Жанна раздвинула тяжелый занавес, и я уже ступала по толстому ковру, резко контрастирующему с каменными ступенями. Я стояла в небольшом темном коридоре, в конце которого виднелась дверь. Дверь распахнулась, и мы вошли в библиотеку.
— Если мадемуазель подождет…
Я кивнула. Дверь закрылась, и я осталась одна.
Потолок комнаты был высокий и прекрасно расписан. Я знала — здесь хранились огромные сокровища, и мысль о том, что меня, возможно, отошлют отсюда была невыносима. Вдоль стен комнаты рядами выстроились книги в кожаных переплетах, а чучела голов диких животных, казалось, служили им свирепыми стражами.
Граф — опытный охотник, подумала я, и представила его себе неумолимо преследующим свою добычу.
На камине стояли часы с резным Купидоном наверху, по обе стороны которых располагались две изящно расписанные вазы севрского фарфора. Стулья были обиты гобеленом, и украшены резными деревянными цветами и завитками.
Но как бы ни была я увлечена этими богатствами, мысль о грядущей беседе с грозным графом не давала мне покоя и я проговаривала про себя то, что собиралась ему сказать. Я должна держаться с достоинством, сохранять спокойствие и не казаться слишком настойчивой. Я не должна показывать, что страстно желаю быть допущенной к работе здесь; ведь если у меня получится, в дальнейшем я смогу получить новые заказы. Я считала, что мое будущее зависело от нескольких следующих минут. Как я была права!
Раздался голос Жозефа: «В библиотеке, месье…»
Шаги. Вот-вот я увижу его. Я подошла к камину. Там лежали поленья, но огня не было; я смотрела на картину над часами времен Людовика XV и не видела ее; сердце мое колотилось, я сцепила руки в попытке унять дрожь, и вот дверь открылась. Я сделала вид, что не услышала этого, и таким образом выиграла несколько секунд, чтобы собраться.
Короткое молчание, затем холодный голос произнес:
— Как странно!
Он был на несколько сантиметров выше меня, а рост у меня не маленький. В темных глазах застыло удивление, но похоже, они умели быть теплыми, орлиный нос подчеркивал надменность лица, но полные губы говорили о доброте. Костюм для верховой езды был очень элегантен — пожалуй, даже слишком. И шейный платок и на каждом мизинце по золотому кольцу. Он был сама утонченность и вовсе не так грозен, как я себе его представляла. Мне бы обрадоваться, но я почему-то почувствовала легкое разочарование. И все же, этот человек скорее поймет меня, чем тот граф, которого я рисовала в своем воображении.
— Добрый день, — сказала я.
Он сделал несколько шагов вперед. Он был моложе, чем мне представлялось, на год или два старше меня… может быть, моего возраста.
— Несомненно, — сказал он, — вы будете любезны объясниться.
— Разумеется. Я приехала для работы над полотнами, требующими внимания реставратора.
— Нам представлялось, что сегодня приедет месье Лоусон.
— Это было бы совершенно невозможно.
— Он приедет позже?
— Он умер несколько месяцев назад. Я его дочь, и продолжаю работу над его заказами.
Вид у него был озабоченный. «Мадемуазель Лоусон, эти картины имеют большую ценность…»
— Если бы они ее не имели, вряд ли стоило бы их реставрировать.
— Мы можем доверить их только специалистам, — сказал он.
— Специалист — это я. Вам рекомендовали моего отца. А я с ним работала. В действительности, он больше занимался реставрацией зданий… над картинами же работала я.
«Это конец», — пронеслось в моей голове. Он раздражен — я поставила его в неловкое положение. Он, конечно, не позволит мне остаться. Я сделала отчаянную попытку. «Вы слышали о моем отце. Это значит, вы слышали и обо мне. Мы работали вместе.»
— Вы не объяснили.
— Я решила, что дело срочное. Я сочла необходимым безотлагательно явиться по вызову. Если бы отец принял заказ, я бы приехала с ним. Мы всегда работали вместе.
— Пожалуйста, садитесь, — сказал он.
Я села на стул с высокой резной спинкой, на котором можно сидеть только прямо, а он уселся на диван, вытянув ноги.
— Не думаете ли вы, мадемуазель Лоусон, — медленно произнес он, — что, если бы вы сообщили о смерти вашего отца, мы бы отказались от ваших услуг?
— Я считала, что вашей целью была реставрация картин, и у меня сложилось впечатление, что здесь важнее работа, а не пол реставратора.
Опять та же самонадеянность, которая на самом деле была лишь внешним проявлением моего волнения! Я была уверена, что он собирается отказать мне. Но мне нужно было бороться за свой шанс, потому что я знала — если только я смогу получить его, я покажу им всем, на что я способна.
На лбу его появились морщины, как будто он старался прийти к какому-то решению, украдкой же он наблюдал за мной. Он невесело усмехнулся и сказал:
— Странно, что вы не написали и не сообщили нам…
Я встала. Мое достоинство требовало этого.
Он тоже встал. Никогда еще я не чувствовала себя такой несчастной, как в тот момент, когда с надменным видом шла к двери.
— Одну минуту, мадемуазель.
