывают. Во-первых, тут очень уютно и кормят хорошо, а во-вторых, эльфы всегда под рукой, о чем же еще мечтать?

Убегает Дорога вперед и вперед,

Уходя от родного порога.

Пусть другие уходят теперь на восход,

А оттуда — подальше немного.

Пусть для них разветвляется заново путь,

А меня уж усталые ноги

На постель к камельку понесут отдохнуть

В освещенный трактир при дороге.

Произнеся последние слова затихающим шепотом, Бильбо свесил голову на грудь и заснул совсем крепко.

* * *

Сумерки сгущались, огонь в камине разгорался, друзья смотрели на спящего Бильбо. Старый хоббит улыбался во сне. Некоторое время все молчали, потом Сэм огляделся, увидел, как тени танцуют по стенам, и, обратившись к Фродо, тихо сказал:

— Что-то мне кажется, что господин Бильбо охладел к своим книгам. Вы уж меня простите за дерзость, но нашей истории он, по-моему, не напишет.

Тут Бильбо открыл один глаз, будто услышал.

— Видите, совсем я соней стал, — сказал он. — Если у меня появляется время для того, чтобы писать, я теперь люблю только стихи складывать. Я все хочу спросить тебя, милый Фродо, не смог бы ты привести в порядок мои бумаги? Понятно, если у тебя есть желание. Ты бы собрал все записи и листочки, и мой дневник тоже, и взял бы с собой. Видишь ли, у меня нет времени, чтобы выбрать нужное и правильно все выстроить. И Сэм тебе поможет, а когда все будет в порядке, привези мне посмотреть. Сильно придираться не буду. Обещаю.

— Конечно, я все охотно сделаю, — ответил Фродо, — и постараюсь поскорее приехать, сейчас ездить уже не опасно. У нас теперь настоящий король, уж он быстро наведет порядок на дорогах.

— Спасибо, мой милый, — сказал Бильбо. — Ты снял у меня камень с души.

И старик снова уснул.

* * *

Наутро Гэндальв и хоббиты последний раз навестили Бильбо в его каморке, потому что прощаться на крыльце старому хоббиту было уже холодно, а потом простились с Элрондом и его домочадцами.

Когда Фродо уже стоял на пороге, Элронд, пожелав ему счастливого пути, негромко добавил:

— Если ты не поспешишь, Фродо, то может быть, тебе незачем будет сюда приезжать. Запомни: примерно в это время года, когда листья, прежде чем упасть с деревьев, станут золотыми, жди Бильбо в лесах Хоббитшира. Я тоже буду с ним.

Кроме Фродо, этих слов никто не слышал, а Фродо никому о них не сказал.

Глава седьмая. Домой

Наконец-то хоббиты повернулись лицом к дому. Им не терпелось поскорее увидеть родной Хоббитшир, но сначала они двигались медленно, потому что Фродо чувствовал себя плохо. Когда они подъехали к броду, он всех задержал, никак не решаясь въехать в воду. Друзья заметили, что он некоторое время очень странно смотрел перед собой, будто ничего не видел и не замечал. А после этого молчал до вечера. Это было шестого октября.

— Тебя что-то мучает? — тихо спросил Гэндальв, подъезжая к Фродо.

— Да, — ответил Фродо. — Плечо. Болит старая рана, и память Тьмы давит. Сегодня ровно год.

— Увы, есть раны, которые никогда полностью не заживают, — произнес Гэндальв.

— Боюсь, что моя как раз такая, — сказал Фродо. — Возвращения не бывают настоящими. Может быть, я и доеду до Хоббитшира, но все будет не так, потому что я стал другим. Покалечили меня кинжал, ядовитое жало, острые зубы, долгая ноша… Где найду покой?

Гэндальв не ответил.

* * *

К концу следующего дня боль и тревога прошли, и Фродо снова повеселел, будто забыл о вчерашних черных мыслях. Дальнейшее путешествие проходило спокойно, и ехали они не спеша, часто останавливаясь на отдых в красивых лесах, где деревья переливались красно-золотыми листьями в осеннем солнце. До горы Ветров добрались в сумерки. От нее на дорогу падала густая тень. Фродо попросил их поспешить, а сам, не взглянув на гору, опустил голову, поплотнее завернулся в плащ, и так через тень проехал. В ту ночь погода резко изменилась. С шумом подул западный ветер, пригнал холодный дождь, а желтые листья закружились в воздухе, как стаи птиц. Когда путешественники добрались до Прилесья, деревья почти сбросили листву, а вид на Бригорье заслоняла сплошная завеса дождя.

Так в конце октября ветреным и дождливым вечером пятеро путешественников въехали по крутой дороге на холм и оказались перед южными воротами Бригорья. Ворота были крепко заперты, дождь хлестал им в лицо, по темному небу плыли низкие тучи, и путникам стало не по себе, так как в глубине души они ждали совсем другой, радостной встречи.

Они долго стучали и кричали, пока, наконец, не появился привратник с толстой палкой. Он посмотрел на них с опаской и подозрением, но увидев Гэндальва и узнав в его спутниках хоббитов, посветлел. Открыл ворота и пригласил войти:

— Въезжайте! Здесь, на дожде и холоде, трудно разговаривать, ужасная ночь, но старина Медовар в «Пони», наверное, примет вас по-доброму, а там уж все новости узнаете.

— А ты потом узнаешь там все, что мы расскажем, и даже больше, — рассмеялся Гэндальв. — Как поживает Гарри?

Привратник нахмурился.

— Нет его… спроси у Баттерса, — ответил он. — Доброй ночи!

— Доброй ночи! — ответили ему дружно и поехали дальше, заметив, что за живой изгородью у дороги теперь стоит длинный низкий дом, и из-за заборов за ними следит не одна пара глаз, несмотря на дождь. Возле дома Билла Хвоща живая изгородь была запущена и не подстрижена, а окна самого дома забиты досками.

— Ты случайно его тогда яблоком не убил, Сэм? — спросил Пипин.

— Это была бы крупная удача, господин Пипин, — ответил Сэм. — Но меня больше интересует, что сталось с тем бедным пони. Я его много раз вспоминал, и как волки тогда выли.

* * *

Трактир «Гарцующий пони» внешне не изменился. Из-за красных занавесок первого этажа лился теплый свет. На звонок прибежал Ноб и, приоткрыв дверь, выглянул в щель. При виде гостей в свете фонаря он ахнул от изумления.

— Господин Баттерс! Хозяин! — закричал он во всю мочь. — Они вернулись!

— Да ну? Вот, я их сейчас проучу! — раскатился по коридору голос Медовара, который тут же появился в дверях, размахивая толстой дубинкой. Но когда он понял, кто вернулся, то сначала остолбенел, потом потерял грозный вид и расплылся в удивленной и радостной улыбке.

— Ноб, овчина ты бестолковая, не мог старых друзей назвать по имени? Напугал меня, дурень, времена-то ведь какие! Рад вас приветствовать, рад. Да откуда вы? Я уж не чаял вас увидеть живыми. Пошли ведь за Долгобродом в Дикие земли, где все эти черные, — хуже не бывает. Рад вас видеть, а особо Гэндальва. Входите, прошу! Хотите те же комнаты? Они как раз сейчас свободны. В общем, свободны сейчас почти все, не буду скрывать, вы бы и так сразу это заметили. Пойду посмотрю, что можно сообразить на ужин, и постараюсь быстренько подать; трудновато, конечно, прислуги у меня теперь мало. Ноб, бездельник, Боба позови!.. Ох, что я говорю, сейчас и Боба нет, он же под вечер всегда уходит домой, ночует в семье. Отведи лошадок на конюшню, Ноб. А ты, Гэндальв, своего коня, наверное, сам отведешь? Красавец, что и говорить, я с первого раза это заметил, чудный скакун! Ну, входите, входите, будьте как дома.

Господин Медовар несмотря ни на что красноречия не потерял и суетился по-прежнему, но в его трактире стало совсем пусто и тихо; из общей залы слышалось всего два-три голоса, а когда гости повнимательней пригляделись к лицу хозяина при свете двух свечей, которые он зажег, то заметили, что он погрустнел и даже слегка осунулся.

Медовар проводил их в гостиную, в которой год назад они провели необычную ночь. Шел он преувеличенно гордо, но они почувствовали, что за этим кроется большое беспокойство. Видно, в Бри происходили серьезные перемены. Однако никто ни о чем пока не спрашивал.

Как они и ожидали, после ужина господин Медовар сам пришел к ним в гостиную спросить, довольны ли гости. Гости были довольны, потому что в «Гарцующем пони» оказалось по-прежнему прекрасное пиво и вкусная еда.

— Не смею настаивать, чтобы вы проводили остаток вечера в общей Зале, — сказал Медовар, — ибо вы, вероятно, устали, а там нет почти никого. Но если перед тем, как ложиться спать, вы не откажетесь уделить мне полчасика, я с удовольствием побеседую с вами наедине.

— Ты, как всегда, угадываешь желания, — ответил Гэндальв. — Мы совсем не устали, дорога была легкой. Мы промокли, замерзли и проголодались, но это, благодаря твоим заботам, уже позади. Садись рядышком, Баттерс, а если дашь нам вдобавок трубочного зелья, мы тебя не то что благодарить, а благословлять будем.

— Вот это уж самая трудная задача, — произнес Медовар. — Зелья у нас давно не достать, есть только то, что сами выращиваем, а этого, конечно, не хватает. Из Хоббитшира оно сейчас не поступает. Но я постараюсь, поскребу в своих запасах.

Он ушел и вернулся с пучком неразрезанных листьев, которых им могло хватить дня на два, не больше.

— Это Окраинное зелье, лучшее, что у нас есть; ему, конечно далеко до листьев из Южной чверти, хотя во всем остальном я всегда предпочитал Бри Хоббитширу, вы уж меня простите.

Они подвинули к огню большое кресло для хозяина, Гэндальв сел напротив, а хоббиты расположились на низких табуретах между ними. Проговорили они, конечно, не один раз по полчасика, пока не выложили друг другу все новости, которые Медовар хотел сам услышать или им сообщить. Многое из того, что ему рассказывали, бесконечно удивляло трактирщика и не укладывалось у него в голове, так что он только восклицал время от времени отчасти из вежливости, но, пожалуй, больше оттого, что ушам своим не верил:

— Что я слышу, господин Торбинс… извините, господин Подхолмс! Ой, я все уже спутал окончательно… Неужели, господин Гэндальв? Кто бы мог подумать! Даже не верится! В наше-то время… Ну и ну!

Самому Медовару тоже было о чем рассказать. В Бри вовсе не было спокойно. Дела его шли не очень хорошо, а по правде сказать, даже совсем скверно.

— Чужестранцы к нам теперь не заезжают, сидим по домам, запершись на несколько замков, — жаловался он. — А все началось с тех бродяг, которые год назад стали сюда сползаться по Зеленому тракту, да вы некоторых из них видели, помните? Потом они стали приходить целыми бандами. Среди них попадались бедняги, гонимые ветром, но большинство были злодеи, преступники и убийцы. К нам в Бригорье пришла беда: даже настоящая стычка произошла, и в ней было несколько убитых, представляете себе, совсем убитых! Честное слово, не вру!

— Верим, — сказал Гэндальв. — Сколько?

— Три и два, — ответил Медовар, считая отдельно огромин и хоббитов. — Бедняга Мэт Верескун, Ролли Яблочко и малыш Том Шиповинс из-за горы, потом Вилли Навальник и один Подхолмс из Намостья. Все хорошие ребята, мы до сих пор не утешились. А вот Гарри Козолист, тот, что был привратником у Западных ворот, и Билл Хвощ переметнулись к чужакам и потом вместе с ними удрали. Я думаю, что именно они впустили бандитов в город в ту ночь, когда произошла стычка. Незадолго до нее, как-то под конец года, мы показали чужакам на ворота и выпроводили их без церемоний, а сразу после Нового года, по свежему снегу, и произошло все это. Гарри с Биллом вместе с ними ударились в разбой и сейчас засели за Криволесьем или севернее. Как в то странное время, о котором в сказках говорят. На дорогах опасно, все боятся дальних путешествий и рано запирают двери. Приходится выставлять охрану вдоль изгородей и держать большие укрепленные посты у ворот.

— А нас никто не тронул, — сказал Пипин, — хотя мы ехали медленно и без прикрытия. Мы думали, что все неприятности остались позади.

— Ой, нет, господин Перегрин, неприятности у вас еще будут в достаточном количестве, — ответил Медовар. — В том, что на вас не напали, нет ничего удивительного. Они не нападают на вооруженных, когда видят мечи, шлемы, щиты и все такое. Каждый из них два раза подумает, прежде чем вас тронуть. Правду сказать, я тоже струхнул, когда вас увидел.

Тут только хоббиты вдруг поняли, что люди удивлялись не столько их возвращению, сколько их вооружению. Они сами уже так привыкли к военным доспехам и окружению хорошо вооруженных воинов, что даже не подумали, как странно и неуместно могут выглядеть в их родных краях блестящие кольчуги под плащами, гондорский и роханский шлемы, шиты с гербами и вдобавок сам Гэндальв, весь в белом, на крупном сером коне, в тканом плаще, который переливался разными оттенками от голубого до серебряного, с длинным Гламдрингом у пояса.

Гэндальв расхохотался.

— Вот и хорошо! — сказал он. — Если наша пятерка их пугает, будем радоваться, ибо в пути мы встречали гораздо худших противников. Да и тебе, значит, спокойнее, пока мы тут.

— А долго ли вы тут будете? — спросил Медовар. — Я бы, конечно, охотно вас задержал у себя подольше, потому что мы к дракам не привыкли, а стражи-скитальцы отсюда все ушли, как люди говорят. Только теперь мы начали понимать, что они для нас делали. Оказывается, вокруг нас есть враги поопаснее простых бандитов. Прошлой зимой волки выли под самой загородкой. В лесу бродят какие-то темные твари, такие страшные, что при одной мысли о них кровь в жилах застывает. Очень-очень это все тревожно.

— Конечно, — согласился Гэндальв. — В последнее время почти во всех странах стало неспокойно, и даже очень. Но выше голову, Медовар! Тебе грозили весьма крупные неприятности, и я рад слышать, что самого плохого не случилось. Скоро наступят лучшие времена. Таких времен, наверное, при тебе еще не было! Стражи вернулись. Мы вернулись вместе с ними. У нас опять есть король, дорогой Медовар, и он скоро вспомнит об этой части своего королевства. Тогда снова оживет Зеленый тракт, по нему на север помчатся королевские гонцы, и начнется движение в обе стороны, а злые твари исчезнут, их выгонят из ваших лесов. Пустоши станут полями, на них заживут люди.

Медовар покачал головой.

— Конечно, честные путешественники вреда не принесут, — сказал он. — Но мы не хотим больше драк, и бродяг нам не надо, и чужаков мы бы не хотели видеть ни в Бри, ни поблизости. Пусть нас не трогают, нечего им тут селиться и пахать наши пустоши.

