– И-эх, до Шаклемонга не добрался… – проворчал гнупи с досадой.
Незапятнанного обступили амулетчики с «незримыми щитами» – своего заводилу они охраняли на совесть. После короткого совещания двое остались при Шаклемонге, а трое кинулись ловить убийцу.
– Ворюга, драпай! – истошно завопил Шнырь, съезжая по фонарному столбу.
Хвала демонам, тот послушался, а подоспевший гнупи швырнул под ноги преследователям воронье яйцо, заколдованное тетушкой Старый Башмак. Ценная штуковина, таскал с собой на крайний случай. Люди поскользнулись, перед глазами у них зарябило, в ушах захлопали крылья – будто бы ты внутри снявшейся вороньей стаи, но продолжалось это недолго: амулеты свели на нет чары тухурвы. Зато Шнырь и Крысиный Вор успели нырнуть в подворотню.
– Давай за мной! – поторопил гнупи. – Да гляди под ноги!
Он пустил впереди шарик-светляк, чтобы рыжий не спотыкался. Амулетчикам темнота не помеха, они еще и лупили вслед беглецам боевыми импульсами, так что со стен сыпалась штукатурка. Сцапали бы рыжего, кабы не Шнырь, который в тупичке за сараями велел ему поменять местами сапоги – левый на правую ногу, правый на левую – и увел его на изнанку Пыльного квартала.
Тут их никакими боевыми артефактами не достанешь, ха-ха, сам Дирвен остался бы ни с чем! И отследить их перемещения внутри потайного пространства недотепы-смертные не могли, зато Шнырь и его спутник видели их через окошки, не существующие для тех, кто находится снаружи. Беглецы пересекли Пыльный квартал, пробираясь по запутанным коридорчикам и комнатушкам изнанки, вышли на безлюдную темную улицу и дали деру.
Внутри им никто опасный не встретился, жили там главным образом чворки, вывырики и козяги. Было и несколько гнупи, но те не стали связываться со Шнырем, набравшим изрядную силу после жертвоприношения. Только ругались вслед: мол-де зачем сюда человека привел!
Среди прочего попалась им комната, в которой стены были сплошь из книжных корешков – разного цвета и толщины, одни потертые, с неразличимыми буквами, другие совсем расклеились, третьи как новенькие. Пол тут был кожаный и продавленный, будто бы сиденье старого кресла. А другую комнату делили на ярусы облезлые полки, на которых стояли шалашиками истрепанные книги, и под ними уютно устроились козяги, похожие на хлопья серого пуха.
В людском мире этих книг больше нет, разве что обгорелые страницы остались, а во владениях волшебного народца все по-прежнему: здесь ничего просто так не исчезает.
Когда выбрались из Пыльного квартала, рыжий оглянулся и сказал:
– Хорошо, что есть такие места.
– Знамо дело, хорошо! – отозвался гнупи. – А то где бы мы от вас, людей, прятались?
На больную ногу Крысиный Вор не жаловался, шагал быстро. Но Шнырь все равно торопил: заклятое воронье яйцо у него было только одно, уже израсходованное, и «Выдерни коврик» не поможет – выгадаешь минуту-другую, а толку?
Хантре выглядел неважно, точно заболел. Гнупи несколько раз спросил «ты чего?», он помалкивал, но потом ответил сдавленным голосом:
– Я убийца.
– Вестимо, убийца, – охотно подтвердил Шнырь. – А еще беззаконный тать и отъявленный крысокрад, уж это истинная правда! Давай-ка шевелись, покуда нас не поймали. И сам ты чокнутый!
Погоня их так и не настигла, но уже в катакомбах, когда миновали первую лестницу, Шнырь пригляделся к спутнику и ахнул: вот те раз, дела-то совсем плохи, а он только сейчас заметил неладное.
Узорчатые серебряные подстаканники с витыми ручками – и низкие каменные своды, затхлый воздух, тусклая масляная лампа в проржавелой оплетке, похожая на огромное гнездо лежанка с ворохом засаленных пледов и одеял. Потемневший от гнили дощатый стол завален бумагами: схемы алендийской канализации и городского водопровода, пухлые записные книжки, карты, справочники, цилиндрические футляры со свитками. Личный архив Шеро Крелдона, долгие годы пополнявшийся и хранившийся в надежном месте – вот и настал момент, когда он понадобился. Коллега Шеро привык держать в уме даже маловероятные варианты, поэтому тайник для своего резервного архива он оборудовал, не используя магию.
– Дураки мы, Суно, – констатировал он угрюмо, отхлебнув крепко заваренного чаю. – Накопители надо было не законсервировать, а уничтожить.
– Мы ведь именно это и предлагали, – напомнил Орвехт. – Если б архимаги все как один не ополчились на эту идею…
– А то я забыл, – буркнул Крелдон. – Это-де варварство – разрушить сие чудо научной мысли, которое еще может для чего-нибудь пригодиться. Вот и пригодилось. Только не нам. А если бы мы организовали уничтожение пирамид тишком от достопочтенных любителей дармовщины, мы с тобой не здесь бы чаи гоняли.
– И угробца Дирвена не надо было из речки вытаскивать, – в тон ему отозвался Орвехт. – Да кто же знал…
– Вот-вот. Судя по тем сведениям, которые приносит моя агентура, экономику страны он уже раздербанил, подарив Королевский банк Мулмонгу. Он ведь не знает, что такое страна, для него это пустой звук… Только и осталось, что грызть локти, копить информацию и ждать.
