Подтягивать ремни и готовиться к приземлению с укладками на животе, на руках и даже на гермошлеме – работа еще та.
Приземление произошло 25 августа 1998 г. в 8.25 декретного московского времени в 145 км юго-восточнее города Жезказган. Отклонение от расчетной точки составило всего 13 км.
Грохнулись мы довольно прилично. Тут-то я по-настоящему понял, что такое ложемент и почему каждую его ложбинку буквально «вылизывают» на заводе, чтобы он идеально повторял линию тела. Спасибо тем, кто это делает. Спасибо «Звезде». Ослабил ремни, стал шевелить руками, ногами, шеей – не чувствую ли где боли. Нет, все в порядке.
«Как мы сели, мужики? Вы же там у иллюминатора, посмотрите!» – Талгат к нам с Колей обращается. Чуть приподнялся, вижу в иллюминаторе степь и небо, разделены горизонтальной линией, причем прямой (в космосе линия горизонта закруглена). «На донышко сели», – говорю. К СА уже подбежали ребята из поисково-спасательной службы, кто-то стучит в иллюминатор, что-то спрашивает. Слов не разбираю, но смысл понятен: «Как вы?» Показываю большой палец. Сверху уже слышно звяканье о железо – открывают люк. Вот он открыт, и – волна свежего воздуха. Невыразимо приятное ощущение – свежий воздух, наполненный запахом трав! Для нас это был запах Земли.
Талгат выходит первым, вот он уже наверху в проеме люка. Пытаюсь вылезти из ложемента – и не могу. Первое «столкновение» с силой тяжести. К хорошему, к невесомости, привыкаешь быстро. Соответственно, также быстро отвыкаешь от гравитации. Теперь я понимаю, что эта сила могла бы остановить и Александра Македонского. Имею в виду афоризм Франца Кафки: «Можно допустить, что Александр Великий, несмотря на военные успехи своей молодости, несмотря на отличное войско, которое он создал, несмотря на устремленные изменить мир силы, которые он в себе чувствовал, остановился бы у Геллеспонта и никогда не переступил бы его, причем не от страха, не от нерешительности, не из-за слабой воли, а из-за земной тяжести».
Выжимаю себя из ложемента, как на брусьях. Дальше пошло легче. Еще несколько секунд, и мне помогают съехать по брезенту от люка вниз, на землю.
Первые шаги по Земле. Ощущение – будто изрядно хватанул чистого спирта. Голова ясная, а ноги не очень слушаются. Твердо знаешь, куда тебе надо дойти, уверен, что дойдешь, но понимаешь, что совсем не так элегантно, как хотелось бы. Неправильно рассчитываешь усилие, которое надо сделать, чтобы поднять ногу и шагнуть. Приходится рассчитывать, а раньше на Земле об этом даже не думали.
Сидим в креслах, вокруг много знакомых лиц. Приветствия, поздравления. Четвертый эмоциональный пик. Первый был на трапе перед ракетой, второй – первые минуты в невесомости, третий – встреча на станции.
Вдруг замечаю Сашеньку, дочку. Значит, Юрий Николаевич Глазков взял ее на посадку. Вот это сюрприз! Она выбирается из-за спин фотокорреспондентов и телеоператоров (да и сама с фотоаппаратом), внезапно подбегает ко мне и, к ужасу врачей, целует. И, видимо, испугавшись криков: «Нельзя, нельзя», – сразу же возвращается в толпу журналистов. Те выталкивают ее обратно с возгласами: «Еще раз!» Они, похоже, не успели сфотографировать. Но Саша, кажется, не желает входить в конфликт с космической медициной. А я не прочь если не остановить, то хотя бы повторить мгновение. «Саша, – говорю, – тебя же пресса просит!» И я вознагражден: поцелуй повторяется еще раз.
Кто-то дал каждому из нас по маленькой желтой дыне колхознице и крупному красному яблоку. Талгат (он сидит слева от меня, в центре, как и положено командиру экипажа) тут же начинает жонглировать ими. И у него получается. Молодчина! Первая мысль: «Повторить!» Вторая мысль, сопряженная с воспоминанием о первых шагах: «Нет, не буду, особенно перед объективами».
Затем палатка. С нас снимают скафандры. Прилетел, сидишь ошарашенный, а с тебя растаскивают все, что плохо лежит, на сувениры – перчатки, часы, другие мелочи.
Меня переодевают, измеряют пульс и давление. «Ну и жара, – говорит женщина-врач, – 32 градуса». «Как прохладно и комфортно», – думаю. Вот кто-то протягивает фотографию, первый автограф. Немного побаиваясь, расписываюсь. Побаиваюсь, потому что не знаю, как это получится при перестройке координации движений. Удивительно, но подпись твердая, четкая, такая же, как до полета. Выходим из палатки, ноги уже идут хорошо – организм вспоминает быстро. Но, когда взбираюсь по ступенькам в машину, а через несколько минут – в вертолет, снова приходится напрягать мышцы сильнее, чем ожидаешь.
Затем часовой перелет в аэропорт «Жезказган», где наш экипаж – Талгата Мусабаева, Николая Бударина и меня – уже ждал Президент Республики Казахстан Нурсултан Абишевич Назарбаев.
Впереди довольно большая группа людей, стоящих незамкнутым эллипсом, в одном из фокусов которого – Назарбаев. Нас ведут к нему. «Ведут» в буквальном смысле – два врача держат меня под локти. «Ребята, что же вы меня как арестованного сопровождаете? Я справлюсь», – говорю. Послушались. Только один пальчиком под локоток страхует.
