Сегодня провожали нас песней «Земля в иллюминаторе», в которой – помните? – есть такие слова: «И снится нам не рокот космодрома, не эта ледяная синева…» Поэт, создавая образ космоса, представлял его в виде синевы. Но на самом деле синева – это атмосфера. Синева – это небо. Недаром любимая песня десантников, даже гимн – «Синева»:
«Расплескалась синева, расплескалась,
По тельняшкам разлилась, по беретам…»
Когда ракета набирает высоту, мы этой синевы даже не видим: корабль еще закрыт головным обтекателем. Потом, когда он сбрасывается и можно посмотреть в иллюминатор, там появляется небо непривычного фиолетового цвета, который предсказал Павел Флоренский. И лишь затем наступает чернота, а на ее фоне, как на черном бархате, видны мириады звездочек.
Восхитительное чувство невесомости приходит резко. Как будто тебе дали сильный пинок пониже спины. Это толкатель отделил третью ступень носителя от корабля, а отдача пришлась по ложементам, в которых мы лежим. И затем – не испытанное ранее, но приснившееся когда-то ощущение кувырка вперед. Вес исчез. Поплыл «индикатор невесомости» – небольшая мягкая игрушка, выполняющая скорее функцию талисмана, нежели физического прибора. Сняли перчатки скафандров и играли с ними как в мячик: подталкивали к пульту, а резиновые «пальцы», пружиня, отбрасывали их обратно.
Совершенно невероятное зрелище – увидеть Землю из космоса. «Весь мир на ладони – ты счастлив и нем…» (Владимир Высоцкий). Очень точная фраза.
Взгляд притягивается к иллюминатору. Замолкаем. Разговоры, даже просто звучание голоса, кажутся неуместными. Земля медленно вращается, воспринимается эластичной, упругой. Наверное, потому что вся – в белом одеянии облаков. Безоблачные места только над океаном – синие. И черный космос.
Сергей посматривает на нас с командиром и раз за разом предупреждает, чтобы не делали резких движений головой. А я постоянно забывал и вертел ею «как не положено». Мы с Геннадием все время ожидали, когда же она придет – космическая болезнь движения. Но «она» не пришла. Значит, нас «приняла» невесомость. Нормальные «земные» ощущения, хотя есть чувство некоторой перевернутости. В спускаемом аппарате лежишь, и кажется, что пульт космонавта – над головой.
Геннадий спрашивает у Сергея:
– Сереж, ты опытный. Скажи, когда тебе захотелось домой на Землю в тех полетах?
– Понимаешь, первый полет – все ново, интересно…
– А во втором полете? – настаивает Гена.
– На второй секунде невесомости…
Корабль входит в тень. Мы еще в скафандрах. Скосил взгляд в иллюминатор и удивился: что за золотой метеор сопровождает корабль чуть сзади? Не сразу понял: это антенна на краю солнечной батареи, совсем рядом. Как все же меняется восприятие! Кругом чернота, а на кругляшке антенны играют лучи Солнца, достающие нас сзади. Очень красиво! Вспомнил и рассказал ребятам суру из Корана, откуда-то из конца, в стихотворном переводе Валерии Пороховой. Называется, кажется, «Ночной путник»:
«Как объяснить тебе, что значит “в ночь идущий”?
Звезда, что рассекает небо своим светом».
Идеальное описание увиденного. (Дома нашел эту суру. В традиционных переводах она называется «Денница» и никогда не привлекала моего внимания: «О если бы кто вразумил тебя, что такое денница? Это звезда, ярко блистающая». А стихотворный перевод, видимо, остался где-то в памяти и всплыл, когда картина оказалась перед глазами.)
– Мы и есть ночные путники, – говорю ребятам. – Наверное, и наш кораблик со слабым освещением, пробивающимся из иллюминаторов, видится такой же, но более далекой звездой. Золотой шарик поблек и исчез.
«Казалось мне, кругом сплошная ночь.
Тем более, что так оно и было».
В первые дни полета фрагменты песен Высоцкого всплывали в голове часто. Вероятно, камертоном оказался эпизод фильма, показанный нам на Байконуре в автобусе по дороге на старт.
Когда прошли первые часы на орбите, и мы выполнили все требуемые операции, поужинали, точнее, устроили в бытовом отсеке (БО) пир, ели с огромным аппетитом, смолотили всю дневную норму. Еще бы: только с момента старта прошло восемь часов, а еще до него сколько! Сергей расположился в БО отдыхать, а мы с Геннадием отправились в спускаемый аппарат (СА), расположились у иллюминаторов – он у левого, а я у правого – и любуемся космосом, черным космосом и ночной Землей. Очень красочно. Ярко видны созвездия. На Земле – грозы, видны яркие вспышки.
– Как тебе кажется, – спросил меня Геннадий, – Земля большая или маленькая?
– Большая, – отвечаю я.
– А Гагарин что говорил, помнишь?
– Он назвал нашу планету маленькой.
– Да. А сколько он летал, ты помнишь?
– Один виток, – отвечаю я.
– То-то и оно! А у нас уже восьмой! – и мы засмеялись.