— Не волнуйся, Баттерс, тебя они не тронут! — успокоил его Гэндальв. — Места всем хватит, пока еще свободны земли от Исены до реки Серой, и вообще к югу от Брендидуина, их можно занимать, близко не подходя к Бригорью, а ведь было время, когда множество людей жило на севере, за сто миль отсюда, и еще дальше, где кончается Зеленый тракт, на Северных холмах и вокруг озера Эвендим.

— На севере, где Вал Мертвецов? — с сомнением произнес Медовар. — Да там спокон веков жили одни привидения; никто, кроме разбойников, туда и близко не подходил.

— Однако скитальцы там бывали, — сказал Гэндальв. — Ты говоришь: Вал Мертвецов. Так его, правда, зовут давно, но еще раньше он назывался Форност Эраин, Норбур, северный город королей. Настанет день, когда король туда вернется, вот тогда и увидишь на дорогах самых благородных путешественников.

— Что ж, это уже лучше звучит, — сказал Медовар. — Тогда мои дела наверняка поправятся. Но лучше бы этот король оставил Бри в покое.

— Оставит, оставит, — ответил Гэндальв. — Он ведь ваше Бригорье знает и любит.

— Как же это может быть? — спросил Медовар. — Что-то я не пойму. Он себе сидит на высоком троне в мощной крепости за сотни миль отсюда, что он может о нас знать? Пьет вино из золотых кубков. Что ему мой «Пони» и пиво в кружках? Хотя, что касается пива, оно у меня все-таки превосходное, Гэндальв, а с осени прошлого года, когда ты нас в последний раз навещал и наложил на него доброе слово, стало просто необыкновенно вкусным. Для меня это было единственным утешением в трудные дни.

— Король говорит, что у тебя всегда пиво было вкусное, — не выдержал Сэм.

— Король?

— А как же! Король Долгоброд, вожак стражей-скитальцев. У тебя до сих пор в голове не прояснилось?

Похоже, что теперь прояснилось, потому что Медовар от удивления онемел. Глаза у него чуть не вылезли из орбит, рот беззвучно раскрывался и закрывался.

— Долгоброд?!! — воскликнул он, наконец, когда к нему вернулся дар речи. — Долгоброд в короне с золотым кубком? До чего же мы дожили?

— До лучших времен, Баттерс, во всяком случае, для Бригорья, — сказал Гэндальв.

— Конечно, конечно, я уже верю, — ответил Медовар. — Знаете, друзья, мне уже сто лет ни с кем не было так приятно говорить, как с вами. Честно вам скажу, что сегодня я засну спокойно. Есть о чем подумать, но отложим все дела до утра. Сейчас меня клонит ко сну, да и вас, наверное, тоже. Эй, Ноб! — закричал он, подходя к двери. — Ноб, бездельник!.. — И вдруг хлопнул себя по лбу. — Сейчас, сейчас… Ноб? Что я должен был вспомнить?..

— Надеюсь, на этот раз не письмо, господин Медовар? — спросил Мерри.

— Зачем вспоминать старые грехи, господин Брендибак? Вы мне мысль перебили. На чем я остановился? Ноб… конюшни. Ага, вот! У меня тут кое-что есть, что на самом деле не мое, а ваше. Помните конокрада Билла Хвоща и того пони, которого он вам продал? О нем речь. Пони-то ко мне прибежал. Сам прибежал, добровольно. Откуда? Вам лучше знать. Он был грязен, как старый пес, хвост и грива у него спутались, худой был, как вешалка, но живой. Ноб за ним тут ухаживает.

— Не может быть! Мой Билл! — завопил Сэм. — Я точно в рубашке родился, что бы там мой Старик ни говорил! Еще одно желание исполнилось. Где он?

Сэм так и не лег, пока не сбегал к своему Биллу на конюшню.

* * *

Путешественники задержались в Бригорье на весь следующий день, и в этот день господин Медовар никак не смог бы пожаловаться на застой в делах. Любопытство оказалось сильнее всех страхов, и вечером трактир был переполнен. Хоббиты, отдавая долг вежливости, пошли в общую Залу и ответили на множество вопросов. А в подтверждение того, что у бригорян хорошая память, многие спрашивали Фродо, написал ли он свою книгу.

— Еще нет, — отвечал он. — Вот приеду домой, там приведу в порядок путевые заметки.

Ему пришлось тут же обещать, что он обязательно упомянет о необыкновенных событиях, разыгравшихся в Бри, потому что книжка не может стать интересной, если вся будет посвящена далеким и гораздо менее важным событиям, произошедшим «где-то на юге».

Потом один из молодых парней попросил его спеть, но тут настала настороженная тишина, старшие уничтожающе посмотрели на легкомысленного молокососа, и его просьбу никто не поддержал. Стало ясно, что бригоряне не желали повторения прошлогодних безобразий. Однако на этот раз, пока путешественники гостили у Медовара, покой бригорян ничем не был нарушен, и ночь прошла тихо и мирно. Рано утром пришлось прощаться, ибо хотя погода была по-прежнему дождливой, дорога предстояла дальняя, а в Хоббитшир им хотелось прибыть засветло.

Бригоряне толпой собрались их провожать, такого веселого настроения у них целый год не было. Те, кто еще не видел гостей в полном параде, вытаращили глаза от удивления, когда сначала показался Гэндальв с белоснежной бородой, в голубоватом плаще, сияющий, словно солнце, прикрытое облаком, а за ним — четыре хоббита, как четыре странствующих рыцаря из полузабытых легенд. Теперь даже те, кто посмеивался, слушая рассказ о короле, начали подозревать, что во всем этом была доля правды.

— Счастливого пути вам и счастливого возвращения домой! — сказал трактирщик Баттерс. — Я, вероятно, должен был вас предупредить сразу, что у вас в Хоббитшире тоже не все ладно, если верить слухам. Странные дела творятся. Но так уж устроен человек, то одно, то другое, собственные хлопоты мешают помнить про чужие. Правда, и вы, с позволения сказать, настолько изменились в своем путешествии, что наверняка справитесь со всеми неприятностями. Не сомневаюсь даже, что вы там быстро наведете порядок. Желаю удачи! И помните, что чем чаще вы будете навещать «Гарцующего пони», тем больше радости мне доставите.

* * *

Сердечно попрощавшись с Медоваром, все пятеро выехали из Бригорья через Западные ворота в сторону Хоббитшира. Пони Билла они, конечно, взяли с собой, и хотя на нем был приличный груз, он трусил рядом с Сэмом с предовольным видом.

— Интересно, на что намекал старина Медовар, — задумчиво произнес Фродо.

— Я, кажется, кое о чем догадываюсь, — грустно откликнулся Сэм. — Это то, что мне когда-то показало Зеркало: вырубили деревья и все такое, а моего Старика выгнали с Пронырной. Надо было спешить и нигде не задерживаться.

— И что-то случилось в Южной чверти, — подхватил Мерри. — Трубочного зелья нигде нет.

— Что бы там ни случилось, — сказал Пипин, — но если что плохое, готов поклясться, что Лотто к этому руку приложил.

— Руку, может, и приложил, но воду мутит кое-кто покрупнее, — произнес Гэндальв. — Мы забываем о Сарумане. Он ведь начал интересоваться Хоббитширом раньше, чем Тот в Мордоре.

— Но сейчас ты с нами, — сказал Мерри. — Значит, все быстро наладится.

— Это сейчас я с вами, — возразил Гэндальв. — Но мы вот-вот расстанемся. В Хоббитшир я не поеду. Сами разбирайтесь со своими делами, недаром вас к этому готовили, неужели непонятно? Мое время прошло. Я больше не обязан наводить порядки в мире и помогать всем, кто этим занимается. Да и вам, друзья, помощь больше не нужна. Вы выросли. Вы здорово выросли, дотянулись до самых высоких, за вас можно больше не волноваться. Если хотите знать, я скоро сверну с дороги. Собираюсь побеседовать с Бомбадилом, причем так долго, как никогда в жизни не беседовал. Ведь из двух камней он был тем, кто обрастает мхом, а мне пришлось катиться по белу свету. Вот подкатываюсь к концу пути, теперь нам есть что рассказать друг другу.

* * *

Скоро они подъехали к тому месту на Восточном тракте, до которого их когда-то провожал Том Бомбадил. Хоббиты надеялись, что увидят его здесь снова, им очень хотелось, чтобы он вышел им навстречу, но его нигде не было видно. Седая мгла стелилась на юге над Могильниками, а вдали в густых туманах тонул Старый лес.

Путешественники сдержали лошадей. Фродо с грустью вглядывался в туман.

— Я бы очень хотел увидеть Старого Тома, — проговорил он. — Интересно, как ему живется.

— Отлично, как всегда, за это я ручаюсь, — сказал Гэндальв. — Он живет без забот, и наверняка знать не хочет, где мы были и что видели. Пожалуй, из всех ваших приключений его могла бы заинтересовать лишь встреча с энтами. Может быть, придет время, когда ты с ним встретишься. А сегодня я бы на твоем месте не тратил ни минуты и спешил домой, а то вы не успеете на Брендидуинский Мост, потому что ворота закроют.

— Но там нет никаких ворот! — воскликнул Мерри. — Чего же закрывать? Есть Баклендские ворота, но меня там всегда пропустят.

— Скажи лучше «не было», — ответил Гэндальв. — Но сейчас, по-моему, вы на них наткнетесь. И даже у Баклендских ворот встретите препятствия, о которых не подозреваете. Но преодолеть сумеете, в этом я не сомневаюсь. До свиданья, друзья! Мы расстаемся не навсегда, и я пока не говорю «прощайте»! До свидания!

Маг повернул Серосвета и съехал с дороги. Жеребец легко перемахнул через зеленый вал, насыпанный вдоль тракта и поросший травой, Гэндальв что-то крикнул ему, и Серосвет вихрем помчался на юг, к Могильникам.

* * *

— Вот и снова нас четверо, как в начале Похода, — сказал Мерри. — Всех друзей оставили в пути, одного за другим. Подумаешь — так будто все, как сон, прошло и постепенно развеялось.

— Мне кажется, наоборот, — сказал Фродо. — Здесь все настолько не так, что я будто сейчас начинаю смотреть сон.

Глава восьмая. Беспорядки в Хоббитшире

Уже стемнело, когда усталые и промокшие путники подъехали, наконец, к Брендидуинскому мосту и обнаружили, что дорога загорожена. По обоим концам моста щетинились кольями массивные ворота. На противоположном берегу реки стояли новые двухэтажные дома с узкими прямоугольными окнами без занавесок. Свет в окнах был тусклым. Дома казались угрюмыми и чужими. На Хоббитшир это было очень не похоже. Потом они с удивлением услыхали звук рога и увидели, что свет в домах за рекой погас. Из темноты кто-то крикнул:

— Кто там? Отойдите от ворот. Сейчас все равно не войдете. Вы что, читать не умеете? Написано же: «Закрыто с захода до восхода солнца».

— Конечно, в темноте мы читать не умеем, — крикнул в ответ Сэм. — Но если из-за этой вашей надписи хоббиты из Хоббитшира должны мокнуть под дождем в холодную ночь, я сейчас это объявление отыщу и сорву, чтоб его не было!

Хлопнула створка окна, лязгнул засов, из дома слева высыпала толпа полуростиков с фонарями. С противоположной стороны моста ворота открылись, несколько хоббитов даже перебежали через мост. При виде путешественников они, по-видимому, испугались.

— А ну, иди сюда, Хоб Сеногрыз! — закричал Мерри, узнав при свете фонаря одного из старых знакомых. — Что все это значит? Это же я, Мерри Брендибак! Что здесь делают порядочные баклендские хоббиты вроде тебя? Ты же был привратником у Загороди?

— Ой, батюшки! Господин Мерриадок, право слово, он, а одет, как рыцарь, и с оружием! — воскликнул хоббит с седеющей головой. — Тут говорили, что молодой господин погиб, заблудился в Старом лесу. Вот радость-то видеть вас живым и невредимым!

— Если рад, так кончай таращить на меня глаза и отворяй ворота! — потребовал Мерри.

— Очень сожалею, господин Мерриадок, но этого не могу. У нас приказ.

— Кто приказал?

— Шеф из Торбы-в-Холме.

— Какой еще шеф? Ты хотел сказать — Лотто? — спросил Фродо.

— Он, он, господин Торбинс. Но надо говорить «шеф».

— Да ну? — сказал Фродо. — Вообще, в этом что-то есть. Так он хоть не позорит нашу фамилию. Но видно, пора, чтобы родственники им занялись и призвали его к порядку.

Хоббиты за воротами притихли.

— Лучше таких вещей не говорить; он может узнать, — сказал после паузы кто-то оттуда. — А если будете так орать, разбудите шефову огромину!

— Мы его разбудим так, что он долго удивляться будет! — закричал Мерри. — Если это означает, что твой замечательный шеф берет на службу бандитов из Дикого края, то мы и вправду слишком задержались.

Он соскочил с пони и, увидев в свете фонарей объявление, содрал его с ворот и перебросил через них. Хоббиты на мосту отступили, но ни один не подошел открыть ворота.

— Ко мне, Пипин! Вдвоем справимся. Айда!

Мерри и Пипин перелезли через ворота. Хоббиты с моста удрали. Снова заиграл рог. Из большого дома с правой стороны вышла крупная фигура, хорошо различимая на фоне освещенной двери.

— Что за шум? — заворчал вышедший. — Кто посмел ломать ворота? Уматывайте отсюда, не то хребты вам переломаю, криволапые!

И вдруг он остановился, увидев блеск мечей.

— Билл Хвощ! — сказал Мерри. — Если через десять секунд ты не откроешь ворота, горько пожалеешь. Я тебя научу слушаться вот этим железом. Отворяй ворота и убирайся сам, чтоб я тебя больше не видел, подлый бандит, убийца с большой дороги!

Хвощ пригнулся, поплелся к воротам, отодвинул засов.

— Отдай ключ! — потребовал Мерри.

Но бандит швырнул ему ключ в лицо и нырнул в темноту. Когда он пробегал мимо пони, один из них заржал и лягнул его. Хвощ взвыл и скрылся в мокрой темноте. Больше о нем никто не слышал.

— Браво, Билл, умница! — похвалил лошадку Сэм.

— С вашим огроминой, таким образом, все ясно, — сказал Мерри. — Придет время, рассчитаемся и с шефом. Сейчас нам нужно где-то поспать, а раз вы, как я вижу, развалили трактир и вместо него выстроили эти гнусные дома, придется вам пустить нас на ночь.

— Простите великодушно, господин Мерриадок, — смутился Хоб. — Это запрещено.

— Что запрещено?

— Принимать проезжающих на постой, принимать пищу, помимо отпущенной, и вообще всякое такое, — сказал Хоб.

— Что тут происходит? — спросил Мерри. — Разве в этом году был неурожай? Мне казалось, что лето было прекрасное и сбор с полей должен быть богатым.

