И вот тут Тимократ потерял голову. У него еще сохранялась возможность собрать команду в единый кулак и повести на штурм нависшей над ним носовой части «Парала». Так уже бывало, и не раз: экипаж оставляет свое тонущее судно, перепрыгивает через борт атакующего корабля и даже объявляет его своей добычей. Но предводитель спартанцев испытал и слишком сильный удар, и слишком большой позор. Верный кодексу своей страны – лучше смерть, чем бесчестье, – Тимократ обнажил меч, вонзил его себе в сердце и рухнул на палубу. Через мгновение безжизненное тело перевалилось через борт и ушло под воду.
Тот миг мог стать последним и для Формиона. «Парал» беспомощно покачивался на волнах, представляя собой удобную мишень для авангарда вражеской эскадры. Конец и судна, и его командира казался неизбежным. Но удивительным образом ничего не последовало. При виде гибели своего флагманского корабля и эффектного самоубийства наварха, пелопоннесцы оборвали пение и опустили весла в воду. Лишившиеся вождя, они растерялись. Некоторые попрыгали за борт, в илистое мелководье, другие, потеряв голову, принялись бесполезно молотить веслами по воде. Так или иначе, все девятнадцать триер, и те, что сохранили остойчивость, и те, что сели на мель, оказались легкой добычей противника.
Афинские триерархи, остававшиеся в своих десяти триерах, стороживших вход в бухту, затаив дыхание наблюдали за подвигами «Парала». Теперь настал их час. Кто-то подал сигнал к атаке, в ответ раздался оглушительный рев. Все десять судов сорвались с места и устремились в сторону совершенно растерявшегося противника. Оторвавшись от тонущего лефкадийца, к ним присоединилась команда «Парала». Пелопоннесцы попытались было выстроиться хоть в какое-то подобие порядка, но было слишком поздно, инициативой полностью владели афиняне. Пелопоннесцы – кто мог – бросились на юг, афиняне устремились в погоню и в считанные минуты захватили шесть вражеских триер.
А когда погоня перенеслась в открытые воды залива, взору случайного наблюдателя предстало бы красочное зрелище. Вокруг девяти афинских триер, которые пелопоннесцы еще утром вытащили на берег, разгорелось настоящее сражение. Мессенские гоплиты, направлявшиеся быстрым маршем к Навпакту, свернули в сторону и бросились на помощь союзникам. Попрыгав в воду, поднимая тучи ила и брызг, они карабкались на палубы опустевших боевых кораблей, чтобы наконец-то сойтись в рукопашной со спартанцами. Вскоре несколько судов были отбиты. Оказавшись в положении защищающихся, спартанцы с изумлением увидели направляющуюся в их сторону эскадру Тимократа – то, что от нее осталось, – с наседающими на нее гоплитами афинян. Немедленно прекратив сражение с мессенцами, они присоединились к своим товарищам по бегству; при этом, чтобы сохранить себе жизнь, им пришлось отказаться от уже захваченной добычи. Афинянам же в награду достались восемь из девяти безнадежно, казалось, утраченных кораблей.
Наконец Формион скомандовал отбой. Большинству пелопоннесцев все же удалось бежать и даже прихватить с собой одну афинскую триеру с экипажем. Но все равно Формион со своим небольшим воинством одержал грандиозную победу. Теперь уже афиняне исполнили победный пеан, а затем направились в Навпакт. Кто-то обнаружил на берегу выброшенное волнами тело Тимократа. Этот трофей афиняне перенесли к храму Аполлона, расположенному прямо напротив того места, где они переломили ход сражения в свою сторону. Впоследствии стало известно, что спартанцы считают, что на самом деле в тот день разыгралось два сражения и что сухопутную битву выиграли пелопоннесцы. Это позволило им тоже поднять знамя победы – на своем берегу, в Панорме, удаленной на безопасное расстояние от мстительных афинян.
На следующее утро южный берег залива, обычно столь оживленный – и людей полно, и кораблей, – совершенно опустел. Опасаясь прибытия подкреплений из Афин, пелопоннесцы под покровом ночи убрались восвояси: дух их был слишком надломлен для нового столкновения с Формионом, несмотря на то что спартанский флот все еще более, чем втрое, превосходил афинский. За несколько дней до конца осени подошли наконец-то двадцать афинских триер. Столь большую задержку триерархи объяснили сильными встречными ветрами и волнениями на Крите. Впрочем, неучастие их в сражении при Навпакте лишь подчеркнуло блестящее превосходство афинского флота и тактический дар его командующего.
С приходом весны Формион распрощался со своими союзниками-мессенцами и повел свой флот вместе с добычей назад в Пирей. Ему сравнялось шестьдесят, он дал свое последнее сражение, придав одновременно новый импульс слабеющей активности Афин на море и возродив боевой дух соотечественников. После побед при Навпакте и Патрах разговоры о мире со спартанцами замолкли. В честь их афиняне принесли жертву Аполлону в его Дельфийском храме. В портике, примыкающем к месту поклонения, были разложены щиты и оснастка вражеских кораблей – трофеи, захваченные Формионом, – а также установлена стела с высеченными на ней именами восьми участников Пелопоннесского союза, которым Формион нанес поражение. Самого же его отныне окружала аура чуть ли не божественного поклонения. При очередной просьбе о помощи акарняне специально оговаривали, что возглавить афинское соединение должен сын либо другой близкий родич Формиона.
