— Что? — нетерпеливо спросила Марго.
Но он был слишком возбужден, чтобы рассказывать, и все с нетерпением ждали, когда разрежут пирог.
Когда мадам Бастид, вонзила нож в пирог, наступила напряженная тишина; наконец его порезали: Габриэль встала, чтобы принять блюдо и обнести всех гостей. Я наблюдала за Женевьевой и радовалась тому, что она может разделить с Бастидами эти простые радости.
Когда все начали есть, не было произнесено ни звука — слышалось лишь тиканье часов, да потрескивание дров в камине.
Потом все услышали радостный возглас, и Жан-Пьер поднял маленькую золотистую корону.
— У Жан-Пьера! У Жан-Пьера! — кричали дети.
— Извольте обращаться ко мне «ваше величество», — ответил Жан-Пьер с притворной церемонностью. — Я приказываю немедленно провести мою коронацию.
Габриэль вышла из комнаты и вернулась, неся на подушечке металлическую корону, украшенную блестками. Дети заерзали на своих местах от восторга, а Женевьева следила за всем происходящим округлившимися от удивления глазами.
— Кому ваше величество прикажет короновать вас? — спросила Габриэль.
Жан-Пьер с королевским видом оглядел всех нас; когда его взгляд упал на меня, я посмотрела на Женевьеву, и он сразу же понял намек.
— Мадемуазель Женевьева де ла Талль, выйдите вперед, — сказал он.
Женевьева вскочила на ноги, щеки ее горели, а глаза сияли.
— Вы должны возложить корону на его голову, — подсказал ей Ив.
Женевьева торжественно прошествовала к подушечке, которую держала Габриэль, и, взяв корону, возложила ее на голову Жан-Пьера.
— Теперь встань на колени и поцелуй ему руку, — скомандовал Ив, — и принеси присягу на верность королю.
Я наблюдала, как Жан-Пьер сидел, откинувшись на стуле с короной на голове, а Женевьева преклонила колено на подушечку, на которой Габриэль принесла корону. Лицо его выражало полный триумф. Надо сказать, он прекрасно справился со своей ролью.
Ив нарушил торжественность церемонии, потребовав, чтобы его величество высказал первое повеление. Жан-Пьер немного подумал, затем посмотрел на Женевьеву и на меня и промолвил:
— Покончим с формальностями. Всем присутствующим повелеваю называть друг друга по именам.
Я заметила вопросительный взгляд Габриэль, улыбнулась и сказала:
— Меня зовут Даллас. Надеюсь, все смогут произнести это имя.
Они все повторили, делая ударение на последний слог, и дети смеялись, когда я исправляла каждого по очереди.
— Это имя распространено в Англии? — спросил Жак.
— Как Жан-Пьер или Ив во Франции? — добавил Ив.
— Ни в коем случае. Это весьма необычное имя, и тому есть своя причина. Моего отца звали Даниэлем, а мать Алисой. До моего рождения он хотел девочку, а она — мальчика; отец мечтал назвать девочку по имени матери, а мать желала назвать мальчика именем отца. Потом на свет появилась я… они смешали имена и получилось Даллас.
Детей это привело в восторг, и они начали игру в соединение имен, чтобы посмотреть, у кого получится самое забавное.
Мы сразу же стали называть друг друга по именам, и это чудесным образом разрушило все формальности.
Жан-Пьер восседал с короной на голове, словно исполненный заботой о подданных монарх, и все же иногда мне казалось, что на его лице мелькало надменное выражение, живо напомнившее мне о графе.
Он заметил, что я наблюдаю за ним, и засмеялся:
— Как замечательно, Даллас, что вы принимаете участие в наших играх.
Возможно, это было глупо с моей стороны, но я испытала некоторое облегчение, узнав, что он относится к этому, как к игре.
Когда служанка Бастидов пришла, чтобы закрыть ставни, я осознала, как быстро пролетело время. Какой приятный был день; мы играли в шарады, изображали пантомиму и разгадывали загадки под руководством Жан-Пьера; мы танцевали — Арман Бастид принимал участие в общем веселье, играя на скрипке.
Только один праздник в году похож на Рождество, поделилась со мной Марго, когда учила меня танцевать шарантинскую польку, — это сбор винограда… но даже он не мог сравниться с Рождеством, потому что нет ни подарков, ни елки, ни короля дня.
— Сбор винограда — праздник для взрослых, — глубокомысленно добавил Ив. — Рождество — для нас.
Я с радостью замечала, что Женевьева безоглядно погрузилась в игры. Я видела, что ей хотелось бы, чтобы этот день никогда не закончился; но подошло время возвращаться в замок. Наше отсутствие, вероятно, было замечено, и я не знала, какая реакция за этим последует.
Мне пришлось сказать мадам Бастид, что нам, к сожалению, пора уходить, и она подала знак Жан-Пьеру.
— Мои подданные желают обратиться ко мне? — спросил он, и его теплый взгляд устремился сначала на меня, потом на Женевьеву.
— К сожалению, нас ждут в замке, — объяснила я. — Мы уйдем… потихоньку. Никто и не заметит, что мы ушли.
— Это невозможно! Поверьте, они будут безутешны. Не знаю, возможно придется использовать мое королевское право…
— Нам действительно пора идти. Мне очень не хочется забирать Женевьеву. Она так замечательно провела здесь время.