— Год, вообще-то, был хорошим, — ответил Хоб. — Урожай мы собрали обильный; но точно неизвестно, что с ним стало. Похоже, что он почти весь достался этим сборщикам и испольщикам, которые сейчас ходят по стране: все считают, меряют и растаскивают по складам. Оттуда назад ничего не возвращается. Они больше забирают, чем дают.

— Это все так гнусно, что у меня больше сил нет слушать, — сказал Пипин, зевая. — У нас в мешках есть кое-какая еда. Дайте нам комнату, чтобы было где голову приклонить. Нам и в худших местах спать приходилось.

* * *

Хоббиты, охранявшие мост, не на шутку перепугались. Требование Пипина шло вразрез со всеми правилами, но никто не смел противоречить вооруженным путешественникам, из которых двое были, вдобавок, очень рослыми и сильными.

Фродо приказал закрыть за ними ворота. Покуда вокруг бродили разбойники, такая осторожность была, похоже, не лишней. После этого четверо друзей вошли в хоббичью казарму. Караульня там была неуютная, грязная, с голыми стенами и маленьким каминчиком, в котором даже нельзя было разжечь порядочный огонь. В верхних комнатах стояли жесткие койки, на стенах висели разные инструкции и длинный список запрещающих правил. Пипин их тут же содрал и кинул в камин.

Пива у караульных не было совсем, еды — какие-то крохи, но из провианта, который друзья вытащили из дорожных мешков, получился неплохой ужин для всех присутствующих. Нарушая запрет номер четыре, Пипин сунул в камин вязанку дров, предназначенных на завтра.

— Сейчас бы еще трубочку закурить, чтобы легче было слушать ваш рассказ о том, что творится в Хоббитшире, — вздохнул он.

— Трубочного зелья нет, — ответил Хоб. — Вернее, есть, но только для огромин. Похоже, что запасы кончились. Мы слышали, что из Южной чверти еще в прошлом году, после вашего отъезда, вышел целый караван телег, груженных Долгодонскими листьями, но куда его отправили, никто не знает. Кажется, на юг по старой дороге, к Каменному броду. Кроме этого, зелье вывозили понемногу-потихоньку. Этот Лотто…

— Лучше бы ты держал язык за зубами, Хоб Сеногрыз! — закричало сразу несколько голосов. — Знаешь ведь, что такие разговоры запрещаются. Дойдет до шефа, о чем ты тут болтал, и всем нам не поздоровится.

— Не доходило бы, если бы среди вас не попадались доносчики! — запальчиво ответил Хоб.

— Тише, тише, — сказал Сэм. — Хватит, мы уже достаточно узнали, больше ни слова. Пива нет, гостеприимства нет, трубочного зелья нет, зато запретов и доносов хватает, словно вы орки, а не хоббиты. Я-то думал, что мы наконец отдохнем, а теперь вижу, что нас ждут новые дела. Пошли лучше спать, а все остальное отложим до утра.

* * *

У нового «шефа», по-видимому, были свои способы узнавания новостей. От Брендидуинского моста до Торбы-в-Холме было сорок с лишним миль, но кто-то, видно, успел быстро их преодолеть, в чем Фродо и его друзья очень скоро убедились.

У них не было определенных планов. Сначала они собирались вместе податься в Кричью Балку, устроив что-то вроде небольших каникул, но, поняв, что происходит что-то неладное, решили ехать прямо в Хоббиттаун. И утром уже погоняли лошадок по тракту. Ветер утих, но небо было хмурым. Земля тоже казалась хмурой и опустошенной. Правда, был уже первый день ноября, конец осени. Но необычно часто для этого времени года они замечали с дороги, как то тут, то там что-то горит, темный дым клубами плывет в сторону Лесного Предела.

Под вечер путники доехали до Жабса, довольно большой деревеньки у тракта в двадцати двух милях от моста. Здесь они предполагали заночевать, памятуя добрую славу местного трактира «На плоту».

Но и здесь их встретила неприятная неожиданность — тракт оказался перегорожен толстым бревном, большая вывеска гласила: «Проезд воспрещен», а за бревном стоял отряд ширрифов в шляпах с перьями, с палками в руках. Лица у них были надутые и, похоже, слегка перепуганные.

— Что все это значит? — спросил Фродо, еле сдерживаясь, чтобы не рассмеяться.

— А то, господин Торбинс, — ответил старший ширриф, у которого из шляпы торчало сразу два пера, — что вы арестованы за взлом ворот, срывание правил, нападение на привратников, переход границы без разрешения, ночевку в государственной казарме и подкуп подкармливанием дежурных, находившихся при исполнении.

— Больше ничего? — спросил Фродо.

— Этого вполне достаточно, — ответил старший ширриф.

— Я могу еще добавить, если хотите, — вмешался Сэм: — Обзывание шефа именами, которых он заслуживает, чесание руки, которой я собираюсь заехать по его прыщавой роже, а также думание о ширрифах, что они стали сборищем болванов!

— Хватит! По приказу шефа вы должны без сопротивления следовать за нами. Мы вас отведем в Приречье и сдадим шефовым огроминам. Все, что захотите сказать, скажете на суде. А если не хотите долго сидеть в Длинных Подвалах, советую вообще не разговаривать.

Фродо и его друзья разразились в ответ громким смехом. Ширрифы опешили.

— Не болтай глупостей, — сказал Фродо. — Я поеду туда, куда хочу, и тогда, когда захочу. По стечению обстоятельств, сейчас я направляюсь в Торбу-в-Холме, где у меня есть дело, и если тебе так уж хочется идти с нами, присоединяйся, дело твое.

— Пусть так, господин Торбинс, — согласился старший ширриф, — но не забудьте, пожалуйста, что я вас арестовал.

— Этого я никогда не забуду, — сказал Фродо. — Может быть, впрочем, когда-нибудь прощу. А поскольку сегодня я никуда ехать дальше не собираюсь, отведи нас в трактир «На плоту», очень обяжешь.

— Этого, извините, не могу, господин Торбинс. Трактир закрыт. Тут на другом конце поселка есть только Дом ширрифов, туда можно, если со мной.

— Ладно, веди, — сказал Фродо.

* * *

Тем временем Сэм, присматриваясь к ширрифам, обнаружил среди них давнего приятеля.

— Эй, Роб! Робин Мелкорой! Иди-ка сюда, поболтаем, — окликнул он.

Робин с опаской покосился на старшего ширрифа, который нахмурился, но возразить не посмел, и робко подошел к Сэму. Сэм соскочил с пони.

— Слушай, Робичек, — заговорил он. — Ты же вырос в Хоббиттауне и должен иметь мозги. Как вам не стыдно нападать на господина Фродо? И почему трактир закрыт?

— Все трактиры закрыты, — ответил Робин. — Шеф терпеть не может пива. С этого все и началось. Только я думаю, что его огромины все выпивают. Кроме того, шеф не любит, чтобы народ ездил по стране, и сейчас, если кому куда надо, приходится идти в Дом ширрифов, докладывать и объяснять, куда собрался и по какому делу.

— Постыдился бы участвовать в таких безобразиях, — сказал Сэм. — Я же помню, как ты всегда любил изучать трактиры изнутри, а не снаружи. Хоть на службе, хоть с друзьями ты ни разу не отказался от кружки доброго пива.

— Я бы и сейчас так делал, если б можно было. Но не суди меня так строго, Сэмми. Что делать? Я поступил в ширрифы семь лет назад, ты же знаешь, тогда ничего такого не было. Я тогда как ширриф мог бывать в разных местах, первым слышал новости, знал, где пиво лучше. Это теперь стало по-другому.

— Ну, так брось это все, на кой тебе оставаться в ширрифах, займись чем-нибудь порядочным, — сказал Сэм.

— Это запрещено, — ответил Робин.

— Еще раз услышу от тебя это слово, рассержусь окончательно! — воскликнул Сэм.

— Честно говоря, я бы не обиделся, если бы ты рассердился, — ответил Робин, понижая голос. — А если бы мы все крепко рассердились, может, вместе что-нибудь бы сделали. Но пойми, Сэм, у Шефа есть свои огромины, он их всюду рассылает, а если кто-нибудь из нас, полуростиков, вспоминает про свои права, нас тащат в Длинные Подвалы. Самым первым посадили толстого бургомистра Вилли Белонога, потом много других. Чем дальше, тем хуже. Узников теперь бьют.

— Зачем же ты им служишь? — зло спросил Сэм. — Кто тебя сейчас послал в Жабс?

— Никто. Мы здесь стоим, в большом Доме ширрифов. Я числюсь в первом отряде Восточной чверти. У нас теперь сотни ширрифов, а с этими новыми правилами нужно еще больше. Очень многие служат против воли, но находятся и такие, кому это нравится, любители совать нос в чужие дела и делать важный вид. Есть и похуже — доносчики, они все сообщают шефу и его огроминам. Их, правда, мало.

— Ага! Значит, вот как вы о нас узнали?

— Конечно. Обычно нам не разрешают пользоваться срочной почтой, а им можно, они держат гонцов в разных местах. Один такой гонец прибежал ночью от моста с тайным донесением, другой понес это донесение дальше. А сегодня в полдень мы получили приказ вас арестовать и доставить в Длинные Подвалы, но сначала в Приречье. Очевидно, Шеф хочет с вами встретиться.

— Перехочет, когда господин Фродо с ним разберется, — сказал Сэм.

* * *

Дом ширрифов в Жабсе оказался не лучше казармы у Брендидуинского моста. Он был одноэтажным, но с такими же узкими окнами и построен из такого же некрасивого серого кирпича, уложенного кое-как. Внутри было сыро и хмуро, ужин подали на длинном столе, доски которого давно никто не скоблил. Впрочем, полусъедобная еда такому столу вполне соответствовала.

Путешественники уходили отсюда без сожаления и в десять часов утра были снова на тракте. В другое время они бы выехали раньше, ведь до Приречья оставалось еще около восемнадцати миль, но сейчас нарочно задержались, чтобы позлить старшего ширрифа.

Ветер сменил направление, дул теперь с севера, было холодно, но дождь унялся. Кавалькада с сопровождением выглядела в высшей степени забавно, но несколько местных жителей, которые вышли посмотреть, не были уверены, что смеяться разрешено, и потому молчали.

Двенадцать ширрифов должны были по приказу сопровождать «арестованных», но Мерри заставил их идти впереди, в то время как Фродо с друзьями скакали сзади. Ширрифы старались вышагивать с важным видом, Фродо молчал и казался задумчивым, а Мерри, Пипин и Сэм от души веселились, болтали и пели.

Последним жителем Жабса, которого они видели, был коренастый старик, подстригавший живую изгородь.

— Ого! — воскликнул он, увидев шествие. — Кто же кого арестовал?

Два ширрифа тут же вышли из строя и направились к нему.

— Господин офицер! — крикнул Мерри. — Прошу призвать своих подчиненных к порядку, если не хотите, чтобы это сделал я.

По слову начальника оба хоббита с понурым видом вернулись в строй.

— Вперед бегом марш! — скомандовал Мерри.

Уж тут всадники постарались поторопить своих пони, чтобы их пеший «эскорт» хорошо поработал ногами. Солнце вышло из-за туч, и, несмотря на холодный ветер, ширрифы крепко вспотели.

Пробежав с одним-единственным привалом около четырнадцати миль, ширрифы сдались. Был уже третий час, они находились возле Трехчвертного Камня, были голодны, посбивали ноги и запросили отдыха.

— Ну ладно, пойдете вслед за нами, когда отдохнете, — разрешил Мерри. — Нам сейчас некогда прохлаждаться.

— До свиданья, Робичек! — сказал приятелю Сэм. — Я тебя буду ждать у «Зеленого дракона», если ты туда не совсем забыл дорогу. Не трать время зря!

— Вы нарушили правило ареста, — нудно промямлил старший ширриф. — Я не хочу брать на себя ответственность.

— А ты не бойся, мы еще не одно правило нарушим, и без тебя обойдемся! — ответил Пипин. — Счастливо оставаться!

* * *

Всадники погнали пони рысью, и когда солнце скатилось за Белые холмы на горизонте, они уже подъезжали к большому озеру в Приречье. Здесь их ждал первый серьезный удар. Это ведь были родные места Фродо и Сэма, которые только теперь поняли, что им дороже всех чудес света. С болью смотрели они на изменившуюся родину. Многих знакомых с детства домов не было. Некоторые из них, по-видимому, сгорели. Садики, сбегавшие с холма к реке цветным ковром, были запущены и заросли сорняками. Норки в северном крутом склоне над рекой опустели. Некогда дорога в этом месте была обсажена деревьями, сейчас ни одного дерева не было, зато вдоль дороги выросли отвратительные длинные каменные строения. Вглядываясь в сторону Холма, они вдруг увидели высокую кирпичную трубу, из которой в вечернее небо поднимался столб черного дыма.

Сэм не скрывал своих чувств.

— Я больше не выдержу, господин Фродо! — воскликнул он. — Я поеду прямо туда, я должен найти моего Старика!

— Сначала надо выяснить, что нас вообще ждет, Сэм, — удержал его Мерри. — У шефа, наверное, банда головорезов всегда под рукой. Давайте найдем здесь кого-нибудь, кто нам все расскажет.

Но на улицах Приречья никого не было. Сохранившиеся дома и норки были закрыты, никто навстречу путешественникам не вышел. Они все поняли, когда оказались у трактира «Зеленый дракон», последнего здания поселка на дороге в Хоббиттаун. Сейчас трактир был заколочен, часть окон в нем — выбита, а у его стены стояло полдюжины огромин, рослых и смуглых, с раскосыми глазами и злобным выражением лиц.

— Похожи на гостя Билла Хвоща в Бригорье, — сказал Сэм, останавливаясь.

— И на его соплеменников из Исенгарда, — буркнул Мерри.

* * *

Насколько хоббиты могли заметить издали, бандиты не были вооружены, если не считать дубинок и рогов у пояса. Путешественники решили подъехать. При их приближении чужаки выскочили на тракт и загородили проезд.

— Вы куда? — спросил один из них, самый крупный и злобный. — Вам дальше нельзя. Где ваши сопровождающие?

— Идут следом, — ответил Мерри. — У них, кажется, ноги болят. Мы их обещали здесь подождать.

— Ну, что я говорил? — обернулся старший бандит к товарищам. — Я сразу сказал Шарки, что этим малявкам доверять нельзя. Надо было выслать пару наших.

— Какая разница? — сказал Мерри. — Хоть и непривычно видеть разбойников в родном краю, но мы знаем, что с вами делать.

— Разбойников? Поосторожнее выражайся, — сказал человек, — а то я с тобой по-другому поговорю. У коротышек головы закружились. Не очень-то надейтесь на слабое сердце вашего шефа. Сейчас здесь Шарки, и шеф сделает все, что ему Шарки скажет.

— А что он скажет? — спокойно спросил Фродо.

