А Конон все ждал прибытия персидских триер. Отсрочки и переносы растягивались на годы, и в конце концов Конон был вынужден обратиться непосредственно к персидскому царю, пребывавшему тогда в Вавилоне. Переговоры шли трудно. Гонцы носились от Конона к Артаксерксу и обратно. Дело упиралось в то, что афинянин отказывался преклонить колени перед Царем царей, без чего встреча не могла состояться. Тем не менее последний со вниманием отнесся к его претензиям. Больше того, Артаксеркс предложил Конону самому выбрать перса, который разделил бы с ним бремя командования. Выбор пал на Фарнабаза.
Лето уже клонилось к закату, когда Конон и Фарнабаз повели свой флот, состоящий почти из сотни триер, в западную часть Эгейского моря. Лагерь они разбили возле Книда, в северо-западном углу Малой Азии. Город прославился своим храмом Афродиты, богини, чье рождение из пены морской сделало ее покровительницей моряков. В прежние, лучшие времена Книд состоял в союзе с Афинами, но теперь стал основной базой спартанского флота. Конону противостоял спартанский наварх Пейсандр, обязанный своим положением не столько опыту, сколько родственным связям (он был зятем царя Спарты Агесила). Имея в своем распоряжении 85 триер, Пейсандр в количественном отношении немного уступал афинянам. Конон, чтобы заставить его принять сражение до прибытия подкреплений, решил прибегнуть к той же уловке, которая помогла Алкивиаду одержать победу при Кизике.
Конон начал с того, что на виду у спартанцев повел небольшой передовой отряд афинских триер через залив. Как он и рассчитывал, Пейсандр, повинуясь мгновенному побуждению, велел своим людям занять места на палубе и вышел ему наперерез. Завязалась схватка, и поначалу чаша весов вроде клонилась в сторону спартанцев. Но тут слева показался Фарнабаз с основными силами персидского флота, и над спартанцами нависла реальная угроза окружения. Бросив своего незадачливого флотоводца на произвол судьбы, корабли левого фланга развернулись и поплыли назад, к берегу. Фланг обнажился, афинские триеры окружили флагманский корабль Пейсандра, оттеснили его к берегу и уничтожили ударами таранов. Пейсандр погиб. Конон пустился в погоню за союзниками спартанцев и захватил пятьдесят триер вместе с пятьюстами матросами, большинство из которых позорно попрыгали в воду и пустились вплавь к берегу.
На самом-то деле честь победы при Книде принадлежит персидскому царю, но афиняне отпраздновали ее, как если бы это был их собственный триумф. Что касается Конона, то он одним-единственным удачным маневром заставил забыть о полупоражениях, преследовавших его всю жизнь. Через несколько дней наступило затмение солнца, показавшееся символом конца спартанской талассократии. Морская империя, созданная Лисандром, просуществовала всего одиннадцать лет.
Конон и Фарнабаз без промедления направились в восточную часть Эгейского моря, освобождая по дороге греков от ненавистного владычества Спарты. К движению сопротивления примкнули множество городов и островов, вплоть до Лесбоса. На Самосе и в Эфесе граждане воздвигли бронзовые статуи Конону и его сыну Тимофею, славя таким образом своих спасителей как божественных героев. По совету Конона Фарнабаз заверил греков в том, что, если они по собственной воле выйдут из союза со Спартой, он будет уважать их традиционные формы правления и воздержится от устройства военных гарнизонов. Этот благородный шаг стимулировал отпадение еще большего количества городов от Спарты.
Персидско-афинский флот теперь свободно бороздил моря. Пользуясь теперешней дружбой, Конон и Фарнабаз повели свои корабли к Истму в Коринфе. Там, в храме Посейдона, навархи-победители застали держащих совет бывших союзников Спарты. Менее ста лет назад Спарта собрала тут своих приверженцев для совместной выработки плана сопротивления Ксерксу. За это время мир полностью перевернулся. Сатрап Фарнабаз убедил коринфян и фиванцев объявить войну Спарте, подкрепив свои аргументы изрядным количеством персидского золота. После чего засобирался назад в Азию, уверенный в том, что доставил Спарте немало неприятностей.
У Конона были на этот счет свои соображения. Он планировал продолжить военные действия в греческих водах, используя не только афинские, но и персидские суда. Денег не надо – поборы и контрибуции с покоренных городов покроют все расходы. И еще, Конон предложил переместить флот в Афины, ведь Пирей, если его, конечно, как следует укрепить, – надежная морская база. Фарнабазу предложение понравилось, и он передал Конону не только корабли, но и пятьдесят талантов – дар поистине царский – на строительство укреплений в Пирее. Не то чтобы сатрап испытывал особенно дружеские чувства к Афинам – ему просто хотелось примерно наказать Спарту. «Это для спартанцев настоящий удар, – сказал ему Конон. – Ты не просто делаешь для Афин то, за что они вечно будут тебе благодарны, ты еще и в самое сердце Спарты вгоняешь кол. Они теряют все, что стоило им таких жертв и трудов». Флагманский корабль Фарнабаза отошел от коринфского мола, а Конон, оставшись полновластным командующим объединенного флота, направился домой.