— Я провожу вас до замка.
— О, не стоит беспокоиться…
— Но уже темнеет! Я настаиваю. Вы знаете, что я могу… — В его глазах появилось странное выражение. — Это имеет силу только сегодня, но я должен полностью использовать данную мне власть.
На обратном пути к замку мы почти не разговаривали, но когда подошли к подъемному мосту, Жан-Пьер остановился и сказал:
— Вот и все! Вы теперь дома.
Одной рукой он взял мою руку, а другой — руку Женевьевы, и обе их поцеловал. Затем к моему удивлению он притянул меня к себе и поцеловал в щеку; и тут же проделал то же самое с Женевьевой.
Мы обе были поражены, но он невозмутимо улыбался.
— Король всегда прав, — напомнил он нам. — Завтра я буду простым Жан-Пьером Бастидом, но сегодня я король своего маленького замка.
Я засмеялась, и мы направились по подъемному мосту в замок.
Нуну ждала нас с некоторым беспокойством.
— Господин граф приходил в классную комнату. Он спрашивал, где вы, и мне пришлось во всем признаться.
— Вы поступили правильно, — сказала я, но сердце мое забилось сильнее.
— Видите ли, вас не было здесь к обеду.
— Не нужно ничего скрывать, — ответила я.
— Он пожелал видеть вас, когда вы вернетесь.
— Нас обеих? — спросила Женевьева, и меня поразила перемена в ней — той оживленной девочки, так весело игравшей в доме Бастидов, как не бывало.
— Нет, только мадемуазель Лоусон. Граф будет в библиотеке до шести часов. Вы как раз застанете его, мисс.
— Я сейчас же пойду к нему, — произнесла я и вышла из комнаты, где остались Нуну и Женевьева.
Он действительно был в библиотеке, и когда я вошла, он лениво, будто нехотя, отложил в сторону книгу, которую читал.
— Вы желали видеть меня? — спросила я.
— Пожалуйста, присядьте, мадемуазель Лоусон.
— Благодарю вас за миниатюру. Она очень красива.
Он склонил голову — Я знал, что вы оцените ее. Вы, конечно же, ее узнали.
— Да. Сходство заметно. По-моему, вы слишком щедры.
— Разве можно быть слишком щедрым?
— Очень мило, что вы положили подарки в наши башмаки.
— Это же было ваше пожелание, — он улыбнулся и опустил глаза. — Хорошо ли вас принимали в гостях?
— Мы были в доме Бастидов. Я думаю, что для Женевьевы полезно находиться в обществе молодых людей.
Я разговаривала весьма вызывающим тоном.
— Я не сомневаюсь в вашей правоте.
— Ей понравились игры… рождественские празднества… простые радости этих людей. Я надеюсь, вы не осудите нас за это.
Он пожал плечами и сделал рукой жест, который мог означать все, что угодно.
— Женевьева сегодня должна ужинать с нами, — сказал он.
— Я уверена, она этому обрадуется.
— Мы, конечно, не можем состязаться с Бастидами в радушии, которым вы наслаждались сегодня утром, но все же я приглашаю и вас отужинать с нами… если пожелаете, конечно, мадемуазель Лоусон.
— Благодарю вас.
Он склонил голову в знак того, что беседа окончена; я встала и он проводил меня до двери.
— Женевьева в восторге от вашего подарка, — сказала я ему. — Видели бы вы ее лицо, когда она его развернула.
Он улыбнулся, а я была совершенно счастлива. Я ожидала выговора, а вместо него получила приглашение на праздничный ужин.
Это было просто волшебное Рождество.
Это была первая возможность надеть мое новое платье. Я ощутила странное чувство волнения, словно оттого, что на мне было платье, выбранное им для меня, делало меня совсем другой женщиной.
Но, конечно, он сам не выбирал его. Он просто заказал в Париже платье для женщины, носившей черный бархат. Однако из всего, что я когда-либо носила, этот цвет подходил мне лучше всего. Было ли это случайностью? Или он сделал это намеренно? Мои глаза приобрели зеленоватый блеск, а волосы казались каштановыми. В этом платье я чувствовала себя почти привлекательной.
В приподнятом настроении я спускалась по ступеням и неожиданно лицом к лицу столкнулась с мадемуазель де ла Монелль. Она была очаровательна в нежно-сиреневом шифоновом платье, отделанном зелеными атласными лентами. Ее светлые локоны были высоко схвачены жемчужной заколкой и красиво спускались на плечи, подчеркивая стройную шею. Она посмотрела на меня с некоторым изумлением, словно пытаясь вспомнить, где она видела меня раньше. Видимо, в этом платье я выглядела иначе, чем в поношенном костюме для верховой езды.
— Меня зовут Даллас Лоусон, — сказала я. — Я реставратор картин.
— Вы ужинаете с нами? — в голосе ее было холодное удивление, которое я сочла оскорбительным.
— По приглашению графа, — ответила я ей столь же холодно.
— Неужели?
— Представьте себе, да.
Она внимательно осмотрела мое платье, стараясь оценить его стоимость — кажется, оно удивило ее не меньше, чем приглашение графа.
Она повернулась и пошла впереди меня. Это подразумевало, что даже если граф был настолько эксцентричен, что пригласил в компанию друзей кого-то из своих служащих, в любом случае она не желала знать меня.