— Что надо обуздать этот край и научить уважать правила, — сообщил разбойник. — Шарки сумеет это сделать и не будет с вами цацкаться, если вы станете ему перечить. Вам надо шефа покрепче, и вы его получите; года не пройдет, как перестанете бунтовать, крысиное отродье.

— Ах, вот как? — сказал Фродо. — Хорошо, что мы теперь знаем ваши планы. Я как раз еду к господину Лотто, ему, наверное, все это будет небезынтересно.

Бандит расхохотался.

— Подумаешь, Лотто! Лотто все известно, о нем можешь не беспокоиться. Лотто послушает не тебя, а Шарки. Потому что если шеф начнет качать права, его и сменить недолго, понял? Когда мелочь начинает вмешиваться не в свое дело, ее убирают. Ясно?

— Вполне, — ответил Фродо. — Мне, во-первых, ясно, что вы сильно отстали от жизни и не знаете, что творится на белом свете. С тех пор как вы ушли с юга, многое изменилось. Прошло ваше время, время убийц и бандитов. Черный Замок пал, в Гондоре правит настоящий король. Исенгард разрушен, твой бывший хозяин ходит нищим по дорогам. Мы его встретили по пути. Теперь уже не исенгардские разбойники, а посланцы короля будут прибывать к нам в гости по Зеленому тракту.

Бандит смерил Фродо ехидным взглядом.

— Говоришь, нищим по дорогам? Да ну! Трепись больше, малявка! Ты этим не помешаешь нам жить вольготно на сытой земельке, где хоббиты слишком долго бездельничали. А что касается посланцев короля, то вот что они получат! — И он потыкал сложенными пальцами под нос Фродо. — Вот! Если их вообще здесь заметят.

Этого Пипин уже не мог выдержать. Он вспомнил Кормалленское поле, и вся кровь в нем закипела от возмущения. Косоглазый мерзавец смеет обзывать малявкой Отнесшего Кольцо! Он откинул плащ с плеча, вынул меч, и сверкая серебром на черни гондорских доспехов, выехал вперед.

— Королевский посланник — это я! — выкрикнул он громко. — И ты говоришь с другом короля, прославленным в западных странах! Ты не только мерзавец, но и дурак. На колени! Падай на колени и моли о пощаде, если не хочешь, чтобы я покарал тебя оружием, побеждавшим троллей!

Меч сверкнул в лучах заката. Мерри и Сэм тоже схватились за мечи и подъехали к Пипину, чтобы поддержать его, если завяжется драка. Фродо не шевельнулся. Бандиты отступили и сошли с дороги. До сих пор им приходилось иметь дело с безоружными земледельцами в Бри или с перепуганными мирными хоббитами. Бесстрашные полуростики с суровыми лицами и светлыми мечами были для них неожиданностью. В их голосах звучал тон, которого бандиты никогда не слышали. И они испугались.

— Убирайтесь! — добавил Мерри. — А если посмеете еще хоть раз нарушить спокойствие в этой деревне, пожалеете о том, что родились!

И три хоббита двинулись на бандитов, а те повернулись и побежали в сторону Хоббиттауна, на бегу трубя в рога.

— Да, мы, пожалуй, вернулись вовремя, — сказал Мерри.

— Может быть, даже поздновато, во всяком случае, наверное, слишком поздно, чтобы спасти Лотто, — произнес Фродо. — Безумный глупец, но мне его жаль.

— Спасти Лотто? О чем ты говоришь? — удивился Пипин. — Хотел, наверное, сказать «сместить»?

— Мне кажется, ты не совсем правильно все понял, Пипин, — ответил Фродо. — Лотто вряд ли хотел доводить страну до такого горя. Он был глуп, совершил низость и сразу же оказался в западне. Бандиты все прибрали к рукам. Сейчас они грабят, тиранствуют, управляют и разрушают самовольно, действуя будто бы от его имени. И начинают уже действовать без его имени. Лотто, наверное, давно пленник в Торбе-в-Холме и, вероятно, дрожит от страха. Надо попытаться его спасти.

— У меня голова кругом пошла! — сказал Пипин. — Всего мог ожидать в конце путешествия, но не того, что придется драться с бандитами и полуорками на собственной земле ради спасения прыщавого Лотто!

— Драться, говоришь? Да, может дойти и до этого, — сказал Фродо. — Но помни: ты не имеешь права убивать ни одного хоббита, даже если кто-то из них окажется на стороне врагов. Я говорю не о тех, которые подчинились разбойникам из страха. В Хоббитшире никогда не случалось, чтобы хоббит хоббита убил. От этой традиции нельзя отступать. И других старайся щадить; не убивай, если можешь этого не делать. Вообще сдерживай себя.

— Если этих бандитов много, драки не избежать, — произнес Мерри. — Ни Лотто, ни Хоббитшира мы не спасем, если будем такими добренькими, дорогой Фродо.

— И во второй раз нам не удастся так легко их напугать, — сказал Пипин. — Этих мы застали врасплох. А вы слышали, как они дули в рога? Значит, недалеко есть другие. Соберутся вместе и будут смелее. Надо найти какое-нибудь укрытие на ночь. Нас-то всего четверо, хоть и оружие есть.

— Есть идея! — воскликнул Сэм. — Пошли к старому Тому Норкинсу. Он жил у Южного проселка и всегда слыл порядочным хоббитом. У него куча сыновей, и все они — мои друзья.

— Нет! — ответил Мерри. — Негоже нам прятаться. Так всегда поступал здешний народ, и бандитам это облегчило захват страны. Они придут к нашему убежищу большой силой и либо выгонят нас, либо подпалят убежище с нами вместе. Нет, не годится. Надо действовать, не откладывая.

— Как? — спросил Пипин.

— Поднять в Хоббитшире восстание, — сказал Мерри. — Вот прямо сейчас. Давайте разбудим хоббитов! Ясно же, что они ненавидят новые порядки. Все ненавидят, за исключением, может быть, пары подлецов и пары дураков, которые надеются таким образом возвыситься, не поняв, что происходит. Но хоббиты слишком долго жили в покое и довольстве, они просто не знают, что делать. По-моему, достаточно бросить спичку, и вся страна вспыхнет. Люди шефа, наверное, это знают: будут стараться поскорее нас затоптать и погасить пламя. Так что у нас очень мало времени. Если хочешь, Сэм, сбегай сам на ферму к Норкинсу. Это уважаемый хозяин и самый храбрый в деревне. Только быстро. А я дуну в роханский рог. Тут еще не слыхали такой музыки, пусть послушают.

* * *

Все четверо галопом вернулись в центр деревни. Там Сэм свернул вбок и погнал пони к забору Норкинса. Не успел он отъехать от друзей, как услышал звонкий голос рога. Далеко в холмах и в поле разнесся этот голос и рассыпался звучным эхом. И такой неотвратимый зов был в нем, что Сэм еле сдержался, чтобы тут же не повернуть назад; его пони встал на дыбы и заржал.

— Вперед, Билл! — закричал Сэм. — Не волнуйся, сейчас доедем и сразу вернемся.

Потом он услышал, как Мерри, сменив мелодию, играет баклендскую побудку, да так, что воздух дрожит:

ВСТАВАЙ! ВСТАВАЙ! ПОЖАР! НАПАСТЬ! ВРАГИ!

В деревне захлопали двери и окна, вся она наполнилась шумом и говором. В наступающих сумерках сверкнули зажженные огни, залаяли собаки, затопали ноги. Еще не доехав до конца улицы, Сэм встретил бегущих хоббитов, среди которых был фермер Норкинс и три его сына, Том, Дрол и Ник. Они преградили ему дорогу, размахивая топорами.

— Нет, это не бандит, — остановил сыновей старый фермер. — По росту хоббит, а одет странно. Эгей! — крикнул он. — Ты кто таков и почему тревога?

— Да это я, Сэм Гэмджи. Я вернулся.

Старый Норкинс подошел ближе и рассмотрел его.

— Вот так диво! — воскликнул он. — Голос Сэма и лицо Сэма, во всяком случае, не хуже, чем было. А вырядился так, что столкнулся бы с тобой на дороге и не понял бы, с кем имею честь… Ты, говорят, далеко путешествовал? Мы боялись, что ты уже неживой.

— А я вот живой, — ответил Сэм. — И господин Фродо тоже. Они все здесь. Потому и тревога. Они поднимают в Хоббитшире восстание. Надо прогнать бандитов и этого их шефа. Прямо сейчас и выступим.

— Хорошая новость! — вскричал Норкинс. — Наконец-то. У меня руки весь год чесались. Но никто меня не поддержал. И мне надо было охранять жену и дочку. Ну, раз так, пошли, ребята! В Приречье бунт! Мы присоединяемся!

— А как же госпожа Норкинс и Рози? — спросил Сэм. — Их ведь нельзя оставлять без защиты.

— Так с ними Ниб. Если думаешь, что им нужна помощь, съезди к ним, — добавил старый Норкинс, хитро улыбнувшись, и вместе с сыновьями побежал на общий шум.

Сэм поспешил к его дому. На верхней ступеньке лестницы, ведущей в круглую дверь с широкого подворья, стояли мать и дочь, а перед ними — юный Ниб с выставленными вперед вилами.

— Да это я, Сэм Гэмджи! — закричал издали Сэм. — Не пытайся насадить меня на вилы, Ниб! Все равно на мне кольчуга!

Он соскочил с пони и взбежал на ступеньки к ошеломленным женщинам.

— Добрый вечер, госпожа Норкинс! Привет, Рози! — вежливо сказал он.

— Привет, Сэм, — ответила пришедшая в себя первой Рози. — Где ты был так долго? Говорили, что ты пропал, но я тебя с самой весны ждала. Не очень-то ты спешил.

— Может быть, — ответил смущенно Сэм. — Зато сейчас я очень спешу. Мы там наводим порядок, разделываемся с бандитами, и мне надо вернуться к господину Фродо. Я хотел только забежать на минуточку узнать, как дела у госпожи Норкинс и у тебя, Рози.

— В общем, неплохо, — ответила госпожа Норкинс. — Было бы совсем хорошо, если бы не бандиты и грабители.

— Ну и уходи, Сэм! — сказала Рози. — Раз ты смотришь за господином Фродо, что ж ты его сейчас одного оставил? Там ведь, наверное, опасно.

Сэм опешил, потому что на такое пришлось бы неделю отвечать, молча повернулся и вскочил на пони. Но в последнюю минуту Рози сбежала к нему с лестницы.

— Ой, Сэм, ты такой неотразимый! — сказала она. — Езжай, но будь осторожен, и как только разгонишь всех бандитов, возвращайся сразу к нам!

* * *

Деревня бурлила. На центральной площади Сэм застал не только молодежь, но не меньше сотни старших и даже старых, но еще крепких хоббитов, вооруженных топорами, тяжелыми молотами, длинными ножами и толстыми дубинками. У некоторых были даже охотничьи луки. И народ все прибывал — это сходились хоббиты из окрестных поселков и с хуторов.

Жители деревни разожгли большой костер, хотя бы потому, что шефом это было строго запрещено. Когда совсем стемнело, костер разгорелся очень ярко. По приказу Мерриадока поставили поперек дороги заграждения. На одно из них наткнулся отряд ширрифов, догнавший наконец Фродо и компанию. Сначала ширрифы неимоверно удивились, а когда разобрались, что к чему, то большинство из них сняли перья со шляп и присоединились к восстанию. Остальные разбежались.

Когда Сэм вернулся, Фродо и его друзья сидели у костра и разговаривали со старым Томом Норкинсом в окружении восхищенной толпы приреченцев.

— Так с чего мы начнем? — спрашивал Норкинс.

— Я еще не решил, — ответил Фродо. — Сначала надо собрать сведения. Сколько бандитов в нашей чверти?

— Трудно подсчитать, — сказал Норкинс. — Бродят они везде, то приходят, то уходят. Около полусотни живет в новой казарме по дороге в Хоббиттаун. Оттуда они расползаются по округе и все подряд крадут, называя это «распределением». Не меньше двадцати всегда находятся подле начальника, или, как надо говорить, шефа. Шеф живет в Торбе-в-Холме, вернее, жил там, но в последнее время не показывается. Его уже недели две никто не видел. Правда, огромины, которые ему служат, никого близко туда не пускают.

— Огромины ведь есть не только в Хоббиттауне? — спросил Пипин.

— Где их только нет! — вздохнул Норкинс. — Целая банда на юге в Долгодоне и у Каменного брода, полно в Лесном Пределе, там они в лесу прячутся; куча сидит в будке у Перепутья. Кроме того, они засели в Длинных Подвалах, так мы называем теперь старые подземные склады в Мичел Делвинге. Из них тюрьму сделали и туда тащат всех, кто осмеливается противоречить. Во всем Хоббитшире сотни три наберется, может, немного меньше. Если всем миром соберемся, зададим им перцу!

— Оружие у них есть? — спросил Мерри.

— Кнуты, ножи и палки. Им этого хватает для грязной работы. С другим оружием их пока не видели, — ответил Норкинс. — Но если дойдет до стычки, они могут взяться за что-нибудь посерьезнее. У некоторых луки есть. Они застрелили нескольких хоббитов.

— Вот видишь, Фродо, я же тебе говорил, что без драки не обойтись! — воскликнул Мерри. — Они первые начали убивать и драться.

— Это не совсем так, — добавил Норкинс. — Стрелять первыми начали как раз не они, а Туки. Ваш папа, господин Перегрин, с самого начала не хотел подчиняться Лотто, говорил, что управлять Хоббитширом может лишь законный тан, а Лотто — самозванец. И когда Лотто наслал на него огромин, господин Тук не стал сидеть, сложа руки. Тукам повезло, у них в Зеленом нагорье выкопаны глубокие норы, Большие Смайелы и так далее, бандиты туда добраться не смогли, и Туки их на свою землю даже не пустили. Как увидят кого-нибудь, так и выгоняют. Троих, которые пришли грабить, застрелили. С тех пор разбойники лютуют, а за Туками следят. Теперь к ним никто не пройдет и оттуда никто не выйдет.

— Ура Тукам! — закричал Пипин. — Но кому-то надо к ним сходить. Я еду в Смайелы. Кто со мной в Тукборо?

Согласились несколько молодых хоббитов, у которых были пони, и Пипин вместе с ними отправился.

— До скорого свидания! — крикнул он на прощанье. — Туда не больше четырнадцати миль через поля. Завтра утром вернусь с целой армией Туков.

Когда они поскакали в вечерний туман, Мерри дунул в рог, а все хоббиты закричали:

— Привет Тукам!

— Что бы там ни было, — говорил Фродо стоявшим рядом с ним ближайшим друзьям. — Я не хочу кровопролития. Пожалуйста, старайтесь щадить даже разбойников. Убивайте лишь тогда, когда не будет другого способа спасать хоббичьи жизни.

— Хорошо, — ответил Мерри. — Но сейчас в любую минуту может явиться банда из Хоббиттауна. Они ведь придут не на приятную беседу. Мы постараемся их получше встретить, но надо быть готовыми ко всему. У меня есть план.

— Отлично, — сказал Фродо. — Командуй.

