— Вы, вероятно, правы.
— Вот, например, я. В двадцать лет я женился на женщине, которую выбрали для меня. Вы знаете, так принято в наших семьях. Как ни странно, такие браки часто бывают счастливыми.
— А ваш? — почти шепотом спросила я.
Он не ответил, и я быстро проговорила:
— Извините. Я становлюсь дерзкой.
— Нет. Вы должны знать.
Я удивилась, и сердце мое забилось сильнее. — Нет, этот брак не был счастливым. Я думаю, что не способен быть хорошим мужем.
— Я уверена, любой человек способен… если захочет.
— Мадемуазель Лоусон, как может человек эгоистичный, нетерпимый, вспыльчивый, к тому же неразборчивый в знакомствах быть хорошим мужем?
— Просто перестав быть эгоистичным, нетерпимым и так далее.
— И вы считаете, что можно вот так просто избавиться от этих неприятных качеств?
— Во всяком случае, нужно постараться подавить их.
Он вдруг засмеялся, и я поняла, что вела себя весьма глупо.
— Я забавляю вас? — холодно спросила я. — Вы спрашивали о моем мнении, и я вам его высказала.
— Вы, конечно, совершенно правы. Я вполне могу представить, как вы подавляете такие неприятные качества, если бы только фантазия моя разыгралась столь бурно, чтобы вообразить, что у вас они есть. Вы, несомненно, знаете, как трагически закончился мой брак.
Я кивнула.
— Мой опыт семейной жизни убедил меня в том, что я должен навсегда отказаться от нее.
— Возможно, для вас это мудрое решение.
— Я был уверен, что вы его одобрите.
Я поняла, о чем он говорил. Значит, он догадался, что мои чувства к нему стали слишком глубокими, и это было предупреждением.
Я почувствована себя задетой, оскорбленной и быстро произнесла:
— Меня весьма заинтересовали некоторые стены в замке. Мне пришло в голову, что там под слоем извести могут скрываться фрески.
— Неужели? — сказал он. Мне показалось, что он не слышал моих слов.
— Я помню, как мой отец сделал замечательное открытие в одном из старинных домов в Нортумберленде. Это была чудесная картина, скрытая в течение веков от человеческих глаз. Я уверена, что здесь возможны подобные находки.
— Находки? — повторил он.
О чем он думал? О своем слишком бурном супружестве с Франсуазой? Но было ли оно бурными? Скорее этот брак был глубоко несчастным и принес неудовлетворение обоим супругам, раз он решил никогда больше не повторять подобный опыт.
Глубокая страсть наполняла мое сердце. Что мне делать? Как я могла уехать отсюда и вернуться… в Англию… к новой жизни, в которой не будет ни таинственного замка, ни графа, которому я так страстно желала вернуть утерянное счастье.
— Мне бы хотелось поближе взглянуть на эти стены, — продолжала я.
Он сказал почти яростно, словно отрицая все, что было раньше:
— Даллас, мой замок и я всегда в вашем распоряжении.
Глава 9
Через несколько дней Филипп и Клод вернулись из Парижа, и та близость, которая возникла в отношениях между графом и мной, исчезла, будто ее и не бывало.
Он часто ездил на прогулки вместе с Клод. Филипп не очень увлекался верховой ездой. Иногда из окна своей комнаты я наблюдала, как они смеются и разговаривают и вспоминала тот разговор, который случайно подслушала во время бала.
Да, теперь она была замужем за Филиппом, и замок стал ее домом. Она была в нем полновластной хозяйкой — хотя и не женой графа.
Вскоре я почувствовала ее власть. Через день после ее возвращения, минут за пятнадцать до обеда, в мою дверь постучали. Вошла горничная с подносом. Я удивилась — во время отсутствия Филиппа и Клод я ужинала в столовой, и уже переоделась в коричневое шелковое платье, готовясь спуститься к ужину.
Когда горничная поставила поднос на маленький столик, я спросила, кто приказал принести ужин сюда.
— Госпожа велела. Буланже отправил Жанну пересервировать стол, потому что она приготовила место и для вас. Госпожа сказала, что вы изволите кушать в своей комнате. Буланже потом в кухне сокрушался, откуда же ему было об этом знать. Вы же раньше ужинали с господином графом и мадемуазель Женевьевой. Это все распоряжения госпожи.
Глаза мои загорелись от гнева, однако мне удалось скрыть его от служанки.
Я представила себе, как они собираются к ужину. Вот он оглядывается, ища меня, и не обнаружив, начинает проявлять нетерпение.
— А где мадемуазель Лоусон?
— Я приказала отнести ей ужин в комнату. Не будет же она сидеть с нами за одним столом? В конце концов, она не гостья — она здесь работает.
Я представила, как на лице его отразилось презрение к ней… и беспокойство обо мне.
— Какая ерунда. Буланже, накройте еще одно место, пожалуйста. И пойдите в комнату мадемуазель Лоусон, и передайте ей, что я желаю видеть ее за ужином.
Я ждала. Еда на подносе остывала.
Однако, ничего не произошло. За мной так и не пришли.
Теперь-то я поняла всю глубину своего заблуждения. Эта женщина — его любовница. Он выдал ее замуж за Филиппа, чтобы она могла жить в замке, не вызывая скандалов: их и без того было предостаточно, и даже властелины замков должны иногда проявлять осторожность.