Это была высокая честь – нас встречал Президент! Нурсултан Абишевич тепло поздоровался с нами и поздравил с возвращением на родную Землю. Девушки-казашки поднесли нам хлеб-соль, баурсаки, дети вручили цветы, по традиции на космонавтов надели национальные халаты, шитые золотом чапаны. Вместе с Президентом Казахстана нас усадили в кресла под легким шатром. Командир Талгат Мусабаев рассказывает Президенту, что в его личной полетной укладке находятся побывавшие в космосе Государственный флаг Республики Казахстан, капсула с байконурской землей, а также книги Нурсултана Абишевича «Казахстано-российские отношения» и Послание Президента «Казахстан-2030». И в этот момент, пока сопровождающие Президента лица и встречающие космонавтов российские специалисты пристраивались поближе к Президенту для памятной фотографии, я достал из кармана приготовленную книжку и попросил у Нурсултана Абишевича автограф. Всеобщее изумление моей предусмотрительностью.
А объяснялось все просто. Улетая в звездную даль, космонавт оставляет врачу экипажа вещи одновременно прозаические и символические: комплект белья, кроссовки и комбинезон, в которые он переоденется после возвращения на Землю. Произойдет это прямо на месте приземления, в казахской степи. Символика – в уверенности, что возвращение состоится. Я добавил к вещам книжку Назарбаева «Без правых и левых. Страницы автобиографии, размышления, позиция…», изданную за семь лет до того – в 1991 г., как раз тогда, когда он и заинтересовал меня как политик.
Нурсултан Абишевич, удивленный не меньше других, берет у меня из рук книгу и пишет: «Дорогому Юрию Михайловичу с добрыми пожеланиями в день возвращения из Космоса. Джезказган, 25. VIII.1998 г. Н. Назарбаев».
Этот ценнейший автограф уже много лет находится рядом с моим рабочим столом.
Президент Назарбаев встретил нас очень тепло. После беседы под открытым небом прошли в здание аэропорта. Там в одном из залов был накрыт стол. Нурсултан Абишевич приказал налить всем, космонавтам в первую очередь, по полному фужеру коньяку и произнес тост. Под суровыми взглядами медиков мы выпили. Талгат – до дна, я – немного, рисковать не хочу. Минут через 30 пошли к самолету. Шагается уже почти нормально. Я осмелел и повернул к выходу (поворот на 90°). Повернул резковато, как обычно на Земле. Меня тут же занесло. Так что надо аккуратнее, без бравады.
Официальная встреча Президента с космонавтами по протоколу завершилась. Президент Назарбаев проводил нас до самолета, что было явным нарушением протокольных норм, но ясно выражало его отношение к космонавтам, президенты редко так поступают. У самолета ЦПК началось прощание, пожелания доброго пути, успехов… И тут заместитель начальника Центра генерал-майор Глазков неожиданно предложил Назарбаеву подняться на борт самолета, на котором на Байконур и с места посадки летают космонавты. Это уже далеко выходило за границы правил. Но Назарбаев немедленно стал подниматься по трапу в самолет, где в салоне уже сидели готовые к отлету в Москву на аэродром «Чкаловский» генеральный директор Российского космического агентства Коптев, заместитель генерального конструктора Зеленщиков, несколько генералов.
– Ну а где?.. – начал было Нурсултан Абишевич…
Глазков стал отдавать нужные распоряжения, но казахский журналист Геннадий Кононов опередил всех и немедленно достал из сумки две бутылки казахского коньяка «Женис», что в переводе означает «Победа», и алма-атинские яблоки.
– Эх, тут хрустальные рюмки бы нужны, – посетовал генерал Глазков, но у нас, извините, такая посуда не водится.
– Но стаканы-то найдутся? – спросил Президент.
Пластмассовых стаканчиков оказалось достаточно, и они мгновенно чудесным образом наполнились ароматным напитком.
– Ребята! – обратился к экипажу Президент. – Знаю, что после космического полета вам трудновато стоять, хотя земля тут родная, казахстанская. Вы садитесь, а я стоя выпью за ваше возвращение. Здоровья вам и всего наилучшего!
Затем Нурсултан Абишевич попросил фломастер и написал на панели над столом: «Счастливого возвращения на родную Землю всем космонавтам! В день возвращения 25-й экспедиции, г. Джезказган, 25.08.1998 г.». И расписался: Н. Назарбаев.
Мы пошутили, что теперь знаем, как найти деньги на станцию «Мир»: продать панель на аукционе «Сотби». «ЦПК такими раритетами не торгует», – заметил на это Глазков.
Через десять минут самолет взял курс на Москву, а несколько ошарашенные небывалым происшествием космические начальники только и смогли, что покачать головой, мол, не верится, и выпили за Нурсултана Абишевича.
Экипаж расположили в каютах, напоминающих купе спального вагона. Надо лежать. Все заходят, что-то рассказывают, спрашивают, ответы особенно не слушают. Все одновременно, и всех хочется видеть.
Как много вместили эти сутки. Начинались они в космосе, на станции. Еще 23 часа назад или около того мы были вместе с Геной и Сережей. И вот они бесконечно далеко, накручивают витки вокруг Земли, а мы уже здесь, среди родных, друзей, коллег.