Как раз в эту минуту прибежали хоббиты, которых перед этим посылали в разведку.

— Они идут! — сообщили разведчики. — Их человек двадцать, может, больше. Двое по дороге свернули полем к западу.

— Наверное, к Перепутью за подкреплением, — предположил Норкинс. — Туда миль пятнадцать будет, да и до Хоббиттауна столько же. Есть время подготовиться, пока все спокойно.

Мерри тут же отошел от костра и стал распоряжаться.

Старый Норкинс увел с дороги и отослал по домам всех, кроме нескольких пожилых хоббитов, у которых было кое-какое оружие. Долго ждать не пришлось. Раздались громкие голоса, и тут же — топот тяжелых сапог. И на дороге показался отряд огромин. При виде заграждения косоглазые расхохотались. В их головах не укладывалось, что в этой стране мог найтись кто-нибудь, кто посмеет оказать отпор отряду из двух десятков человек.

Хоббиты отодвинули одно из бревен и пропустили незваных гостей внутрь, а сами встали сбоку от дороги.

— Спасибо! — с издевкой закричали бандиты. — А теперь марш по домам, под одеяла, если не хотите получить трепку. — И зашагали по улице, выкрикивая: — Гасить свет! Все по домам, не сметь носы высовывать! За неподчинение пятьдесят ваших пойдут в Длинные Подвалы на год! По домам! Шеф начинает терять терпение!

На эти крики никто не обращал внимания. Хоббиты, наоборот, незаметно выходили из домов, тихо строились в ряды и шли за огроминами. Около костра бандиты увидели одного Тома Норкинса, который спокойно грел руки.

— Ты кто и что тут делаешь? — спросил вожак.

Том Норкинс медленно поднял взгляд.

— Как раз об этом я тебя хотел спросить, — сказал он. — Страна не ваша, нечего вам тут болтаться.

— Это тебе нечего болтаться по улице по ночам! Ты давно на подозрении! — заорал вожак. — Ребята, хватайте его и прямо в Подвалы! По дороге проучить хорошенько, чтоб успокоился.

Двое бандитов шагнули к старику, но вдруг встали, как вкопанные, поняв, что он здесь не один. Их окружили. Раздался гул голосов; на границе тени и света, отбрасываемого костром, и дальше в темноте стояли хоббиты. Их было много, около двухсот, и все они были вооружены.

Вперед выступил Мерри.

— Мы с тобой уже встречались, и я предупреждал тебя, чтобы ты мне больше не попадался, — сказал он вожаку. — Снова предупреждаю. На тебя падает свет, и наши лучники уже в тебя прицелились. Если кто-то из вас пальцем тронет этого уважаемого фермера или любого другого хоббита, полетят стрелы. Бросайте оружие.

Вожак оглянулся. Он был в западне. Однако он не испугался. Во-первых, с ним было двадцать соплеменников; во-вторых, он по-прежнему недооценивал хоббитов. В своем заблуждении он решил прорываться, ему показалось, что это будет легче.

— Бей их, ребята! — зарычал он. — Никого не щадить!

И с длинным ножом в левой руке, с дубинкой в правой, он бросился на хоббичье оцепление с той стороны, откуда сам пришел. По дороге он хотел убить Мерри и замахнулся, но не успел ударить: с четырех сторон в него полетели стрелы, и он упал мертвым.

Урок оказался наглядным. Остальные бандиты сдались. У них отобрали оружие, связали им руки ремнями и отвели их в пустой дом, который они сами построили. Там связали и ноги тоже, заперли на ключ и поставили стражу. Убитого вожака закопали при дороге.

— Видите, как просто? — радовался старый Норкинс. — Я же говорил, что мы с ними справимся. Нам нужен был только сигнал. Как вовремя вы вернулись, господин Мерри!

— Это еще далеко не все, — ответил Мерри. — Если вы правильно сосчитали, мы обезопасили пока только десятую часть сил противника. И сейчас темно, теперь надо ждать до утра, чтобы сделать следующий шаг. Утром нанесем визит шефу.

— А почему не сейчас? — спросил Сэм. — Ведь еще не поздно, только седьмой час. Мне очень надо повидать своего Старика. Дядюшка Норкинс, вы что-нибудь о нем слышали?

— Ничего хорошего, но и ничего плохого, — ответил фермер. — Они перекопали всю Пронырную улицу, и это для твоего Старика было тяжелым ударом. Ему пришлось переехать в один из новых домов, которые люди Шефа там построили, когда еще занимались не только грабежом и разбоем. Это примерно в миле от Приречья. При каждом удобном случае он приходит ко мне в гости. Выглядит он не таким изголодавшимся, как многие другие. Как и все, возмущается новыми порядками и правилами. Я бы его к себе взял, но это запрещено.

— Спасибо вам, господин Норкинс, спасибо! — сказал Сэм. — Я этих ваших слов никогда не забуду. Теперь мне край надо увидеть Старика. Ведь эти злодеи могут за ночь сотворить любую пакость.

— Делай, как знаешь, Сэм, — сказал Норкинс. — Возьми с собой одного-двух парней и приведите Деда Гэмджи ко мне в дом. В Хоббиттаун заходить не надо. Дрол покажет дорогу.

* * *

Сэм тут же отправился за своим Стариком. Мерри разослал в разные стороны разведчиков и расставил часовых у заграждений. Потом вместе с Фродо пошел в дом Норкинса. Наконец-то они оказались в кругу семьи в теплой кухне. Норкинсы из вежливости задали прибывшим пару вопросов, но ответы слушали одним ухом, поглощенные бурными событиями в собственном краю.

— Все началось из-за Прыща, как мы тут прозвали Лотто, — стал рассказывать Норкинс. — И началось очень скоро после вашего отъезда, господин Фродо. У Прыща появились странные идеи. Он все хотел загрести и всеми управлять. Оказывается, он уже давно накопил кучу добра, правда, это не пошло ему на пользу.

Потом стал скупать еще больше. Все скупал и скупал, хотя неизвестно, откуда брал деньги. Приобретал мельницы, пивоварни, огороды, постоялые дворы, фермы и плантации трубочного зелья. Кажется, купил у Песокса мельницу еще до того, как переехать в Торбу-в-Холме.

Говорят, ему от отца досталось большое имение в Южной чверти, и ходили слухи, что он уже давно продавал лучшие Долгодонские листья за границу. Два года потихоньку вывозил их, а потом, в конце прошлого года стал продавать уже не листья, а готовое трубочное зелье, причем отправлял целыми обозами неизвестно куда. Зелья в стране стало не хватать, вдобавок зима приближалась. Хоббиты возмущались; тогда он стал действовать силой. В больших фургонах наехали огромины, очень похожие на разбойников. Некоторые занялись отправкой товаров из Хоббитшира на юг, а часть осталась жить здесь. Не успели мы опомниться, их уже везде было полно. Они корчевали деревья, копали ямы, строили дома и мастерские, делали, что хотели, на нашей земле. Сначала Прыщ возмещал нам нанесенный ущерб, но очень скоро перестал, а они так распоясались, что просто брали все, что им нравилось.

Народ стал возмущаться, но не очень громко. К Прыщу отправился с протестом сам старый бургомистр Вилли Белоног, но даже не дошел до Торбы. На него по дороге напали бандиты, схватили и затащили в подвалы Мичел Делвинга, и там он до сих пор сидит. Это было сразу после Нового года. Когда не стало Бургомистра, Прыщ объявил себя шефом ширрифов; скоро его стали называть просто «шеф», и он правил самовольно и единолично. Кто проявлял, как он говорил, «непослушание», тех ждала судьба Вилли. С каждым днем жить становилось хуже. Трубочного зелья уже ни у кого не было, все позабирали огромины. Шеф не любит пива, закрыл трактиры и всем хоббитам пиво пить запретил, разрешил опять же только огроминам. Еды становилось все меньше, а правил и запретов все больше. Иногда удается кое-что прятать, а эти бандиты ходят из дома в дом, будто производят «справедливый раздел», а на самом деле все забирают себе, а хоббитам ничего не достается; в Домах ширрифов раздаются остатки, но то уже не еда, а гадость. Совсем плохо стало, когда появился Шарки.

— Что еще за Шарки? — спросил Мерри. — Один из бандитов о нем говорил.

— Похоже, бандит над бандитами, самый главный из убийц, — ответил Норкинс. — Первый раз мы услышали о нем в конце сентября, когда собрали урожай. Но его никто не видел. Он живет в Торбе-в-Холме. Я так понимаю, что он и есть настоящий Шеф. Бандиты выполняют его приказы, а он приказывает грабить, жечь, разрушать, а в последнее время даже убивать. Во многом даже смысла нет. Деревья повалят и оставляют гнить на месте. А дома разрушают и новых на их месте не строят.

Вот послушайте, что стало с мельницей Песокса. Прыщ ее развалил, как только поселился в Торбе, почти сразу. Потом нагнал грязных огромин, и они стали строить новую мельницу. Она очень большая, в ней полно колес и заграничных новинок, но только один дурной Тед этому радовался. Сейчас он чистит колеса там, где его отец мельник был хозяином. Прыщ хвастался, что на его мельнице зерно будет молоться быстрее и помол будет лучше. У него уже не одна такая мельница. Но чтобы был помол, нужно ведь зерно, а его на новую мельницу возят меньше, чем на старую. С тех пор как Шарки хозяйничает, вообще молоть нечего. Гром и стук, дым из трубы, все вокруг закоптили, и покоя нет ни днем, ни ночью. Нарочно выливают всякую грязь в Реку, запакостили воду, а она же течет в Брендидуин. Если они решили сделать из Хоббитшира пустыню, так лучшего способа не придумать. Прыщ дурак, ему до этого не додуматься. Это работа Шарки.

— Конечно, — вмешался в разговор один из младших Норкинсов, Том. — Они же посадили в тюрьму старуху-мать Прыща, Лобелию, он сам ее очень любил, наверное, только он один ее любил и уважал на всем белом свете. Хоббиты в Хоббиттауне видели, как все произошло. Лобелия шла по дорожке с Холма, и у нее в руке был старый зонтик. А ей навстречу ехала телега с бандитами. Она спросила:

«Куда едете?»

«В Торбу-в-Холме», — ответили.

«Зачем?»

«Строить там мастерские для Шарки».

«Кто вам разрешил?»

«Шарки».

И еще они сказали:

«Уйди с дороги, старая карга».

Тогда она закричала:

«Подлые бандиты, злодеи, я вам покажу Шарки!» — и бросилась на них с зонтиком.

Она побила зонтиком огромину, который был вдвое больше ее. Конечно, ее схватили и потащили в Длинные Подвалы, не посмотрели, что она старая. В Подвалах сидят хоббиты, по которым мы больше скучаем, но тут уж ничего не скажешь, Лобелия оказалась храбрее многих.

* * *

Тут разговор прервался, потому что в кухню ввалился Сэм, ведя за собой своего Старика. Дед Гэмджи внешне почти не изменился, только стал еще хуже слышать.

— Добрый вечер, господин Торбинс, — сказал он. — Очень рад, что вы вернулись в добром здравии! А у меня к вам счетец есть, если позволите. Нельзя было продавать Торбу-в-Холме, я с самого начала говорил вам, что нельзя. С этого пошли все наши беды. За то время, что вы себе путешествовали в дальних странах и непонятно зачем воевали в горах с черными людьми, — если я правильно уразумел, что Сэм плетет, с ним ведь трудно разговаривать, он всегда все путает. — Так за это время бандиты перекопали всю Пронырную и уничтожили всю мою картошку!

— Очень прискорбно слышать, господин Гэмджи, — ответил Фродо. — Но раз уж я вернулся, то постараюсь в меру своих сил исправить ими содеянное.

— Совершенно справедливо и лучше не скажешь, — утешился Дед, — господин Фродо Торбинс весьма достойный хоббит, я всегда это говорил, хотя не обо всех хоббитах, носящих эту фамилию, можно сказать то же самое. Надеюсь, что мой Сэм вел себя надлежащим образом и вы остались им довольны?

— Больше чем доволен, господин Гэмджи, — ответил Фродо. — Вы можете мне не поверить, но Сэм сумел себя прославить во всем мире; теперь в разных странах до самого Моря и за Великой рекой народ про его подвиги песни поет.

Сэм густо покраснел и с благодарностью посмотрел на Фродо, потому что у Рози при этих словах глазки заблестели, и она очень мило ему улыбнулась.

— Трудно поверить, — сказал Дед. — Я пока вижу только, что мой Сэм с чужаками спутался. Куда его жилет пропал? Может быть, железные рубашки дольше носятся, чем обычные, но когда хоббит цепляет на себя железо, это не по мне.

* * *

Утром семейство Норкинсов и его гости встали рано. Ночь прошла спокойно, но день обещал быть весьма хлопотным.

— Кажется, в Торбе бандитов не осталось, — сказал Норкинс старший. — Но в любое время могут появиться другие, с Перепутья.

Не успели они съесть завтрак, как прибежал разведчик из Тукборо. Он был очень взволнован.

— Тан поднял на ноги весь край, — сообщил он. — Вести разносятся, как пожар; бандиты, которые Туков сторожили, вернее, те из них, которые остались живы, убежали на юг. Тан за ними гоняется по всей чверти, чтобы они не соединились в большую банду. Господину Перегрину Тан выделил столько хоббитов, сколько смог дать без ущерба для своих отрядов.

Следующая новость была похуже. Мерри, который всю ночь провел в седле, приехал на ферму Норкинса около десяти утра и объявил:

— Милях в четырех отсюда движется большая банда. Они идут от Перепутья по тракту, собирают всех огромин, которые к ним выходят. Их уже не меньше сотни. По дороге все жгут, будь они прокляты!

— Да, эти разговаривать не станут, они идут убивать, — сказал старый Норкинс. — Если Туки не придут раньше, чем эти злодеи, придется попрятаться и стрелять из засады. Без драки хоть так, хоть этак не обойдется, господин Фродо!

Туки все-таки сумели прийти раньше. Из Тукборо и с Зеленого нагорья подошло больше сотни бравых хоббитов во главе с Пипином. Теперь Мерри было кем командовать.

Разведчики донесли еще, что враги держатся плотным строем. Они уже знают, что против них восстал весь край, и очевидно, намереваются безжалостно подавить бунт, который, как они правильно считают, начался в Приречье, и поэтому идут прямо сюда. Банда выглядит грозно, но, по-видимому, ее предводителю недостает военного опыта, он не принимает никаких мер предосторожности, идет слишком открыто. Мерри тут же составил план действий.

* * *

Бандиты свернули с Восточного тракта на Приреченскую дорогу. Эта дорога некоторое время шла в гору между двумя высокими насыпями, поверху были низенькие изгороди. За первым поворотом, примерно в фарлонге от тракта, бандиты встретили неожиданное препятствие: заслон из перевернутых телег. Это их задержало, строй сломался. И тут же они увидели, что сверху, прямо у них над головами, стоит стена хоббитов, а сзади хоббиты катят с поля заранее приготовленные повозки и спускают их на дорогу, чтобы отрезать врагам отступление. Тут же сверху прозвучал громкий голос Мерри:

— Ну вот, вы в ловушке. То же самое недавно произошло с вашими парнями из Хоббиттауна. Один из них убит, остальные — у нас в плену. Сложите оружие! Отступите на двадцать шагов и сядьте на землю. Кто попробует удрать, того мы застрелим!