Так началась наша космическая жизнь. Геннадий тогда и не думал, что ему придется накрутить больше четырнадцати тысяч витков. Вскоре Гена заснул, потом проснулся и, сказав, что в СА спать неудобно, перебрался в БО. Я остался в СА один. Достал камеру, диктофон и включил заранее заготовленный гимн аэромеха – нашу физтеховскую песню:
«…Улетая в корабле, помаши рукой Земле,
Ведь ты летишь на фирменном сопле».
И снимал: летающий в невесомости диктофон, из которого неслась эта песня, пульт космонавта, иллюминаторы, виды Земли… Потом выключил музыку, наступила тишина, только тикали часы, приготовился спать, но заснуть не мог и стал вслушиваться и всматриваться в себя.
Сильные эмоциональные впечатления длинного стартового дня, усталость (мои товарищи по экипажу уже спали), совершенная необычность обстановки обострили мое восприятие и одновременно вызвали вихрь разноплановых картин прошлого. И вдруг – среди них всплыло самое первое в моей жизни воспоминание. Оно было очень странным по ощущениям и запомнилось потому, что снилось мне не раз на протяжении жизни. Я – очень маленький. Не просто маленький ребенок (мне было неизвестно, что такое ребенок). Маленький в том смысле, что без тела (впрочем, и что такое тело, я не знал). Я – всего лишь мысль. Эту мысль (или переживание?) легче всего выразить (сегодня, конечно, а не тогда) формулой:
«Я» V «не-Я»?
где V – знак дизъюнкции, логическая операция «ИЛИ». Формула читается просто: «Где “Я”, а где уже “не-Я”?»
Максимальное беспокойство эта мысль-переживание доставляла, когда я был спеленут. Наверное (подчеркиваю: «наверное» – потому что это уже не воспоминание, а сегодняшний анализ), когда меня освобождали, я ощупывал руками и ногами себя и кроватку, формировал в себе знание себя как тела. А спеленутый не мог этого делать.
Беспокойство проходило, лишь когда я оказывался на руках у мамы. Там не было ничего инородного. Там везде был «Я». Осязание не обнаруживало разницы. Зрение, слух и обоняние свидетельствовали о неотделимости от меня доброй оберегающей силы. Безусловно, это был «Я».
И вот нечто подобное я начал ощущать в небольшой кабине спускаемого аппарата нашего космического корабля. СА очень маленький, 3,5 куб. м «по воздуху», то есть учитываются и все маленькие объемы закоулков конструкции, куда не вместишь ни руку, ни ногу. Располагаясь в центре капсулы, я могу дотянуться до любого ее края. И вот постепенно начинаю ощущать, глядя в иллюминатор и думая о космосе, что граница «Я» может смещаться внутрь: «Я» – мое тело; «Я» – мой мозг; «Я» – то, что думает мой мозг. Но точно так же граница «Я» начинает расширяться: корабль со всем его сложнейшим оборудованием в силу малости своего объема и пренебрежимой малости в сравнении с космическим пространством становится внешней границей «Я». Например, так: «Я» – это мозг, руки и корабль. Или даже граница отодвигается дальше и обнимает Землю. Видимо, ясное понимание, что за бортом другой мир, космос, а ты – существо из земного мира и все немногое земное, что вокруг тебя, – это тоже ты. Такая тождественность человека и машины, а с другой стороны – Человека и Земли. Записал в дневник запомнившуюся мне гениальную фразу, которую Шекспир вложил в уста Гамлета: «Заключите меня в скорлупу ореха, и я буду чувствовать себя властелином бесконечности…»
В масштабах Космоса и я сам, и весь корабль – «скорлупа ореха» – всего лишь точка. Но эта точка становится весьма значимой, потому что начинаешь воспринимать ее как точку инверсии: снаружи – Вселенная, внутри – свой Космос. Именно в этом смысле можно понимать слова Гамлета о властелинах бесконечного пространства. Речь идет о двух пространствах – внешнем и внутреннем.
На станции чувствуешь себя в центре мироздания. Когда представляешь, что ВОКРУГ черное «ничто», и тебя отделяет от небытия только тонкий металлический корпус, начинаешь испытывать к нему (корпусу) особое почтение.
Вокруг – значит, ты – в центре.
Прав был Гамлет: «Заключите меня в скорлупу ореха, и я буду чувствовать себя властелином бесконечности…»
Когда, добравшись наконец до космоса, оглядываешь окружающее пространство, самое потрясающее – возникающее понимание того, что ты оказался в другом мире. Когда видишь Землю, окруженную тонкой синей полоской атмосферы, четко осознаешь, что дом, в котором ты появился на свет, остался там, а ты сейчас в ином мире. И не меньшее потрясение – возвращение в наш мир. Земля действительно очень красива. После возвращения, пройдя все опасности, начинаешь ценить природу, жизнь по-другому, как будто смотришь на нее и на себя сторонним взглядом. Тут я могу сказать, что, несмотря на энтропию, прав был Кандид: это в самом деле лучший из миров. Для нас, людей.
А в мире внутреннем начинается авторефлексия. И все, чему учил наш психолог Ростислав Борисович Богдашевский и что воспринималось как некие полезные приемы поддержания в себе психологического равновесия, вдруг стало естественной потребностью: «Я могу очень близко познакомиться с собой. Я могу подружиться и поругаться с собой. И Я могу сделать так, чтобы все во мне содействовало моим интересам. Я зна