И уж настоящий спектакль начался, когда Формион посвятил Дионису свинцовый треножник. Действо, в ходе которого он достиг подлинного своего апофеоза, разыгралось на сцене тетра Диониса. В честь победителя при Патрах и Навпакте молодой афинский драматург Эвпол написал комедию «Таксиархи» – по имени хора, состоящего из вое-начальников. По сюжету ее Дионис спускается с Олимпа, чтобы поучиться военному ремеслу у Формиона, который и впрямь преподает добродушному, мягкосердечному богу виноделия суровые уроки гребли и рукопашного боя. В одном из эпизодов актер, исполняющий роль Диониса, на самом деле проводит небольшую лодку через сцену, а другой актер, исполнитель роли Формиона, наблюдает за ним с кормы, дает указания и ругает, когда тот, неправильно погрузив весло в воду, обдает его брызгами. Помимо того, Формион приглашает Диониса переночевать на своем прославленном походном камышовом тюфяке. Эвпол со своей быстро завоевавшей широкую популярность комедией стал первым, кто юмористически изобразил превращение зеленого новичка в видавшего виды воина. Наряду с историческими исследованиями и справочниками по тактике морского боя его пьеса сохранила имя Формиона в памяти поколений.
Он был совсем еще мальчиком, когда Фемистокл провозгласил, что Деревянная стена из пророчества Дельфийского оракула – это на самом деле афинский флот, богоданная опора, которая всегда защитит Афины в грозный час. Служение флоту и на флоте стало для Формиона смыслом всей его жизни, и под конец этого служения он принес на алтарь любимой своей Деревянной стены две выдающиеся победы. Долго еще его стратегические замыслы будут жить в памяти и служить примером для подражания морским военачальникам разных поколений. Все те высокие качества ума и духа, что выделяют афинян в кругу иных народов, самое яркое свое воплощение нашли в личности именно этого человека – оптимизм, энергия, изобретательность; и еще – решимость использовать любой шанс, пусть самый призрачный; и еще – железная воля продолжать сражение, даже когда оно кажется безнадежно проигранным и враг уже торжествует победу. Для Формиона победить было никогда не поздно.
По смерти Формиону поставили в Акрополе памятник у западного крыла Пантеона, там, где и Афина, и Посейдон сверху, с фронтона, могут взирать на любимейшего из своих сыновей. Народ предал останки Формиона земле у обочины Священного пути. Ранее честь упокоиться сразу же за пределами городских ворот была предоставлена Периклу, и вот теперь, следом за ним, афиняне поставили памятник Формиону, величайшему своему герою морей.
Глава 12 Маски комедии, маски рулевого (428—421 годы до н. э.)
Когда моряк натянет корабельный
Канат и не захочет отпустить, —
Не миновать ладье перевернуться.
Софокл. «Антигона», пер. Ф.Зелинского
Перикл умер, и некому оказалось в Афинах занять его место. Даже если бы сам Зевс удалился с Олимпа, не осталось бы за ним такой пустоты. Более сорока лет пребывал Перикл на передовой афинской политики, морских дел, театра, полемики между религией и наукой, дипломатии, градостроительства и возведения храмов. Но краеугольным камнем его деятельности как вождя неизменно оставался флот. В глазах демократов из народного собрания флот – это основа силы и престижа государства; флот – это источник средств для осуществления строительных программ; флот, наконец, это несокрушимое, судя по всему, препятствие на пути врагов города. Перикл составил план победоносной войны с пелопоннесцами, но умер, не успев полностью осуществить его. В тени его мощной фигуры пропадали и противники, и наследники. Сыновей Перикла унесла эпидемия чумы, а его блестящий, но непредсказуемый воспитанник Алкивиад был еще слишком молод, чтобы сделаться стратегом или занять иную выборную должность. Кажется, впервые за последнее столетие Афины начали испытывать острую нужду в лидере.
В годы процветания морской империи обычный афинский ремесленник, не имеющий связей со старыми аристократическими родами, мог сделать огромное состояние благодаря одному лишь трудолюбию. Люди эти, производившие все, от бронзовых щитов до музыкальных инструментов, составили новую афинскую элиту и с уходом Перикла сразу же вышли на авансцену городской жизни. Наиболее видной в этом кругу фигурой стал поначалу преуспевающий торговец шерстью Лизикл, муж подруги Перикла Аспазии. Но вскоре он погиб, отправившись для сбора налогов в Малую Азию во главе морской экспедиции. За Лизиклом последовал баснословно богатый магнат – владелец серебряных копий Никий, возмещавший недостаток аристократической родословной демонстративной набожностью, благовоспитанным поведением, щедрой поддержкой разного рода празднеств и успешными действиями на море, например, при Мегарах и Кифере. Ничуть не вредило репутации Никия в глазах людей и то, что имя его означает «Победитель».