Но бандиты не дали так легко себя запугать. Некоторые из них хотели было подчиниться, но их соплеменники тут же выбили это у них из головы. Человек двадцать повернуло и вскочило на повозки, загораживающие отступление. Шестерых хоббиты застрелили на месте, остальные все-таки прорвались, убив двух полуростиков, и врассыпную пустились бежать в сторону Лесного Предела. Еще двоих из них догнали стрелы. Мерри громко заиграл в рог, и ему эхом ответили звуки рогов со всех сторон.

— Далеко не убегут, — сказал Пипин. — Весь край всполошился, наши охотники их не пропустят.

Тем временем попавшие в западню люди, которых было еще около восьмидесяти, пытались лезть через телеги на склоны, так что хоббитам пришлось взяться за луки и топоры. Несмотря на тяжелые потери в своих рядах, самые сильные и отчаянные огромины выбрались-таки на западный откос и бросились на хоббитов, в жажде не столько прорваться, сколько отомстить и пролить побольше крови. Несколько хоббитов упало, остальные уже с трудом сдерживали натиск врага, как вдруг в самый критический момент сражения с восточной стороны на западную перебежали Мерри и Пипин и ринулись в бой. Мерри собственноручно срубил голову вожака бандитов, крупного раскосого дикаря, похожего на орка. Потом отвел свой отряд и стал окружать недобитых врагов широким кольцом хоббитов-лучников.

Скоро все было кончено. В схватке полегло около семидесяти злодеев, дюжину взяли в плен. Потери хоббитов составили девятнадцать убитых и около тридцати раненых. Трупы бандитов погрузили на телеги, вывезли в ближайший песчаный карьер и закопали. То место потом назвали Битвенной Ямой. Павших хоббитов похоронили в обшей могиле на откосе у дороги, а позднее поставили там большой камень с надписью и вокруг посадили сад.

Так произошла Приреченская битва в 1419 году, последняя на хоббитских землях и первая после сражения на Зеленых полях Северной чверти в 1147 году. Хотя битва была не очень кровопролитной, ее описание в Красной Книге заняло целую главу, а имена всех участников были выписаны на отдельном свитке, и хоббитширские историки выучили Славный Список наизусть. С этих пор значительно возросла известность и зажиточность рода Норкинсов. Но как бы ни переписывали Список, первыми в нем всегда оставались имена главнокомандующих: Мерриадока и Перегрина.

* * *

Фродо был на поле битвы, но ни разу не вынул меча из ножен. Его роль заключалась главным образом в том, чтобы сдерживать хоббитов, охваченных гневом и болью за погибших товарищей, не давая им убивать врагов, сдающихся на милость победителей. После битвы он участвовал в погребальных церемониях, а потом вместе с Мерри, Пипином и Сэмом вернулся на ферму Норкинсов. Когда они расправились с поздним обедом, Фродо вздохнул и произнес:

— Ну вот, сейчас, мне кажется, пора разобраться с шефом!

— Именно так, и чем скорее, тем лучше, — сказал Мерри. — Только не будь слишком добрым. Это ведь он виноват в том, что в Хоббитшире появились бандиты и натворили столько бед.

Фермер Норкинс собрал десятка два храбрых хоббитов.

— Может быть, в Торбе бандитов нет, — сказал он. — Но это ведь только догадка, точно никто не знает.

* * *

Отряд шагал в сторону Холма. Фродо, Сэм, Мерри и Пипин его вели.

Это были самые грустные часы в их жизни. Впереди все время торчала огромная труба, а с окраины поселка, когда отряд проходил между двумя рядами одинаковых уродливых новых домов, они увидели новую мельницу во всем ее грязном безобразии: огромный кирпичный куб накрывал Реку и загрязнял воду потоком вонючей дымящейся пены. Вдоль всего берега были вырублены деревья.

Когда друзья перешли мост и подняли глаза на Холм, у них перехватило дыхание. Даже видение, которое показало Сэму Зеркало Галадриэли, не подготовило его к столь страшному зрелищу. На западной стороне Холма вместо старого амбара торчали вымазанные смолой будки. Не осталось ни одного каштана, исчезли зеленые лужайки и живые изгороди. На вытоптанной площадке на месте самого лучшего луга беспорядочно стояли повозки. Там, где когда-то была Пронырная улица, все было перекопано, громоздились кучи песка и щебня. Сама Торба затерялась среди окруживших ее мастерских и сараев.

— Они срубили Семейное Дерево! — закричал Сэм, указывая пальцем в ту сторону, где Бильбо когда-то произносил знаменитую прощальную речь. Там торчал безобразный пень, а поваленное мертвое дерево валялось на земле. Это оказалось для сына садовника последней каплей, и Сэм разрыдался.

Тут же рядом раздался издевательский смех. Из-за низкой каменной ограды мельничного двора высунулась неприветливая рожа, измазанная сажей и машинным маслом.

— Что, Сэм, не нравится? — спросила рожа. — Ты всегда был нюней. Я думал, ты уплыл на одном из тех кораблей, о которых все время болтал, и мотаешься по морям. Что же ты снова здесь? В Хоббитшире теперь работать надо.

— Вижу, вижу, ты так заработался, что тебе даже умыться некогда, — ответил Сэм. — А глаза таращить из-за забора время нашлось. У меня к тебе, господин Песокс, уже имеется старый счет, советую к нему ничего не добавлять, а то, гляди, собственной шкурой не пришлось бы доплачивать!

Тед Песокс плюнул через забор.

— Не боюсь я тебя, — сказал он. — Ты меня тронуть не посмеешь, потому что я — друг Шефа. Если ты меня тронешь или пискнешь хоть слово, он тебя так отделает, что не обрадуешься!

— Нечего на дурака слова тратить, Сэмми! — сказал Фродо. — Надеюсь, что таких хоббитов, как он, немного, а то это было бы самым большим несчастьем, которое нам причинили люди.

— Ты неряха и грубиян, Песокс, — произнес Мерри. — И попал пальцем в небо. Мы как раз идем на Холм, чтобы вытурить оттуда твоего драгоценного Шефа. Его людей мы только что разбили в пух и прах.

Тед остолбенел, увидев вооруженный отряд, который по приказу Мерриадока переходил мост. Он бросился в здание мельницы, но тут же выскочил снова во двор и задудел в рог, который вынес оттуда.

— Побереги легкие, — засмеялся Мерри. — У меня голос получше.

Мерри поднес к губам серебряный рог и заиграл в него. Звонкий мелодичный призыв взлетел над Холмом, и из всех сохранившихся нор, будок и общих домов на дорогу стали выбегать хоббиты, с радостными приветственными криками присоединяясь к отряду. В конце дороги перед Торбой отряд остановился, и дальше пошли только Фродо с друзьями.

Вот и столь любимая некогда усадьба. Сад пропал, все было застроено, какие-то сараи стояли так близко к западным окнам, что заслонили их от дневного света. Везде валялись груды отбросов. Двери были исцарапаны, шнур от звонка оборван, звонок не звонил. На стук ответа они не дождались. В конце концов пришлось приложить силу, и дверь подалась. Друзья вошли. Им в нос ударил застарелый запах грязи и пыли, везде был беспорядок, можно было подумать, что тут давно никто не живет.

* * *

— Где этот несчастный Лотто прячется? — спросил Мерри, когда они обошли все комнаты и не обнаружили ни одной живой души, кроме крыс и мышей. — Может быть, прикажем добровольцам обыскать сараи и мельницу?

— Здесь хуже, чем в Мордоре, — произнес Сэм. — Гораздо хуже, сердце сильнее болит, это же родной дом, который был совсем не таким.

— Это Мордор, — сказал Фродо. — Одно из его злодейских дел. Саруман ведь работал на Мордор даже тогда, когда ему казалось, что он действует в своих интересах. И все остальные, которые ему поддались, так же обманывались, и Лотто.

Мерри оглядывался с отвращением и горечью.

— Идем отсюда, — попросил он. — Если бы я знал, что тут творится, я бы этому Саруману мешочек с зельем кулаком в глотку вбил!

— Без сомнения, без сомнения! Но хорошо, что не вбил, а то я не смог бы вас приветствовать сегодня здесь! — раздался вдруг чей-то голос.

И у порога появился сам Саруман, сытый и довольный. Его глаза зло и нагло блестели. Он смеялся. Фродо вдруг все понял.

— Шарки! — воскликнул он.

Саруман захохотал во весь голос.

— Ага, значит, ты уже слышал это имя? Так меня называли мои подданные еще в Исенгарде. Думаю, из уважения. Но ты, конечно, не ожидал встретить меня здесь?

— Нет, — ответил Фродо. — Хотя мог бы предположить что-то в этом роде. Гэндальв предупреждал, что ты еще способен на мелкое злодейство.

— Вполне способен, — сказал Саруман. — И не только на мелкое. Мне было смешно смотреть на вас, недочеловеки несчастные, когда вы ехали в свите больших людей, такие напыщенные, такие довольные собой, мелочь пузатая! Вам казалось, что вся история уже завершилась счастливым концом и вам осталась веселая прогулочка до родного порога и сытая удобная жизнь. Можно было разрушить дом Сарумана и обречь его на скитания, но и мысли быть не могло, что кто-то тронет ваш собственный дом! А так не бывает! Хоть вас опекает Гэндальв… — Саруман фыркнул. — Да вы не знаете Гэндальва. Как только его орудия выполнят работу, он их выбрасывает. А вы прицепились к нему, ходили с ним кружными дорогами, болтали; он тянул время, а вы его теряли. «Если они такие дураки, так я их опережу и проучу», — так я решил. Зуб за зуб. Задержись вы еще немного, да будь у меня побольше людей, я бы вас проучил. Да я и так много успел, вам жизни не хватит все починить и переделать! Вот мне и утешение после всех обид.

— Если ты находишь в этом утешение, жаль мне тебя, Саруман, — сказал Фродо. — Но боюсь, что и утешение это только воображаемое. Сейчас уходи и больше никогда сюда не возвращайся.

Увидев Сарумана, выходящего из сарая, сопровождавшие друзей хоббиты из окрестных поселков столпились у дверей Торбы. Услышав же слова Фродо, они гневно заворчали:

— Его нельзя выпускать живым! Убей его! Он подлец и убийца! Его надо убить.

Саруман скользнул взглядом по их лицам и нагло усмехнулся.

— Убить? — повторил он. — Попробуйте, если вам показалось, что вам хватит силы решиться на это, храбрые хоббиты! — Он выпрямился и устремил прямо на них тяжелый взгляд страшных черных глаз. — Не думайте, что утратив все, что имел, я утратил и силу. Тот, кто поднимет на меня руку, будет проклят. А если моя кровь прольется в Хоббитшире, ваша земля увянет навсегда и не сможет залечить своих ран.

Хоббиты отступили, а Фродо сказал:

— Не верьте ему! Силу он потерял, у него остался только голос; им он еще может вас испугать и обмануть, если вы сами ему поддадитесь. Но я не хочу, чтобы вы его убивали. Нельзя мстить за месть, этим ничего не исправишь. Уйди, Саруман. Уходи поскорее.

— Эй! Слизняк! — закричал Саруман.

Из ближайшей будки выполз, как побитый пес, Причмок.

— Топаем отсюда, Слизняк! — сказал ему Саруман. — Мы снова странники. Эти почтенные недочеловеки-хоббиты выгоняют нас в широкий мир. Идем!

Саруман повернулся и пошел вперед. Причмок уныло поплелся за ним. Но когда они поравнялись с Фродо, в руке Сарумана сверкнул нож, и он молниеносным движением пырнул хоббита. Острие согнулось, наткнувшись на скрытую под плащом кольчугу, и сломалось. Сразу несколько хоббитов во главе с Сэмом закричали, выскочили вперед и повалили негодяя на землю. Сэм обнажил меч.

— Стой, Сэмми! — воскликнул Фродо. — Не убивай! Даже сейчас не надо. Он меня не ранил. Кроме того, я не могу допустить, чтобы его так позорно убили. Был он некогда велик, принадлежал к достойнейшему братству, на которое ни один из нас не посмел бы даже мысленно поднять руку. Он упал, не в наших силах его поднять. Сохраним ему жизнь в надежде, что когда-нибудь он сможет выпрямиться сам.

Саруман встал и посмотрел на Фродо. В его взгляде читался загадочный сплав удивления, уважения и ненависти одновременно.

— А ты вырос, полуросток, — произнес он медленно. — Да, да, ты очень вырос. Ты умен и жесток. Ты лишил меня сладости мести, и теперь я вынужден уйти с горечью, ибо обязан тебе жизнью. Ненавижу! Ухожу, не буду тебе больше мешать. И не жди от меня пожеланий здоровья и долгой жизни. Не будет у тебя ни того, ни другого. Но это не мое дело. Я лишь предвижу.

Когда он уходил, очень медленно, хоббиты расступились, давая ему дорогу, но так крепко сжали оружие, что пальцы у них побелели. Причмок минуту колебался, потом подался за своим господином.

— Ты не обязан следовать за ним, Причмок! — окликнул его Фродо. — Насколько я знаю, мне ты ничего плохого не сделал. Отдохнешь, отъешься, наберешься сил и пойдешь своей дорогой.

Причмок остановился и посмотрел на Фродо, будто в самом деле решил остаться. Но тут обернулся Саруман.

— Ничего плохого, говоришь? — скрипучим голосом спросил он. — Ой, нет! А когда ночами выползал, хотел только посмотреть на звезды? Или мне показалось, что кто-то спрашивает, где прячется бедный Лотто? Ты об этом кое-что знаешь, Слизняк, да? Расскажи им!

Причмок съежился и заскулил:

— Нет, нет!..

— Ну, тогда я скажу, — произнес Саруман. — Слизняк убил вашего Шефа, а тот был вполне достойным начальничком, бедняга. Правда, Слизняк? Наверное, пырнул его ножом во сне? Надеюсь, что похоронил, хотя я в этом не уверен. Последнее время Слизняк сильно страдал от голода. Не очень приятная личность, как видите. Лучше оставьте его мне.

Дикая ненависть блеснула в налившихся кровью глазах Причмока.

— Это твой приказ, ты меня заставил! — зашипел он.

— А ты всегда делаешь, что тебе говорит Шарки, правда? — засмеялся Саруман. — Тогда я опять говорю: иди за мной.

Саруман пнул в лицо припавшего к земле раба, повернулся и намеревался уже уйти, как вдруг Причмок, словно на пружине, взвился с земли, зарычал, как пес, выхватил откуда-то нож, бросился Саруману на шею, резко отогнул его голову назад, а другой рукой перерезал горло, после чего с воплем побежал по дороге с Холма вниз. Прежде чем Фродо пришел в себя и смог сказать хоть слово, три хоббитские стрелы засвистели одновременно, и Причмок упал замертво.

