Диспетчер выбрался из машины и зашагал через рощу. Иосиф заметил, как он переложил из заднего кармана брюк в карман куртки какой-то предмет.
«Пистолет… Не знает, что одного оружия мало: стрелять в такого негодяя — все равно что стрелять в тень…»
Между тем сообщение поступало за сообщением. Иосиф обратил внимание на то, что людям, обследовавшим район рыбхоза и плотины, работник птицефермы Серегин сказал, что видел незнакомца, направлявшегося к грибопитомнику. Дежурный вычислительного центра тотчас велел группе, уже закончившей прочес своей полосы, двигаться к грибопитомнику.
«Какая-то чушь… Три минуты назад, при перечислении людей, работающих на складе у железнодорожной ветки, был назван Серегин… Или это однофамилец?..»
Иосиф изнывал от бездействия. То хотел бежать на помощь диспетчеру, то на птицеферму.
— Внимание, внимание! — раздалось из динамика. — Дежурная восьмого корпуса только что обнаружила на лестнице в бессознательном состоянии Федорова. Турист, ранее находившийся в своей комнате, исчез…
«Федоров — диспетчер», — заключил Иосиф и выскочил из машины.
Он верно рассудил, что подле Федорова уже есть свой человек, и побежал к птицеферме. Местность была хорошо знакома. Вот здесь шоссе, там жилой корпус и дорога к столовой.
«Почему преступник крутится на территории общины? Что ему нужно?..»
Иосиф потянул дверь на себя и вошел, встреченный стойкими запахами автоматизированного куриного царства. В комнате для персонала никого не было, пуста была и раздевалка. Иосиф решил обойти всю ферму.
Кудахтали в клетках куры — кто вспугнул их? Чуть слышно работала вентиляция. Крутились колеса — электронный механизм тащил в ковшиках снесенные яйца и укладывал их в прессованные коробки-гнезда.
«Негодяи хотели бы устроить жизнь всего человечества по типу этой фермы, — подумал Иосиф, ступая по выложенному кирпичом полу. — Железные клетки, оптимальный рацион и — результат труда, уносимый к хозяину электронными ковшиками… Человек не освободится, пока не освободит закабаленную им природу. Все эти прирученные животные должны получить от своего существования нечто большее, нежели дешевую технологию выращивания и забоя. Когда человек поймет, что даже червь имеет равное с ним право на землю и воду, он освободится от гордыни, первопричины пороков. Может, это и пробудит гордость… Где иерархия насилия, там нет справедливости…»
И вдруг его прожег взгляд. Инстинктивно Иосиф шагнул в сторону и обернулся, — тяжелый нож, брошенный опытной рукой, воткнулся в деревянный столб — чуть выше головы Иосифа.
Из-за огромной бочки, как паук, выскочил «князь тьмы». Кривую физиономию искажала ненависть, волосатые руки сжимали стальной крюк — с его помощью рабочие передвигают по рельсам емкость для кормовой смеси.
— Негодяй! — вскричал Иосиф. — Попался!
— Попался — ты!
Чернявый замахнулся.
Иосиф успел присесть — крюк просвистел над его головой. Не давая опомниться, негодяй подскочил и ударил Иосифа ногой в живот.
Перед глазами поплыли радужные круги, перехватило дыхание. Но гнев вернул Иосифу мужество и решимость. Он знал, что сильней своего врага, знал, что победит, и неожиданным броском опрокинул его на пол.
— Не уйдешь! Не я, люди будут судить тебя, и твоя казнь станет праздником всеобщего освобождения!
— Никто и никогда не узнает обо мне! — прорычал чернявый. — Если даже сброд тупых фанатиков этой грязной общины на время пересилит меня, они все равно не доберутся до сути. Я, я правлю миром! Я единственный полновластный творец событий!
— Лжешь, — оборвал Иосиф, — события творятся вопреки твоим преступным желаниям. Пожар и смерть — не события, это обрыв событий, события — рождение новой мудрости, нового добра и новых людей. События — это подвиги во имя правды.
— Ненавижу! Всех ненавижу! — чернявый задыхался, пена проступила в уголках кривого рта. — Думаешь, при помощи добра можно построить мир, где все будут свободны? Нет и нет! Тупые невежды, вы не знаете, насколько противоречивы вещи и явления, о, не знаете! Великие знания принадлежат только нам, мы навечно сохраним их в тайне!
— Замолчи, — сказал Иосиф. — Омерзительна твоя самоуверенность и жажда паразитировать на всем, что существует, на живом и мертвом… Сейчас сюда придут люди, твоя песенка завершится. Сколь ты ни ловок и сколь ни многолик, а все же пройти сквозь каменные стены тебе не дано.
— При мне мой скипетр! Тюрьма — не для таких, как я! Тюрьма — для таких, как ты!.. Ха-ха-ха! Сейчас, сейчас, пока сброд увлечен поисками прошлогоднего снега, произойдет взрыв, плотина разрушится, и вода зальет и затопит пространство на десятки километров вокруг!.. Наши люди проектировали плотину, чтобы вернее разрушить ее… Если бы не доктор Шубов, твой покровитель и мой лютый враг, я бы давно разделался с тобою!..
Желая пресечь новое преступление, Иосиф рывком поднял чернявого за ворот и потащил прочь из здания фермы.