– Чего ты ждешь?
– Хеледику. Она доберется до Аленды и постарается с нами связаться – или я совсем ее не знаю. С песчаной ведьмой у нас будут какие-никакие шансы переиграть этих засранцев.
– Надеюсь, что к тому времени от архитектурных памятников Аленды что-нибудь еще останется. Ты бы видел, во что они превратили город…
– Мне докладывали, – Шеро снова взялся за звякнувший в подстаканнике стакан с чаем – оплывшая глыба человеческой плоти в сумраке подземной штаб-квартиры, спертый воздух и сидячий образ жизни не пошли ему на пользу. – Придется раскошелиться на реставрацию и приводить Аленду в порядок по мере возможностей, а погромщики будут у меня гнить на каторге до тех пор, пока все до последнего кусочка не будет восстановлено. Если на это человеческой жизни не хватит – значит, там и подохнут, об этом я позабочусь. Демоны Хиалы и то нагадили бы меньше. Как ты думаешь, Суно, читал ли Шаклемонг труды Фурберехта?
– Кто его знает. Он ведь не математик, а невежественный болтун. Вот Поводырь Ктармы – тот наверняка Фурберехта проштудировал и работал с дальним прицелом.
Почтенный Фурберехт, живший семьсот лет тому назад, был то ли эксцентричным мыслителем, то ли сумасшедшим – на это счет мнения расходились, но никто не поспорит с тем, что он был гениальным математиком. Его «Алгебраические основы заклинаний», «Интегральные исчисления магических импульсов», «Статистические методы расчета магических возмущений», «Дифференциальные уравнения колебаний активности Хиалы» известны всякому студенту, прошедшему полный курс обучения в Академии. Фурберехт полагал, что все без исключения можно описать на языке математических формул, чем и занимался до конца своей жизни, одержимый идей создать «Всеохватную числовую энциклопедию всего сущего». Добрался он и до богов. «Изъяснение природы божественного многообразия» – один из тех трудов, которые принесли ему славу из ряда вон выходящего оригинала.
По утверждению Фурберехта, божественные сущности, привязанные к тому или иному обитаемому миру, можно представить как многомерные объекты нестабильной конфигурации. При этом нестабильность является одной из их субстанциальных характеристик, но для людей сие неочевидно, так как речь идет о процессах, чрезвычайно растянутых во времени. Можно уподобить эти процессы течению стекла или же путешествию света далеких звезд через безвоздушное пространство. Божественные сущности способны менять свою конфигурацию, но происходит это не произвольно, а в результате суммарного воздействия человеческих представлений, ожиданий и эмоциональных посылов. Согласно гипотезе Фурберехта, этические характеристики того или иного божества – величины переменные и находятся в прямой зависимости от ментального давления людей, с этим божеством взаимодействующих. Когда численность адептов и интенсивность давления достигают критического порога, запускается процесс деформации божественного объекта.
Свою «теорему этической зависимости» Фурберехт доказывал с помощью дифференциальных уравнений высшего порядка, математические выкладки заняли три четверти «Изъяснения природы божественного многообразия». Впрочем, официального признания эта спорная гипотеза так и не получила.
– Сдается мне, читал его Шаклемонг, – буркнул Крелдон. – Хотя бы предисловие мог осилить. Сглупили коллеги, что своевременно не засекретили.
– Может, все-таки соизволишь оторвать свою неземную красоту от пола и пересядешь вот сюда, чтобы я смог нарисовать для нас защитный круг?
– Для себя рисуй, – произнес рыжий тихо и тускло. – Мне и тут хорошо.
– Значит, хорошо тебе? Ну, так сейчас будет плохо!
Господин подошел к нему и отвесил пинка – известное дело, осерчал. Не скупясь врезал, синячище на ляжке останется. После этого он схватил Крысиного Вора за шиворот и выволок из угла на середину пещеры, где Шнырь расчистил место для обережного круга.
– Могу представить, как ты бесил меня в те легендарные времена, о которых рассказывал Лис – когда ты был Стражем Сонхи, а я князем Хиалы, – процедил Тейзург с первостатейным театральным надрывом. – Страдай здесь, и чтоб из круга – ни шагу.
Хантре не отозвался. Даже не возмутился, что его пнули, хотя в другой раз из-за ерунды в драку лезет. Уселся, ссутулив плечи и обхватив колени. Рожа грязная, глаза как у больного. Шнырь не мог взять в толк, из-за чего он сокрушается. Хотел поубивать тех шаклемонговцев, которые отличились на улице Белой Кареты – ну, и поубивал же, молодец. Самого Незапятнанного так и не достал, но это была не промашка, а здравомыслие: правильно, что не попер без магии на амулетчиков. И ломает его не из-за Шаклемонга, а по вовсе непонятной причине: мол-де я их убил, и если бы снова все повторилось – снова бы убил, это без вариантов, но нет у меня права кого-то судить и казнить, и потому отвалите. Ага, размечтался! Так и отвалят от тебя шнырёв господин со Шнырем.
Взяв кусок угля, Тейзург принялся выводить на полу линию круга. Рыжий вляпался, как последний дурак: до того извелся по поводу учиненной в Пыльном квартале резни и всяких-разных неведомых прав, что сам не заметил, как сплел для своих покойников ниточку путеводную. Небось всей толпой заявятся… А еще