* * *

К удивлению всех, кто стоял вокруг, тело Сарумана обвил серый туман, потом он медленно поднялся высоко к небу, как дым от костра, и повис над Холмом в форме бледной фигуры в саване. Минуту она качалась над ними, обернувшись к западу, но вдруг оттуда дунул холодный ветер, туманная фигура согнулась и со вздохом расплылась в ничто.

Фродо с жалостью и страхом смотрел на мертвое тело у своих ног. Будто Саруман умер уже давным-давно, а сейчас лишь проступили черты многолетнего тлена: тело на глазах уменьшалось, сморщенное лицо превратилось в лоскут дряхлой кожи, прилипшей к уродливому черепу… Фродо схватил за край брошенный рядом грязный плащ, накрыл им страшные останки и отвернулся.

* * *

— Вот это уже конец, — сказал Сэм. — Жуткий конец, лучше такого не видеть. Но зато мир избавился от двух гадов.

— И война наконец-то кончилась, — сказал Мерри.

— Надеюсь! — вздохнул Фродо. — Это ее последний удар. Надо же было, чтобы именно здесь, на пороге Торбы! Было столько надежд и опасений, но такого я не ожидал.

— На самом деле война кончится тогда, когда мы здесь все вычистим и порядок наведем, — хмуро отрезал Сэм. — А тут столько работы, на много лет хватит!

Глава девятая. Серая Гавань

Наведение порядка в Хоббитшире в самом деле потребовало уйму времени и трудов, но все удалось сделать быстрее, чем ожидал Сэм.

Через день после Приреченской битвы Фродо отправился в Мичел Делвинг освобождать узников из Длинных Подвалов. Среди первых, кого там нашли, оказался Фредегар Болджер, которого сейчас уже никто не назвал бы Мякушем. Его схватили, когда люди Шефа выследили группу хоббитов, засевших в Барсучьих Норах близ Каменоломен. Фредегар этой группой сопротивления руководил.

— Бедняга, лучше бы ты с нами пошел! — воскликнул Пипин, когда Болджера выносили из Подвалов: сам он так ослаб, что идти не мог.

Фредегар открыл один глаз и попытался улыбнуться.

— Это что тут за великан говорит зычным голосом? — спросил он еле слышно. — Неужели малыш Пипин? Какой у тебя сейчас номер шапки?

Среди освобожденных была и Лобелия. Ее извлекли из темной тесной ямы, она сильно постарела и страшно похудела, но твердила, что может еще идти на собственных ногах, а когда появилась, одной рукой опираясь на руку Фродо, а другой крепко сжимая знаменитый зонтик, собравшаяся толпа дружно приветствовала ее так, что она прослезилась. Впервые в жизни ее окружала всеобщая неподдельная любовь.

Но весть об убийстве Лотто разбила ей сердце, и она теперь слышать не хотела о Торбе-в-Холме, вернула эту старую усадьбу Фродо, а сама поселилась у своих родственников Тугобрюхов на хуторе Камнеботл.

Следующей весной она умерла — все-таки ей было больше ста лет, — и Фродо был удивлен и до глубины души тронут ее завещанием: бедная Лобелия оставила ему в наследство все, что принадлежало ей и Лотто, прося употребить ее имущество на помощь хоббитам, оказавшимся без крова в смутное время.

Так закончилась семейная рознь.

Старый Вилли Белоног просидел в Длинных Подвалах дольше всех остальных узников, и хотя с ним там обращались лучше, чем со многими, ему пришлось долго поправляться, прежде чем он смог вернуть себе осанку, достойную бургомистра хоббичьей столицы.

В то время, пока господин Белоног набирал нужный вес, его замещал Фродо. Собственно, Фродо провел только одну реформу: сократил отряд ширрифов и ограничил их число и функции до тех, какие они выполняли прежде. Разделаться с остатками банд поручили Мерриадоку и Перегрину, которые довольно быстро справились с этим заданием. Южане, прослышав о Приреченской битве, уходили из Хоббитшира сами и почти не оказывали отпора отрядам Тана. К концу года последние бандиты оказались в окружении в лесу и сдались. Их выдворили из страны.

Закипела работа по восстановлению Хоббитшира, и у Сэма стало хлопот невпроворот.

Когда надо и если захотеть, хоббиты становятся трудолюбивыми, как пчелки. Сейчас отовсюду тянулись тысячи рук, желающих работать, начиная от маленьких, но ловких детских ручонок, и кончая морщинистыми и мозолистыми руками стариков. Ко дню зимнего Юла были разобраны по кирпичику все постройки шефовых огромин, в том числе и новые казармы ширрифов. При этом ни один кирпич не пропал — стройматериалы шли на восстановление старых хоббичьих домов и норок, которые теперь стали гораздо уютнее и суше. В разных складах, подвалах и бесхозных норах были найдены большие запасы продуктов, утвари и пива, припрятанные по приказу Шарки. Туннели под Мичел Делвингом и старые каменоломни были просто забиты разными товарами, продовольствием и пивными бочками, так что можно было весело и громко встречать Новый год.

Раньше всего — даже до разборки новой мельницы — были проведены работы по расчистке Холма, ремонту Торбы и восстановлению Пронырной улицы. Новый песчаный карьер засыпали, превратили это место в большой сад. В южном склоне вырыли новые обширные норы, выложили их кирпичом. Дед Гэмджи торжественно въехал в норку под третьим номером, и теперь всем, кто хотел его слушать, повторял:

— Из всего плохого может выйти что-то хорошее. И все хорошо, что кончается лучше, чем началось!

Были, правда, довольно горячие споры по поводу того, как назвать отстроенную улицу. Старое название — Пронырная — ей как-то уже не шло. Некоторые хотели назвать ее «Садом Битвы», другие предлагали «Лучшие Смайелы»… Победило хоббичье здравомыслие, и было выбрано самое простое и емкое название: улица Новая. Приреченские остряки, правда, иногда обзывали ее Тупиком Шарки.

* * *

Самым чувствительным ударом было уничтожение деревьев, ибо по приказу Шарки их безжалостно вырубили почти везде. Сэм горевал об этом больше всего. Такая рана земли не могла зажить быстро, и Сэм поначалу думал, что только его правнуки смогут увидеть Хоббитшир таким, каким он должен быть.

На него свалилось сразу столько работы, что он и думать забыл про путешествие и чьи-то советы и заветы, но однажды он вдруг вспомнил про шкатулку — дар Галадриэли — и нашел ее! Взяв шкатулку с собой, Сэм тут же пошел посоветоваться с остальными Путешественниками (так их теперь все называли).

— А я уж подумывал о том, чтобы тебе про нее напомнить, — сказал Фродо. — Открой-ка!

В шкатулке Сэма была мелкая мягкая серая пыль: а в ней — одно-единственное семечко, как орешек в серебряной скорлупке.

— Что мне с этим делать? — спросил Сэм.

— Развей по ветру, а об остальном не беспокойся, — предложил Пипин.

— Где развеять? — спросил Сэм.

— Выбери участок земли, сделай себе опытное поле, посмотришь, как там все будет расти, — сказал Мерри.

— Госпожа Галадриэль вряд ли хотела, чтобы я все употребил на своем поле, — возразил Сэм. — Ведь столько хоббичьих участков пострадало!

— Значит, руководствуйся своим разумением и опытом, Сэм, — сказал Фродо. — Делай так, чтобы этот дар облегчил тебе труд и улучшил результаты. И будь бережлив: шкатулка маленькая, а в ней, наверное, каждая пылинка имеет огромную ценность.

И вот Сэм стал сажать молодые деревца там, где были уничтожены особо красивые и любимые сады и аллеи, и при посадке у корешка каждого саженца клал драгоценную пылинку из лориэнской шкатулки. Он перемерял ногами полстраны, но лучше всего, конечно, позаботился о садах Хоббиттауна и Приречья. За это на него никто не обижался. Когда в шкатулке осталась последняя щепоточка пыли, Сэм пошел к Трехчвертному Камню, обозначавшему почти точно центр Хоббитшира, и разбросал эту щепотку на все четыре стороны света, сопроводив добрыми пожеланиями.

А серебряный орешек посадил на лугу перед Торбой в том месте, где некогда росло Семейное Дерево, под которым весело справлялись праздники. Очень ему было интересно, что теперь там вырастет. Всю зиму он с трудом удерживал себя, чтобы не побежать посмотреть, не растет ли уже Оно.

* * *

Весна принесла ему исполнение самых смелых желаний. Деревья, им посаженные, принялись и росли так буйно, словно спешили за год вырасти лет на двадцать. На зеленом лугу перед Торбой поднялось стройное деревце с серебристой корой и продолговатыми листьями. Уже в апреле оно покрылось золотыми цветами. Это оказался настоящий мэллорн, и ему дивилась вся округа. С годами он стал высоченным красавцем и широко раскинул мощные ветви. Гости приезжали издалека, чтобы на него посмотреть, — это ведь был единственный мэллорн к западу от Мглистых гор и к востоку от Моря, и более красивого дерева, наверное, в мире не было.

1420-й год в Хоббитшире вошел в историю как год небывалого урожая. Необыкновенное лето распустилось пышным цветком после печальной зимы и оставило яркий след в не очень-то выразительной череде лет, катящихся над этими землями смертных в Среднеземье. Солнечных дней было много, дождь проливался только в нужное время и в нужном количестве; во всем чувствовалось дыхание свежести, красоты и чистой радости — все пышно росло и наливалось животворной силой. Дети, зачатые или рожденные в этом году, — а было их множество, — рождались красивыми и крепкими, и у многих из них были пышные золотистые волосы, что у хоббитов до сих пор считалось большой редкостью. Овощи и фрукты так уродились, что хоббитята буквально купались в клубнике со сметаной, а слив и абрикосов ели столько, что из их косточек строили в траве целые пирамиды, и никто не заболел. Все были довольны, кроме тех, кому потом пришлось подстригать траву в садах.

В Южной чверти лозы гнулись от тяжелых гроздьев; трубочным зельем к осени оказались завалены все склады, зерно не вмещалось в амбары, а ячмень так удался, что хоббиты надолго запомнили пиво урожая 1420 года, и оно даже вошло в поговорку. Через поколение можно было в каком-нибудь трактире услышать, как почтенный хоббит, опрокинув заслуженную кружку, ставит ее на стол с довольным вздохом:

— Хорошо! Ну, просто как в четыреста двадцатом!

* * *

Сэм сначала жил вместе с Фродо у Норкинсов, но как только была отстроена Новая улица, переехал туда со своим Стариком. Кроме собственных дел, он не только руководил восстановлением и обновлением усадьбы Торбинсов на Холме, но часто ездил по всему Хоббитширу, занимаясь лесами. Всю первую половину марта его не было дома, и он поэтому не узнал о болезни Фродо. Тринадцатого марта старый Норкинс нашел Фродо в постели. В руке больной крепко сжимал белый камень, который теперь всегда носил на шее на цепочке, и, казалось, бредил.

— Сгинуло навсегда, — шептал он. — Все пропало… Пустота и тьма…

Кризис прошел, Фродо поправился. Когда двадцать пятого Сэм вернулся, он уже был на ногах и ничего другу не сказал. Как раз к этому времени была окончательно приведена в порядок Торба. Мерри с Пипином привезли из Кричьей Балки старую мебель, чтобы усадьба снова выглядела, как раньше. Фродо, наконец, вернулся в родной дом и спросил Сэма:

— А ты когда ко мне переедешь?

Сэм слегка смешался.

— Если не хочешь, я, конечно, не буду настаивать, — продолжал Фродо, — но твой Старик ведь остается ближайшим соседом, все спокойно, и вдова Хрумс за ним прекрасно ухаживает.

— Дело не во мне, — ответил Сэм, краснея.

— А в ком?

— Да в Рози, Рози Норкинс, — сказал Сэм. — Девочка, оказывается, очень переживала, когда мы ушли в Путешествие. Я это понял, когда вернулся. Но тогда, как вы помните, не до объяснений было. Потом я молчал, потому что надо было сперва сделать всю эту работу. Сейчас я ей только намекнул, что у меня на сердце, а она так и выпалила: «Год зря потратил, чего же еще ждать?» Я ей, конечно, ответил, что не зря, но я же понимаю, что она имела в виду. Сейчас вы меня будто надвое разрываете.

— Понимаю, — сказал Фродо. — Ты решил жениться, и со мной тебе тоже расставаться не хочется. Так ведь нет ничего проще! Сэм, дорогой мой, женись поскорей и переезжай ко мне вместе с Рози. В Торбе места всем хватит, можешь самую большую семью разводить!

Вот так случилось, что Сэм Гэмджи, взяв в жены Рози Норкинс, весной 1420 года (этот год еще знаменит множеством свадеб), переехал с ней в Торбу-в-Холме. Сэм считал это для себя великим счастьем, а Фродо казалось, что счастье выпало ему: во всем Хоббитшире теперь не было хоббита, окруженного более нежной заботой.

Когда все было отстроено и организовано, намеченные планы воплощались в жизнь, Фродо мог спокойно отдыхать, писать и приводить в порядок чужие записи. В День Середины лета на Свободной Ярмарке он снял с себя обязанности Бургомистра, и последующие семь лет на всех официальных банкетах во главе стола снова восседал представительный Вилли Белоног.

* * *

Мерри и Пипин некоторое время жили вместе в Кричьей Балке. Между Баклендом и Хоббиттауном наладилось оживленное движение. Два молодых Путешественника тешили земляков элегантностью, прекрасными манерами, веселили хоббитов дивными песнями и рассказами, роскошными приемами. Их даже прозвали Корольками, но беззлобно, потому что у всех сердца радовались при виде двух стройных хоббитов, разъезжающих верхом в сверкающих кольчугах, с красивыми гербами на щитах, всегда улыбающихся и готовых петь песни, привезенные из дальних стран. Рост у них был необыкновенный, выправка военная, но в остальном они не изменились, стали только красноречивее и веселее.

Фродо и Сэм стали почти сразу носить обычную хоббичью одежду и лишь при необходимости набрасывали на плечи длинные серые плащи из странной тонкой ткани, застегивая их под подбородком красивыми пряжками удивительной работы. Кроме этого, господин Фродо всегда носил на цепочке белый камень и часто трогал его пальцами.

Все шло хорошо, и была надежда, что будет еще лучше. У Сэма было столько любимой работы и радостей жизни, сколько может пожелать хоббичья душа. Ничто не омрачало его счастья в этом году, кроме смутных опасений о хозяине. Фродо постепенно отстранился от всех хоббитширских дел. С огорчением Сэм замечал, как мало почестей получает в родной стране этот самый достойный из хоббитов. Очень немногие знали, вернее, хотели знать о его подвигах и приключениях, весь почет и все внимание достались господину Мерриадоку и господину Перегрину. Самого Сэма, конечно, слава тоже не обошла, но он этого за хлопотами не замечал.