Он заговорил первым. Это было похоже на маленькую победу.
Не оборачиваясь, я взглянула через плечо.
— С нашей маленькой станции идет только один поезд в день. В девять утра. Вам нужно будет проехать около десяти километров, чтобы сесть на парижский поезд.
— О! — испуг невольно отразился на моем лице.
— Вот видите, — продолжал он, — вы поставили себя в очень неловкое положение.
— Я не думала, что к моим рекомендациям отнесутся пренебрежительно, даже не взглянув на них. Я никогда раньше не работала во Франции и была совершенно не подготовлена к такому приему.
Это был хороший ход. Он ответил на вызов.
— Мадемуазель, я уверяю вас, во Франции к вам отнесутся так же учтиво, как и в любом другом месте.
Я пожала плечами.
— Я полагаю, здесь есть гостиница… где можно переночевать?
— Мы не можем вам этого позволить. Мы предлагаем вам наше гостеприимство.
— Очень любезно с вашей стороны, — сказала я холодно, — но в подобных обстоятельствах…
— Вы говорили о рекомендациях.
— У меня имеются рекомендации от людей, которые были весьма довольны моей работой… в Англии. Я работала в некоторых наших знаменитых старинных домах, и мне доверяли шедевры. Но вам это неинтересно.
— Это неправда, мадемуазель. Мне интересно. Все, что касается замка, чрезвычайно интересно.
Когда он это говорил, лицо его изменилось. Оно осветилось великой страстью — любовью к этому старому дому. Мое отношение к нему потеплело. Если бы этот дом был моим, я бы чувствовала то же самое. Он спешно продолжал:
— Вы должны признать, что мое удивление было справедливым. Я ожидал увидеть опытного мужчину, а встретил юную леди…
— Уверяю вас, я далеко уже не юная.
Он не попытался это опровергнуть и казался все еще занятым своими мыслями — его эмоции касались лишь замка, он все еще не мог решиться допустить меня, с моими сомнительными способностями, до своих чудных полотен.
— Может быть, вы покажете мне свои рекомендации.
Я вернулась к столу и, вынув из внутреннего кармана жакета пачку писем, протянула их ему. Он жестом предложил мне сесть. Потом он тоже сел и начал читать письма. Я сложила руки на коленях и крепко их стиснула. Минуту назад я думала, что проиграла, теперь я не была в этом уверена.
Сделав вид, что изучаю комнату, я наблюдала за ним. Он пытался решить, что же ему делать. Это удивило меня. Раньше я представляла себе графа человеком, не склонным к сомнению, быстро принимающим решения независимо от степени их мудрости, ибо он полагает, что всегда прав.
— Производит большое впечатление, — сказал он, возвращая мне рекомендации. Несколько мгновений он в упор смотрел на меня, затем в нерешительности продолжил:
— Я думаю, вы захотите взглянуть на полотна.
— В этом, очевидно, мало смысла, если я не буду с ними работать.
— Возможно, будете, мадемуазель Лоусон.
— Вы имеете в виду…
— Я имею в виду, что вам следует остаться здесь хотя бы переночевать. Вы долго ехали. Я уверен, что вы устали. И если вы такой специалист, — он взглянул на письма в моих руках, — и вас столь высоко оценивают такие уважаемые люди, я уверен, что вы, по крайней мере, захотите увидеть картины. У нас в замке есть великолепные живописные полотна. Их собирали в течение столетий. Уверяю вас, эта коллекция достойна вашего внимания.
— Я уверена в этом. Но думаю, что мне пора ехать в гостиницу.
— Не советую.
— Почему же?
— Она очень маленькая и пища там не из лучших. Я уверен, вам будет удобнее в замке.
— Мне бы не хотелось обременять вас.
— Я все же буду настаивать, чтобы вы здесь остались и позволили мне вызвать горничную, которая проводит вас в вашу комнату. Она готова, хотя, конечно, мы не знали, что окажется предназначенной для дамы. Во всяком случае, это не должно вас беспокоить. Горничная принесет обед в вашу комнату. Потом, я полагаю, вам следует отдохнуть, а позже вы посмотрите картины.
— Вы имеете в виду, что хотите, чтобы я выполнила работу, ради которой приехала?
— Вы могли бы для начала дать нам совет, не так ли?
Я почувствовала такое облегчение, что мое отношение к нему переменилось. Недавняя неприязнь обратилась в симпатию.
— Я постараюсь, господин граф.
— Вы заблуждаетесь, мадемуазель. Я не граф де ла Талль.
Я не могла сдержать своего удивления.
— Тогда кто же?
— Филипп де ла Талль, кузен графа. Итак, вы видите, что не мне вы должны понравиться, а графу. Это он будет решать, доверить вам реставрацию его картин или нет. Уверяю вас, если бы решение зависело от меня, я бы просил вас начать работу безотлагательно.
— Когда я смогу увидеть графа?
— Его сейчас нет в замке и еще несколько дней не будет. Я полагаю, что вы останетесь здесь до его возвращения. За это время вы сможете изучить картины и ко времени его возвращения будете готовы дать рекомендации.
— Несколько дней! — в голосе моем прозвучало уныние.