– Плохо, – ответил Мерри. – Мы убежали без ничего, с нами лишь две маленьких свертка с лембасом. – Они посмотрели на то что осталось от эльфийского хлеба: кусочки, которых с трудом хватит на пять дней. И все.
– И нет ни одежды, ни одеял, – продолжал Мерри. – Ночью мы будем мерзнуть.
– Что ж, надо решать, что делать, – заметил Пиппин. – Утро проходит.
Они заметили впереди в лесу желтый просвет: лучи солнечного света, казалось, внезапно прорвали крышу леса.
– Смотри! – сказал Мерри. – Солнце, должно быть, скрывалось за облаками, пока мы шли под деревьями, а теперь оно вышло; или поднялось достаточно высоко, чтобы заглянуть сюда через какое-нибудь отверстие. И это ненадолго – пойдем посмотрим!
Оказалось дальше, чем они думали. Поверхность круто поднималась и становилась все более каменистее. По мере того, как они шли, свет становился ярче, и вскоре они увидели перед собой скальную стену; это был склон холма или обрыв горного отрога, далеко протянувшегося от гор. На этой стене не росли деревья, и солнечные лучи падали прямо на ее каменную поверхность. Прутья деревьев у ее подножья были вытянуты, как будто тянулись к теплу. Если раньше все казалось древним и серым, то здесь лес сверкал богатыми коричневыми оттенками и ровной серой поверхностью коры, похожей на полированную кожу. Стволы деревьев светились слабым зеленоватым оттенком: ранняя весна или ее видение лежала на них.
На каменной поверхности стены было что-то вроде лестницы, возможно, естественной и сделанной непогодой и раскалыванием скалы, лестница была глубокой и неровной. Высоко почти на уровне самых верхних веток, виднелось углубление в скале. Там ничего не росло, кроме травы на самом краю; там же стоял большой старый пень с двумя склоненными ветвями, он был похож на согнутую фигуру старика, греющегося на солнце.
– Поднимемся! – весело воскликнул Мерри. Глотнем воздуха и посмотрим на местность.
Они принялись карабкаться на скалу. Если лестница была сделана, то для больших ног, чем их. Наконец они поднялись на край углубления у самого подножия старого пня; повернувшись спиной к холму, они глубоко дышали и смотрели на восток. Они увидели, что углубились в лес всего на три или четыре мили: кроны деревьев спускались вниз, к равнине. Там у самого края леса, поднимался высокий столб дыма. Ветер гнал его в их сторону.
– Ветер сменился, – сказал Мерри. – Он дует снова на восток. Здесь холодно.
– Да, – ответил Пиппин. – Боюсь, что это лишь случайный просвет, и скоро все станет серым. Жаль! Этот старый лес выглядит так привлекательно в солнечном свете, и я чувствую, что он мне нравится.
– Тебе нравится лес! Это хорошо! Хорошо с твоей стороны, – послышался странный голос. – Повернитесь и дайте мне взглянуть на ваши лица. Я чувствую, что вы мне оба не нравитесь, но не будем торопиться! – Большая узловатая рука легла на их плечи, они были повернуты мягко, но настойчиво; потом две большие руки подняли их.
Они увидели перед собой необыкновенное лицо. Оно принадлежало большой, подобной, троллю фигуре, по крайней мере четырнадцати футов ростом, очень сильной, с высокой головой и полным отсутствием шеи. То ли оно было одето в что-то напоминающее серо-зеленую кору, то ли на самом деле это была кора, трудно было судить. Во всяком случае руки были покрыты не корой, а коричневой гладкой кожей. Каждая из больших ног имела по семь пальцев. Нижняя часть длинного лица была покрыта раскачивающейся и свисающей бородой, кустистой и густой у начала, тонкой и похожей на мох в конце. Но в первый момент хоббиты ничего этого не заметили, они видели только глаза. Эти глубокие глаза теперь осматривали их, медленно и торжественно, но в это же время очень проницательно. Глаза были коричневые, но в глубине их мерцало что-то зеленое. Впоследствии Пиппин не раз старался передать свое первое впечатление от них следующими словам:
– Чувствуешь, что за ними стоит что-то очень древнее, многие века памяти и долгого, медленного, упорного размышления, но внешне они принадлежали настоящему, как солнце, сверкающее на наружных листьях обширной кроны или на ряби на поверхности очень глубокого озера. Не знаю, но мне показалось, что что-то росшее в земле, как можно сказать спавшее между корнями листьями, между глубокой землей и небом, неожиданно проснулось и рассматривает вас со спокойной уверенностью, которая дается бесконечными годами.
– Хрум, хум, – бормотал голос, глубокий голос, похожий на звук большого деревянного инструмента. – Очень странно! Не нужно торопиться, это мое слово. Но я услышал ваши голоса раньше, чем увидел вас, и они мне понравились – приятные маленькие голоса, они напомнили мне что-то такое, что я не смог вспомнить – если бы я увидел вас раньше, чем услышал, я растоптал бы вас, приняв за маленьких орков, и лишь потом обнаружил бы свою ошибку. Очень странно! Корень и ветка, очень это странно!
Пиппин, по-прежнему изумленный, не чувствовал испуга. Под взглядом этих глаз он испытывал лишь любопытство, но совсем не страх.
– Кто вы? – спросил он. – И откуда?
Странное выражение промелькнуло в старых глазах, что-то вроде предостережения; глубокие источники закрылись.