А осенью на Фродо снова надвинулась тень старой беды. Однажды вечером, войдя в его рабочий кабинет, Сэм увидел Фродо странно изменившимся. Он был бледен, невидящие глаза его были устремлены куда-то далеко-далеко.

— Что с вами, господин Фродо? — спросил Сэм.

— Я ранен, — ответил Фродо. — Эта рана никогда не заживет.

Он сумел найти в себе силы встать и без посторонней помощи дойти до кровати. К утру слабость почти прошла. Он снова чувствовал себя нормально. Гораздо позже, рассказывая, как это было, Сэм вдруг обратил внимание на то, что это случилось шестого октября, ровно через два года после первого столкновения с силами Тьмы в овраге под горой Ветров.

* * *

Время шло, начинался 1421 год. В марте Фродо снова болел и лишь большим усилием воли сумел скрыть свое состояние от Сэма, которому хватало других хлопот. Двадцать пятого марта, ставшего отныне самым памятным днем для Сэма Гэмджи, Рози родила ему первого ребенка.

— Прямо не знаю что делать, — объявил Сэм, входя к Фродо. — Мы собирались дать ему имя Фродо, с вашего разрешения, а родился не он, а она. Вообще-то хорошая девчоночка, как яблочко, к счастью, не в отца, а в мать. Но как ее назвать, теперь и не знаем.

— А чем тебе не нравится старый обычай, Сэм? — сказал Фродо. — Твою жену зовут Розой, вот и для девочки выбери название цветка, чего же лучше? У половины хоббитянок цветочные имена.

— Пожалуй, вы правы, господин Фродо, — ответил Сэм. — В наших с вами странствиях я слыхал много всяких красивых имен, но они не подходят для каждодневного употребления. А мой Старик говорит: «Дай, — говорит, — ей короткое имя, чтобы я его не обрывал наполовину, когда захочу позвать». Но пусть даже оно окажется не самым коротким, лишь бы цветок был красивым. Малышка должна вырасти настоящей красавицей, это я как отец говорю.

Фродо минутку подумал.

— А как тебе нравится имя Эланор? Оно означает «солнечная звездочка», помнишь золотые цветочки в траве Лотлориэна?

— Вы, как всегда, в самую точку, хозяин! — в восторге воскликнул Сэм. — Это как раз то, о чем я мечтал!

* * *

Маленькой Эланор было уже шесть месяцев, и лето 1421 года подходило к концу, когда Фродо сам позвал Сэма к себе в кабинет.

— В четверг день рождения дяди Бильбо, — сказал он. — Сто тридцать один год, больше, чем было Старому Туку!

— Браво! — сказал Сэм. — Господин Бильбо всегда был необыкновенным хоббитом!

— В связи с этим, милый мой Сэм, я хотел бы, чтобы ты поговорил с Рози и попросил ее отпустить тебя в небольшую поездку. Это совсем недалеко, я понимаю, что ты не можешь уезжать надолго, — добавил Фродо с легким оттенком грусти в голосе.

— Конечно, хозяин, мне сейчас это трудно.

— Понимаю. Но дело не в этом. Я хочу только попросить тебя проводить меня немного. Скажи Рози, что ты ее покинешь не больше, чем на две недели, и что на этот раз с тобой абсолютно ничего не случится.

— Я бы охотно поехал с вами до самого Райвендела, — сказал Сэм. — Мне очень хотелось бы увидеть господина Бильбо. Но, правду сказать, самому мне охота находиться только в одном месте в мире, вот здесь, дома. Вы опять разрываете мне сердце.

— Бедный Сэм! — воскликнул Фродо. — Я так и знал! Но скоро все кончится. У тебя цельная натура настоящего хоббита, тебя так задумали, таким ты и останешься.

* * *

Пару дней после этого Фродо вместе с Сэмом перебирал бумаги и записки, потом передал верному слуге все ключи. Самым дорогим его имуществом была толстая книга, переплетенная в гладкую красную кожу. Почти все страницы ее были исписаны, сначала слегка неуверенным тонким почерком Бильбо, но большей частью твердой рукой самого Фродо. Записи делились на главы, последняя, восьмидесятая глава была недописана, и в конце Книги оставалось несколько чистых листов. На первом листе были аккуратно выведены и одно за другим зачеркнуты несколько названий. Вот как они звучали:

Мой дневник. Неожиданное путешествие.

Туда и обратно. И что было потом.

Приключения пяти хоббитов.

История Великого Кольца, составленная Бильбо Торбинсом из личных наблюдений и по рассказам друзей.

Наше участие в Войне за Кольцо.

На этом почерк Бильбо кончался, и далее рукой Фродо было написано:

ПАДЕНИЕ ВЛАСТЕЛИНА КОЛЕЦ И ВОЗВРАЩЕНИЕ КОРОЛЯ

(как это все представилось глазам полуростиков; составлено по запискам Бильбо и Фродо из Хоббитшира; дополнено по рассказам друзей и из научных источников), а также выдержки из научных книг, переведенные хоббитом Бильбо в Райвенделе.

— Значит, вы почти дописали свою Книгу! — воскликнул Сэм. — Да, хозяин, работали вы поистине упорно.

— Я ее совсем дописал, — сказал Фродо. — Последние страницы остались тебе.

* * *

Двадцать первого сентября они выехали: Фродо — на пони, на котором ехал от самого Минас Тирита (этого пони теперь звали Долгоброд), а Сэм — на своем любимом Билле. Утро было погожим и солнечным. О цели путешествия Сэм не спрашивал, но думал, что догадывается.

С тракта они свернули на проселок, который вел к Шатровым Полянам. Заночевали в Зеленых холмах, утром 22 сентября ехали уже под деревьями, постепенно спускаясь в долину.

— По-моему, за этим вот деревом вы прятались, когда в первый раз увидели Черного всадника, господин Фродо, — сказал Сэм, показывая влево. — Неужели все это и вправду случилось с нами?! Как сон.

* * *

Наступил вечер. Восточный край неба был уже весь усыпан звездами, когда они миновали поваленный дуб на поляне, через которую проходила их тропа, и оказались в орешнике. Сэм молчал, погрузившись в воспоминания. Вдруг он услышал, как Фродо тихонько напевает, будто только для себя, старую дорожную песенку, но слова в ней были какие-то другие:

Снова вечер, снова звезды.

С миром в дом прийти не поздно

Никогда и никому,

Но всегда за поворотом

Ждет таинственное что-то,

Что дается одному.

Часто я бродил случайно,

Тайных троп не замечая,

Но теперь уж недалек

День, когда я новым трактом

От луны пойду на запад

И от солнца на восток.

И будто ему в ответ из долины прозвучала песня:

А Элберет! Гилтониэль!

Силиврен пенна мириэль,

О менел аглар эленнат,

Гилтониэль! А Элберет!

В дальней стране в зеленом бору

Песни о Море взлетят и замрут…

Мы здесь, но помним блеск Звезды

Над серебром ночной воды!

Фродо и Сэм, молча переглянувшись, остановились и, присев в зеленом полумраке, стали ждать, когда к ним приблизится мерцающий огнями караван.

Сначала они увидели Гилдора в окружении отряда эльфов, потом, к удивлению Сэма, появился Элронд и с ним Галадриэль. У Элронда на плечах был серый плащ, во лбу горела звезда, одной рукой он правил конем, в другой держал серебряную арфу, и на пальце у него было золотое кольцо с огромным голубым камнем — Вилья, некогда самое могущественное из Трех Эльфийских.

Галадриэль ехала на белой лошади, ее белое платье светилось, как облако вокруг месяца; казалось, она вся излучает нежное сияние. На ее пальце искрился ледяной звездой мифриловый перстень с белым алмазом — Нэнья.

За ними медленной рысцой, кивая головой, будто во сне, трусил на сивом пони Бильбо.

Элронд уважительно и сердечно приветствовал хоббитов, а Галадриэль улыбнулась им.

— До меня дошло, что ты хорошо использовал мой дар, достойный Сэммиус! — сказала она. — Твой любимый Хоббитшир становится благословенной землей.

Сэм поклонился, но не нашелся, что ответить. Он забыл, как прекрасна Хозяйка Лориэна, и стоял теперь ошеломленный. И тут Бильбо очнулся и открыл глаза:

— Как поживаешь, Фродо? — спросил он. — Вот видишь, сегодня я пережил Старого Тука. Так вот все и уладилось. Теперь можно отправиться в новое путешествие. Ты поедешь с нами?

— Да, — ответил Фродо. — Носившие Кольцо должны уйти вместе.

— Куда вы, хозяин? — громко крикнул Сэм, который только сейчас понял, что происходит.

— В Гавань, Сэмми, — ответил Фродо.

— А я с вами не могу!

— Нет, Сэм. Тебе пока нельзя. Если очень хочешь, можно только до Гавани. Правда, ты тоже нес Кольцо, хотя очень недолго. Может, и твой час настанет. Не печалься, Сэм! Нельзя же все время разрываться надвое. Теперь ты будешь единым и целым много-много лет. Тебе еще жить и жить, трудиться, любить и радоваться!

— А я думал, что мой хозяин тоже много лет будет радоваться жизни в Хоббитшире после всех невзгод. Вы же столько для этого сделали! — сказал Сэм со слезами на глазах.

— Я тоже раньше так думал. Но раны мои слишком глубоки, Сэм. Я старался спасти Хоббитшир, и он спасен, но уже не для меня. Так часто бывает, Сэм, когда добру грозит опасность: кто-то должен им пожертвовать, потерять, чтобы его сохранили другие. Ты мой наследник, отдаю тебе все, что у меня есть и могло быть. Кроме того, у тебя есть Рози и Эланор, а со временем появятся маленький Фродо, и маленькая Рози, и Мерри, и Златовласка, и веселый Пипин. Может быть, их будет больше. Я пока вижу только этих. Всем очень нужны будут твои руки и умная голова. Ты, конечно, станешь Бургомистром, будешь носить это звание так долго, как захочешь, и прослывешь самым лучшим садовником в истории Хоббитшира. Почитывай Красную Книгу и поддерживай в хоббитах воспоминание о прошлой эпохе, чтобы они не забывали о Великой Опасности и еще больше любили свою землю. Видишь, тебе предстоит столько работы и столько счастья, сколько возможно получить в Среднеземье, пока продолжается твоя глава в Красной Книге! А теперь нам пора. Проводи меня.

* * *

Элронд и Галадриэль уезжали, ибо прошла Третья эпоха, кончилась эра Колец, ее история и ее песни. С ними уходили многие эльфы Высокого рода, не желая больше оставаться в Среднеземье. Между ними, с сердцами, переполненными светлой печалью, ехали Сэм, Фродо и Бильбо, и эльфы относились ко всем троим с большим почтением.

Они ехали весь вечер и всю ночь, проскакали по самой середине Хоббитшира, но их никто не видел, кроме лесных и полевых зверей. Может, какой-нибудь запоздалый путник заметил мерцание огней и легкое движение теней по траве, но они ему, наверное, показались отсветом плывущего на запад месяца и тенями от облаков.

Наконец они оказались за пределами Хоббитшира, объехали с юга Белые холмы, обогнули с севера южную цепь Дальних холмов, полюбовались Столбовым нагорьем, увидели издали Море и спустились к впадающей в него реке Луне с разбросанными по обоим берегам строениями.

Это была Серая Гавань, Мифлонд.

Кирдан-Корабел вышел им навстречу к воротам Гавани. Очень высокого роста, с длинной бородой, он был стар и сед, но глаза его молодо блестели, как звезды. Кирдан поклонился и сказал:

— Все готово.

Он проводил их на пристань, где качался на воде белый корабль. У причала стоял огромный серый конь и рядом кто-то, весь в белом. Когда он повернулся и подошел к ним, Фродо узнал Гэндальва. На пальце у мага было третье Кольцо, Нарья, с камнем алым, как живое пламя. И все, кто должен был ступить на корабль, ощутили радость от того, что Гэндальв поплывет с ними.

Один лишь Сэм стоял на берегу с болью в сердце. Он думал о том, что разлука горька, и о том, что еще горше будет ехать домой одному. Но в последний момент, когда эльфы уже входили на корабль и заканчивались приготовления к отплытию, раздался топот копыт, и Мерри с Пипином, влетев галопом на пристань, осадили коней у самого причала. Пипин смеялся сквозь слезы.

— Ты уже один раз пробовал тайком удрать, милый Фродо! — воскликнул он. — А сейчас еще чуть-чуть, и мы бы не успели. Только на этот раз твою тайну нам выдал не Сэм, а сам Гэндальв.

— Именно так, — произнес Гэндальв. — Мне кажется, что возвращаться домой втроем лучше, чем одному. Ну вот, друзья, на берегу Моря кончилось наше Содружество в Среднеземье. Оставайтесь с миром! Я не говорю: «Не плачьте», ибо бывают добрые слезы.

Фродо расцеловал Мерри и Пипина, потом Сэма, и вступил на корабль. Взлетели паруса, дунул, наполняя их, ветер, и корабль стал медленно удаляться от берега, скользя по серебристой воде. Когда он уже выплывал из Гавани, в руке Фродо блеснул и погас флакон Галадриэли.

Корабль вышел в открытое Море и уплыл на запад.

Море было почти все время серым, пелена дождя закрывала горизонт. Но однажды ночью Фродо вдруг почувствовал в воздухе сладкий аромат и услышал дальние звуки песни. Ему показалось, как в давнем сне в доме Бомбадила, что серая завеса дождя превращается в серебристое стекло и раздвигается, открывая белое побережье, а за ним — зеленую страну в блеске восходящего солнца.

* * *

Но для Сэма темный вечер на пристани сгустился в непроглядную ночь. Сначала он еще видел тень корабля на волнах серого Моря, скользящую к западу. Потом ночь ее поглотила. Сэм долго стоял у причала, слушая вздохи и шелест волн, лижущих холодный берег Среднеземья, и на всю жизнь запомнил этот голос Моря. Рядом с ним молчали Пипин и Мерри.

Наконец трое друзей повернулись спиной к Морю и, ни разу не оглянувшись, медленно поехали домой. Никто не произнес ни слова, пока они не въехали в Хоббитшир, но несмотря на молчание, каждый был рад, что он не один на этой длинной дороге.

Друзья спустились с Белых холмов и некоторое время все вместе скакали по Большому Восточному тракту. Когда Мерри и Пипин свернули с него на дорогу в Бакленд, они уже снова громко пели.

А Сэм направился через Приречье в Хоббиттаун и под вечер доехал до Холма. Поднимаясь по Новой улице, он еще издали заметил приветливый огонек в окне. Камин горел, и ужин был готов, как он и предполагал. Рози быстренько втащила его в комнату, усадила в кресло и посадила ему на колени малышку Эланор.

Сэм облегченно и глубоко вздохнул.

— Ну, вот я и дома! — сказал он.

Приложения