Негодяй пытался сопротивляться, но, видимо, Иосиф в самом деле подпитывался какой-то посторонней силой, потому что легко встряхивал коварного противника.
— Сейчас покажешь, где стоят заряды, иначе, клянусь всеми святыми, я выверну тебя наизнанку!..
Иосиф не договорил: внезапно перед ним поднялась в воздух гора земли и блеснуло пламя…
12
Очнулся Иосиф на узкой улочке незнакомого города. Шел дождь, все было вокруг серым и мокрым. Болела голова, сжимало сердце, грусть давила гирей.
Пара лошадей тащила по улице экипаж. Протропали по булыжникам подковы. Мелькнуло за стеклом чье-то испуганное лицо.
Иосиф шел по мостовой, зная, что его ждут. Возле булочной почуял запах печеного хлеба и понял, что голоден.
Но вот и человек, который ожидал Иосифа. В черном пальто и черной шляпе. С тростью в руках.
— Здравствуйте, доктор Шубов!
— Здравствуй, мой друг, — доктор с улыбкой приподнял шляпу. — Ты подаешь надежды. Но ты слишком эмоционален, ввязываешься в драки, тогда как твоя основная задача — смотреть и набираться мудрости.
— Где мы?
— В Берлине. Сейчас середина 1922 года.
Из растворенных дверей справа слышалась джазовая музыка.
— Кабаре «Мюльхаузен», — вслух прочел Иосиф.
Толкнув зеркальные двери, вошли внутрь. Доктор Шубов оставил в раздевалке пальто и шляпу и, пригладив редкие волосы возле ушей, повел Иосифа в полутемный зал, обитый малиновым штофом.
Заняли столик, на котором горели три свечи. Сверкал бронзовый канделябр. Подошел официант. Иосиф выбрал какое-то блюдо. Доктор повторил просьбу на немецком языке.
Заиграл оркестр, разместившийся в раковине сцены. Оттуда выпорхнула круглолицая певичка, запела бодрым, но деревянным голосом. Несколько пар стали танцевать на пятачке у эстрады.
А потом к пятачку повалила публика. Танцующие встали полукругом и захлопали в ладоши.
Иосиф увидел растрепанного человечка, слишком короткого для своей большой головы. Человечек заплясал, дергаясь в стороны и делая длинными руками какие-то замысловатые движения.
— Кто такой?
— Знаменитый когда-то русский поэт, — задумчиво сказал доктор Шубов. — Гений, потерявший опору… Там, вокруг, эмигранты, он пытается что-то втолковать им, но они не понимают свои высшие интересы и потому не понимают друг друга. Только высшие интересы сводят людей воедино…
Иосифу сделалось стыдно и за знаменитого поэта, и за себя, не помнившего ни строчки его стихов.
Когда пение окончилось и музыканты опустили инструменты, к столику подошел, недвусмысленно покачиваясь, их соотечественник.
Светился благородный лоб, опушенный сединами, мерцающие глаза, казалось, излучали свет и в то же время были прозрачны: что-то еще виделось в их глубине, но Иосиф боялся выказать свое любопытство.
— Как бы велика ни была трагедия, — сказал доктор Шубов, не глядя на поэта, — благородный человек не имеет права поступаться достоинством. Если у человека нет воли бороться за справедливый мир, а примириться с существующим он не может, надо найти более достойный выход, нежели стакан плебейского зелья.
— Господа, господа, — глухо возразил поэт. — Не осуждайте меня… Я показывал, как мы проплясали свою мечту, свою Россию… Мы не нашли пути к народу, а стало быть, и к себе. Кто это понял? Никто, никто. — И, подняв глаза к потолку, сжимая у груди белые руки, поэт произнес: — «Тот дьявол проклятый, который в Отчизне разбил наши жизни!»
Словно споткнувшись, он поглядел по сторонам и пошел прочь неверными, слабыми шагами.
— Им не откроется знание, которое приоткрывается тебе, Иосиф… Они звали перемены, они жаждали перемен, маясь от своей пустоты, но были слишком ленивы, слишком доверчивы и в самый ответственный момент передоверили судьбу в чужие руки. — Доктор Шубов вздохнул и покачал головой. — Люди верят тому, что чаще повторяется. Они верят демагогам, второстепенному, а не главному: куда идти? как жить? для чего?.. Начинать надо с общего идеала жизни, то есть с обозримой цели. Лишь когда она определена и уяснена, можно решить для себя вопрос о смысле жизни. Все остальные вопросы — подчиненные. Есть ли польза спорить по конкретным проблемам торговли, или производства, или школьного преподавания, пока мы не представляем, как должна выглядеть экономическая и духовная модель жизни, которая отвечает нашему внутреннему миру?
«Мы счастливы, когда нас понимают. Но разве меньшее счастье, когда мы понимаем людей и жизнь?» — подумал Иосиф и вспомнил внезапно о последних секундах своей жизни в общине. Он тащил негодяя к створу плотины, уже хорошо виднелась квадратная чаша рыбопитомника, а от жилого корпуса, чуть скрытого березовой рощей, бежали люди…
— Что случилось с общиной? Негодяй затопил ее?
— Нет, — нахмурясь, сказал доктор Шубов, — подлость не способна разрушить разумное, если за ним — хорошо организованный коллектив. Она разрушает только постройки разрозненных людей или брошенного ими на произвол судьбы государства… Ты гордишься пробудившимися от сна… Но скажи, разве община беспроблемна?