– Хрум, – ответил голос, – я энт, так по крайней мере вы меня называете. Да энт, вот какое слово. Одни называют меня Фэнгорн, другие – Древобрад. Древобрад подойдет.
– Энт? – спросил Мерри. – А кто это? Как вы сами себя называете? Как ваше настоящее имя?
– Ху, ху! – ответил Древобрад. – Ху! Как это можно сказать! Не так торопливо! Я спрашиваю. Вы в моей стране. Кто вы такие, мне интересно знать. Не могу разместить вас. Вас нет в старых списках, которые я учил, когда был молод. Но это было много-много лет назад, и с тех пор могли появиться новые списки. Посмотрим! Посмотрим! Как же это?
Учи список живых существ.
Вначале назови четыре рода.
Старше всех эльфы, дети эльфов; Гном роется в горах, дом его темен; Энт рожден землей и стар, как горы; Люди смертны, они хозяева лошадей. Хм, хм, хм.
Бобер строит, олень скачет, Медведь охотится за медом, кабан – борец, Псы голодны, лани пугливы… Хм, хм.
Орел в вышине, бык на пастбище, У лося корона из рогов, Ястреб же всех быстрее, Лебедь всех белее, змея всех холоднее…
Хум, хм; хум, хм, как же дальше? Рум, тум, рум, тум, румти тум, тум. Это был длинный список. Но вас там не было.
– Может нас и нет в списках старых и старых сказках, – сказал Пиппин.
– Но мы уже существуем очень давно. Мы хоббиты.
– Почему бы не сделать новую строчку? – спросил Мерри. – Хоббиты малы ростом, они живут в норах. Поставьте нас за четырьмя, сразу после людей (высокого народа), и все будет правильно.
– Хм! Неплохо, неплохо, – сказал Древобрад. – Подходит. Значит вы живете в норах? Очень подходит. Но кто назвал вас хоббитами? Слово не похоже на эльфийское. А эльфы придумали все старые слова: они все начали.
– Никто не назвал нас так, мы сами зовем себя так, – сказал Пиппин.
– Хум, хмы! Давайте! Но не так торопливо! Вы зовете себя хоббитами? Но это еще не все. У вас должны быть еще имена.
– Я Брендизайк, Мериадок Брендизайк, хотя большинство зовет меня просто Мерри.
– Я Тук, Перегрин Тук, но обычно меня зовут Пиппин или даже Пин.
– Хм, вы торопливый народ, я вижу, – заметил Древобрад. – Вы оказываете мне часть своим доверием, но не всегда будьте таким. Есть энты и энты; вернее существа, похожие на энтов, но они не энты. Я буду вас звать Мерри и Пиппин – хорошие имена. Но я не собираюсь сообщать вам свое настоящее имя, по крайней мере пока. – В его глазах мелькнуло странное полуюмористическое выражение. – Это займет слишком много времени: мое имя все время растет, а я живу долго, очень долго; поэтому мое имя похоже на рассказ. Настоящие имена рассказывают историю вещи, во всяком случае в моем языке, в энтийском языке, как вы могли бы сказать. Это прекрасный язык, но нужно очень много времени, чтобы сказать на нем что-нибудь, поэтому мы ничего не говорим; только если дело стоит того, чтобы тратить много времени на то, чтобы сказать, и на то чтобы слушать.
А теперь, – глаза его стали очень яркими и «настоящими», они, казалось, изменились и в то же время стали острее, – что происходит? Что вы здесь делаете? Я могу слышать и видеть (а также обонять и чувствовать) очень многое из того, из этого, из этого а-лаллалалла-рубиба-камандолии– гдорбуруме. Простите меня: это часть моего имени; не знаю, какое слово есть в других языках. Вы знаете, что я имею в виду. Я стоял и смотрел на прекрасное утро и думал о солнце, и о траве под деревьями, и о лошадях, и об облаках, и о мире. Что происходит? Что делает Гэндальф? И эти – Бурарум, – он издал глухой рокочущий звук, похожий на звук большого органа, – эти орки и молодой Саруман в Изенгарде. Я люблю новости. Но не очень торопитесь.
– Происходит многое, – сказал Мерри, – и даже если мы постараемся быть быстрыми, то придется рассказывать очень долго. Вы сами велите не торопиться. Должны ли мы рассказывать все? Не будет ли с нашей стороны грубостью, если мы сначала спросим, что вы хотите делать с нами и на чьей вы стороне. И знаете ли вы Гэндальфа?
– Да, я знаю его: это единственный колдун, который действительно заботится о деревьях, – сказал Древобрад. – А вы его знаете?
– Да, – печально ответил Пиппин, – мы его знали. Он был нашим большим другом и предводителем.
– Тогда я могу ответить на другие ваши вопросы, – сказал Древобрад. – Я не собираюсь ничего с вами делать без вашего позволения. Но мы должны кое-что сделать с вами вместе. Я ничего не знаю о сторонах и иду своим путем, но вы можете идти со мной хотя бы временно. Но вы говорите о мастере Гэндальфе, будто его история пришла к концу.
– Да, – печально сказал Пиппин, – история продолжается, но Гэндальф в ней больше не участвует.
– Ху, давайте говорите! – сказал Древобрад. – Хум, хм, хм, ну, я не знаю, что сказать. Давайте!
– Если вы хотите знать больше, мы расскажем вам, – сказал Мерри, – но это займет много времени. Не опустите ли вы нас. Может, мы лучше посидим здесь вместе не солнце. Вы устанете держать нас.