Еще до его возвращения афиняне приступили к восстановлению Длинной стены. Но работа эта, возможно, так и не была бы закончена, если бы не Конон с его персидскими деньгами на закупку материалов и оплату труда каменщиков и плотников. К тому же самое деятельное участие в возведении этих мощных укреплений приняли экипажи его кораблей – тысячи афинских граждан, проведших вдали от дома более десяти лет. А на собственные деньги Конон построил в Пирее храм Афродиты. Покровительница Книда, эта богиня была особенно близка его сердцу, и недаром он вместе с другими афинянами поклонялся ей как Афродите Эвплойе (Благополучное плавание).
Сто лет миновало с тех пор, как Фемистокл был избран архонтом и как начались работы по новым укреплениям Пирея. И вот при реставрации портовых сооружений обнажился фундамент, заложенный еще в те давние годы. Благодарные потомки давно уже перенесли в Афины прах великого человека из Азии, где он умер в изгнании. Отмечая восстановление Пирея, собрание почтило память героя Саламина: в его честь прямо на берегу бухты Канфар были поставлены мавзолей, алтарь и колонна. Один афинский поэт написал по этому случаю следующие строки:
Славно то место, где ты упокоен навеки.
Словно маяк, оно путь указует пришельцам,
Тем, что хлеба нам везут, а потом в путь
обратный стремятся.
Ты же взираешь на вечное это круженье.
Воздвигнув этот памятник основателю флота и герою Саламина, афиняне тем самым словно взяли на себя торжественное обязательство вернуть себе господство на море.
Правда, радовались возрождению морской мощи Афин отнюдь не все. Так, философ Платон убеждал своих учеников, что стенам «лучше бы и далее крошиться в недрах матери-земли». А в новой комедии Аристофана «Женщины в народном собрании» хор сетует на то, как трудно иметь дело с расколотым надвое общественным мнением. Множество граждан, скандирует хор, поддерживают идею строительства новых кораблей, но крестьяне и горожане-богачи против. Да и в реальной жизни сам Конон всячески призывал граждан удовлетвориться вновь обретенной свободой и стенами. А захватнические планы, остерегал он собрание, вынашивает человек, само имя которого – Фрасибул – означает «опасный советчик».
Тем временем этот самый советчик одержал в водах Геллеспонта еще одну победу над Спартой и вернул под крыло Афин Византий и некоторые другие города. И все же сроки старого поколения подходили к концу. «Женщины в народном собрании» – последняя пьеса Аристофана. Конон и Фрасибул, эти архитекторы афинского возрождения, ушли из жизни с разницей в четыре года: первый умер в ходе переговоров с персами, второй – в бою на реке Эвримедонт. Их прах был перенесен в Афины и захоронен на городском кладбище, рядом со Священной дорогой.
Бремя возрождения морской мощи Афин легло на плечи нового поколения стратегов. И они настолько успешно подтвердили претензии города на господство в Геллеспонте, Эгейском море и восточных территориях, что спартанцам пришлось обратиться за помощью к своему давнему покровителю – царю Персии. Раздраженный постоянными сварами на своих западных границах, Артаксеркс составил проект мирного договора и потребовал от всех греков принять его условия.
«Я, царь Артаксеркс, – говорилось в нем, – считаю справедливыми следующие установления. Города Азии, а если говорить об островах, Клазомены и Кипр, должны принадлежать мне. Другим греческим городам, большим и малым, дается право на самоуправление. Исключение составляют Лемнос, Имброс и Скирос, они, как и прежде, остаются за Афинами. Если одна из противоборствующих сторон откажется подписать мир на данных условиях, то я, вместе с другой, согласной на мир, объявляю ей войну на суше и на море, участвуя в ней кораблями и деньгами».
Не успели афиняне и другие греки клятвенно заверить спартанцев в своей лояльности, как те стали нарушать условия царского мира, осуществляя набеги на маленькие города и устанавливая там проспартанские режимы и даже оставляя свои военные гарнизоны. В конце концов один спартанский военачальник даже осуществил во главе десятитысячного отряда ночной налет на Пирей. Успеха он не достиг (рассвет застал медлительных спартанцев еще на марше, в нескольких милях от порта), но заставил афинян во всеуслышание заявить о подрывных действиях Спарты. Массивные ворота в Пирей, остававшиеся открытыми с тех пор, как в Сардах была принесена клятва мира, замкнулись, и Афины начали готовиться к войне.
В одиночестве они не остались. Двадцать шесть лет прошло с тех пор, как Спарта подчинила себе бывших союзников Афин. И вот теперь страх и ненависть к ней заставили их вновь искать дружбы с Афинами. Через год после неудачного нападения на Пирей образовалась конфедерация. По сути, это был Второй афинский союз, созданный по образу и подобию такого же, столетней давности, союза – Делосского (и также, подобно предшественнику, именуемый в свое время просто «Афины и их союзники»). Правда, на сей раз никаких поборов, никакой дани не предполагалось. Афиняне делали все возможное, чтобы избежать повторения старых ошибок, оказавших столь разрушительное воздействие на Делосский союз.