Иногда алая, как кровь.
Вместе с миром менялся и зверь. Он на глазах поседел, осунулся и, наконец, пал. На глазах мясо исчезло с костей, и они остались лежать, одинокие, желтые, обласканные светом голодной луны.
Когда на горизонте – там, где прежде стояли горы – мелькнула ослепительная вспышка света, и вырос высокий стеклянный купол, голос пояснил: «Это духи-хати спустились с небес, создали плоскую землю и поселили там первых людей, укрыв их защитной полусферой от остального мира. Смотри… Смотри!»
Вита смотрела.
Кости, что лежали до этого подле нее, исчезли. А потом в сменившей папоротники высокой траве вновь поднялся зверь. Тот же самый, за одним лишь исключением – глаза его были другими. Человеческими. Словно почувствовав Витину догадку, он поднялся на задние ноги и… обернулся. Что следовало за оборотом разглядеть не удалось. На мир пала тьма и не сходила какое-то время. Все утонуло в ней, будто растворилось…
Вита испытала страх – ей показалось, что мир исчез, разрушился, пропал навсегда. Лишь желтая мутная клякса луны дарила надежду, что не все еще потеряно.
И мир вернулся.
Теперь он был до боли знакомым, родным. Холодным, неприветливым, снежным. Хмурое море плескалось у ног, и нелепо торчал над ним опрокинутый набок купол. Мигал огнями. По нему, как слезы, стекали струи белого тумана.
«Вот и все, вот и кончилось Царство Рассветное. А за ним и плоская земля канула в небытие, – прогудел голос, слившись с воем ветра, – а вот и последнее, что могу я тебе показать»…
Кости.
Они снова лежали на прежнем месте…
Смена дней и ночей. Времена года летят, как страницы книги…
Последним, что увидела Вита, было отступление моря. Вода уходила, отдавала берег лесу. Родному лесу. Посредине его была разрушенная землянка ведьмы – черная яма, кишащая духами разложения.
И светящийся скелет лежал на ее дне.
***
Вита выбежала на палубу. Мокрый снег сыпался из небесной черноты. Промозглый ветер кусал за лицо.
На бегу она столкнулась с Ганом – влетела со всей скорости так, что из рук его вывалился тюк с добытой одеждой.
– Осторожнее, – ладони леопарда легли на плечи, отстраняя. – Что случилось?
В том, что что-то случилось, он не сомневался, ведь глаза у Виты были безумные – зрачки во всю радужку. Голос дрожал, руки тоже.
И тут, неожиданно:
– Раздевайся! – жуткий голос, настойчивый приказ.
– Ну, не здесь же? – отступая, пробормотал Ган, силясь понять, что вообще произошло. – Вы там с ведьмачонком брагой обпились, что ли? Ты в своем уме?
Тут и до Виты дошло, что именно она ляпнула в угаре, и щеки ее стали пунцовыми. Вот только оброненных слов назад не заберешь.
– Тату… ировки, – сбивчиво произнесла она, морщась и виновато потирая затылок. – Я имела в виду твои татуировки. Позволь взглянуть на них еще раз. Прошу… Прости…
– За что? – Ган окончательно выпал из реальности.
Задыхающаяся от волнения, нервная Вита в сбитой набок, кое-как заправленной в штаны рубахе – его рубахе! – производила…
…неизгладимое впечатление.
– За просьбу дурацкую, но мне очень надо!
– Надо так надо, – Ган не стал сопротивляться.
Ничего такого. И дались ей эти татуировки?
Он направился в их каюту, но Вита моментально уперлась.
– Не туда. Там же Данияр.
– Он пьяный, – отмахнулся Ган.
– Все равно. Проснется еще и увидит… – объяснила Вита смущенно.
– Ладно, понял тебя, – леопард огляделся по сторонам. Неподалеку от них хлопала на ветру расхлябанная, наспех сшитая из разномастных досок, дверь какой-то подсобки. – Туда.
Вместе они прошмыгнули в полутемное сырое помещение. Окошко у потолка света почти не давало, но в бледном квадрате, выпавшем из него на гнилую полку, обнаружился огарок свечи, огниво и стеклянная грязная лампа.
Когда она, наконец, засветилась, выступило из мрака остальное убогое убранство закутка: умывальник, раковина, осколок зеркала на стене, наваленные в углу корыта и тазы. Немудреные удобства для того, чтобы пассажиры в дороге могли умыться.
Удобствами этим, похоже, мало кто обычно пользовался.
– Давай быстрее, – подгоняла Вита, запирая ржавый засов, – а то придет еще кто…
– Плевать на всех, – честно сказал Ган, – мы не торопимся.
Он снял плащ и начал стягивать через голову котту. Кожаный доспех остался в каюте, хотелось немного отдохнуть от него, хоть и время было не самое подходящее. Толпа вооруженных воинов – плохое соседство. И все же леопарда они не пугали. Главное, что поблизости не было колдунов. Кроме Данияра…
…но тот не в счет.
Одежда упала на пол, в сторону отброшенная. Пока Ган стягивал ее, дыхание Виты, тяжелое, непозволительно громкое из-за волнения и спешки, заполнило тесное пространство.
Ган пытался не думать об этом, не слушать, но движимый чужими легкими воздух настойчиво касался его кожи, ставшей вдруг слишком отзывчивой, чувствительной. Как он жил с этим прежде? Когда Иней терзал его шкуру за любую провинность. Боли ведь почти не чувствовал. Терпел легко. А теперь что же? Если даже невесомый ветерок…
… так будоражит.