Что касается меня, я всего лишь странная англичанка, очень увлеченная своей работой, с которой время от времени можно поддержать интересную беседу, чтобы развеять скуку, когда нездоров и привязан к замку.
Естественно, мое присутствие становится ненужным, когда рядом Клод. Более того, Клод — хозяйка замка.
Вздрогнув во сне, я в ужасе проснулась — кто-то находился в моей комнате.
— Мисс, — Женевьева скользнула ко мне, держа в руке свечу. — Я слышала стук, мисс. Несколько минут назад. Вы говорили, чтобы я пришла и сказала.
— Женевьева…
Я села в постели, зубы мои стучали. Должно быть, перед самым пробуждением мне приснился кошмар.
— Который час?
— Час ночи. Меня разбудил стук. Тук… тук… я испугалась, а вы обещали, что мы пойдем и посмотрим… вместе.
Я сунула ноги в тапочки и поспешно накинула на себя халат.
— Наверное, вам почудилось, Женевьева.
Она покачала головой.
— Это похоже на то, что было раньше. Тук… тук… как будто кто-то пытается показать, где находится.
— Откуда исходит этот стук?
— Пойдемте в мою комнату. Там слышно. Я последовала за ней через весь замок в детскую, которая находилась в самой старой части здания.
— Вы разбудили Нуну?
Она покачала головой:
— Нуну разбудить невозможно, раз уж она заснула. Она говорит, что спит мертвым сном.
Мы прошли в комнату Женевьевы и прислушались. Было совершенно тихо.
— Подождите минутку, мисс, — умоляла она. — Он то перестает, то опять начинается.
— В каком направлении?
— Не знаю… Снизу, наверное. Внизу находились темницы. Женевьева это знала, все это могло быть просто плодом ее фантазии.
— Скоро опять начнется, я уверена, — сказала Женевьева. — Вот! Кажется, я слышала…
Мы сидели, напряженно вслушиваясь, но тишину потревожил лишь крик птицы.
— Это сова, — сказала я.
— Да, конечно. Вы думали, я этого не знаю? Вот! Снова началось!
Тогда я услышала. Тук-тук. Тихо, потом громче.
— Звук доносится снизу, — сказала я.
— Мисс… Вы говорили, что не испугаетесь.
— Мы сейчас пойдем и посмотрим, что происходит.
Я взяла у нее свечу и пошла по лестнице вниз.
Вера Женевьевы в мою смелость не позволяла отступить. Если бы я шла одна через весь замок, ночью я бы чувствовала себя весьма неуютно.
Мы дошли до двери в оружейную галерею и остановились, прислушиваясь. Мы отчетливо услышали звук. Я не могла понять, что это такое, но по коже у меня забегали мурашки. Женевьева вцепилась мне в руку, и в свете свечи я увидела ее перепуганные глаза. Она хотела что-то сказать, но я покачала головой.
Опять раздался звук.
Он явно шел из темниц.
Больше всего на свете мне хотелось повернуться и уйти в свою комнату; я была уверена, что Женевьева испытывала то же самое, но она была уверена в моем бесстрашии, и поэтому я не могла признаться, что тоже боюсь, что легко быть смелой при свете дня, и совсем другое дело — в темницах старого замка темной ночью.
Она указала на каменную спиральную лестницу, и придерживая длинную юбку той же рукой, в которой держала свечу, потому что другой я держалась за веревочные перила, я стала медленно спускаться вниз.
Женевьева, следовавшая за мной, вдруг пошатнулась вперед. К счастью, она упала на меня, и поэтому не свалилась с лестницы. Она вскрикнула и тотчас же зажала рот рукой.
— Все в порядке, — прошептала она. — Я просто наступила на подол.
— Бога ради, держите его.
Она кивнула, и несколько секунд мы застыли на лестнице, стараясь успокоиться; сердце мое бешено колотилось, и я знала, что Женевьева чувствует то же самое. Мне казалось, что через минуту она скажет: «Пойдемте обратно. Здесь ничего нет.» И я бы с удовольствием покинула это мрачное место.
Но какая-то упорная вера в мою непобедимость не дала ей произнести этих слов.
Теперь воцарилась мертвая тишина. Я прислонилась к каменной стене, сквозь одежду ощущая ее леденящий холод; рука Женевьевы, вцепившаяся в мою руку, была горячей. На меня она не смотрела.
Как нелепо, подумала я. Что я делаю, бродя среди ночи по замку? А если граф застанет меня за этим занятием? Как глупо я буду выглядеть! Мне нужно сейчас же вернуться в комнату, а утром сообщить об услышанных ночью звуках. Но если я так поступлю, Женевьева решит, что я испугалась. И будет не далека от истины. Если сейчас я не пойду дальше, она потеряет уважение ко мне, которое, как мне казалось, давало мне над нею некоторую власть; и если я собиралась помочь ей победить демонов, толкавших ее на странные поступки, я должна была сохранить эту власть во что бы то ни стало.
Я подобрала юбку выше, спустилась по лестнице вниз и распахнула обитую железом дверь 6 темницы. Пред нами разверзлась темнота пещеры, и от ее вида мне еще меньше захотелось туда идти.