– Что именно ты хотела видеть? – он поднял взгляд на деву, чувствуя себя неуютно из-за наготы. Чего, вроде бы, там стесняться? Портки-то на месте, а рубаха…
Успокоения не помогли. Ган ощутил вдруг, что плавится под горячим взглядом стальных глаз, пока Вита настойчиво и требовательно разглядывает его, беззвучно шевеля губами – шепча что-то себе под нос.
Ее увлеченность поражала. В затхлой комнатке она была наедине со своим интересом, полностью поглощенная им. Тонущая в собственных мыслях, догадках. Глубоко ушедшая в собственный мир. И леопарду не было в нем места. Сейчас он являлся для Виты просто книжкой с картинками, которую полистают и спрячут обратно в сундук.
И все же серые глаза, скользящие по груди и ключицам, завораживали и заставляли сердце биться быстрее. «Пусть дотронется…» – родилось в мыслях Гана, но дерзкая мысль была тут же стерта зловредной совестью. Нельзя! В мыслях воина должен быть холод. И лед, что крепче…
…все это не работало!
Вита дышала в грудь, рассматривая переплетения и узоры. Она чуть присела, чтобы удобнее было «читать». И Ган, воспользовавшись моментом, принялся жадно разглядывать ее в ответ…
Толстая растрепанная коса переброшена через плечо. Короткая. Она стрижет волосы? Конечно… Мешают ведь в работе и в бою. Плечи широкие, руки сильные. Подчеркнутая тонким хлопком рубахи аккуратная грудь… Дух захватало… И почему сейчас? Прежде он и обнаженной ее видел, и плевать было… Не волновало вообще.
Так почему же теперь?
Почему…
Голая Вита всплыла в памяти предательски отчетливо.
На ледяном троне в замке Зимы…
На деревянной скамье бани, в томных паровых клубах…
Ган даже сглотнул. Подавившись комком слюны, закашлялся, чувствуя, что в ушах начинает звенеть, а по позвоночнику катится сверху вниз волна огня. И воспламеняет все. Внизу… Наливает тяжелым, требующим разрядки напряжением…
Этого еще не хватало!
Ган почувствовал, что его охватывает паника. Тело не слушается, выходит из-под контроля и тянет за собой разум в манящую, сладкую ловушку. В пучину животного безумия…
В этот момент – миг отчаяния – палец Виты, словно раскаленный стальной прут, уперся Гану в правую ключицу.
– Этот зверь!
– Что? – он тряхнул головой, сбрасывая остатки подлого наваждения.
– Вот этот зверь, – медленно повторила Вита, не отрывая взгляда от вожделенного изображения. – Кто это?
Леопард опустил голову – неудобно смотреть. Девичьи пальцы тут же впились в его предплечье, заставляя подойти к тусклому зеркалу. Там они отразились вдвоем. Ган с каким-то бессмысленным, растерянным выражением лица, и Вита у его груди…
Вдвоем.
И именно в тот миг Ган впервые посмел – позволил себе подумать – что они могли бы быть вместе… Предательская мысль резанула по сердцу ножом, родив боль, злость и презрение к себе.
Ерунда это все!
Он – одиночка. Точка. Таков его путь.
И Вита такая же.
Она ни с кем. Сама с собой – со своими делами, мыслями, деревней, семьей. Со своей историей, в которой ему – Гану – места нет! И то, что его пустили на время в Витину жизнь, по ее мнению, наверняка вовсе не подарок судьбы и не заслуга – досадная оплошность, не более.
– Вот этот зверь, Ган. Очнись уже. Замерз, что ли? – звонкий полушепот вырвал из водоворота страстных и одновременно разочаровывающих догадок. – Ну? Ответишь?
– Этот зверь… – Ган наконец-то собрался с мыслями и вгляделся в схематичное, перечеркнутое шрамом изображение. – Почему именно этот?
– Он на моем мече.
– Разве? – Ган пригляделся.
Не очень-то вроде похоже. Схематичные полосы, длинная морда, хвост петлей. Да мало ли таких зверей на его теле?
Но Вита уверенно заявила:
– Этот. Я узнала его. И не спрашивай как. Просто… почувствовала.
– Это мезоникс.
– Его имя? Так зовут его? – Вита принялась сыпать вопросами.
Еще ни разу Ган не видел ее такой заинтересованной, возбужденной и живой. Ее жизнерадостность продолжала волновать, и все же мешалась с грустью. Весь интерес лишь к зверю на татуировке. Не к ее обладателю. Она ведь его даже не стесняется…
– Не имя – название. А имени не помню, – глубокий вздох.
Нужно отпустить ситуацию и не надумывать себе глупых чувств. Лишних эмоций. Не нужно этого…
– Не помнишь… – разочарованный, полный досады взгляд. – А почему этот зверь нарисован таким большим? – И жгучий росчерк пальцем от ключицы к ключице. – Все эти звери?
Больнее всего было набивать это кольцо из животных. Хоровод вымерших тварей вокруг шеи ожерельем. Она еще того, большого – самого главного! – не видела… Что прячется под волосами на стыке спинных и шейных позвонков.
– Это древние оборотни. Наше начало. Самые первые. Их немного – но имен я не помню, и не выспрашивай, – Ган взял Витину руку за запястье и отвел от себя.