— Выбираться-то надо, да как? Это же сама Зёвана. От нее не скроешься — пошлет стожар-цвет, и конец!
— Я придумаю что-нибудь, — пообещал Буян, хотя и не знал, как поступить.
От разговора их отвлек голос старухи:
— Чего расселись? Идите помогать!
Друзья вскочили. Старуха подошла к лежащей Беляне, обеими руками прижимая к себе дымящийся горшок с резко пахнущим варевом. Тонкими пальцами она выудила оттуда пучок разварившейся в кашицу травы и сказала Власти-миру:
— Рубашку-то порви на ней!
Ослушаться ее было невозможно, и князь рванул тонкую ткань, открыв белое нежное плечо. Кровь присохла к рубашке, и Беляна тихо застонала от боли, когда он обнажил рану.
Руки князя задрожали, когда он чуть было не коснулся ее маленькой груди, но старуха не дала ему отвлечься. Она ловко обложила рану и стрелу кашицей из трав, поглаживая дочери плечо, потом знаком велела Властимиру придерживать девушку на месте за плечи и стала водить руками над раной, бормоча что-то одними губами. Сколько ни прислушивались друзья, не могли расслышать ни звука. Потом старуха вдруг схватила дочь за плечи, надавила — и стрела выскочила вместе со сгустком крови.
Беляна дернулась в руках Властимира и вскрикнула, но старуха уже обкладывала рану травами и заматывала ее чистой тряпицей, которую передал ей Буян.
— А теперь испей, доченька. — И старуха протянула девушке тот же горшок, из которого доставала травы.
Беляна покорно отпила немного. Глаза ее закрылись, она откинулась на рядно и мгновенно заснула.
Старуха поднялась, жестом велев Властимиру и Буяну сесть.
— Что ж, службу вы хорошо справили, — молвила она. — Пора и самим отдохнуть. Прошу к столу, гостюшки!
Она убрала со стола травы, извлекла из печи чугунки, расставила миски и глиняные кружки для молока, отрезала хлеба от целого каравая. Все это она проделала с быстротой и ловкостью молодой хозяйки, принимающей гостей, и друзья не успели опомниться, как перед каждым дымилась, исходя ароматом, полная миска густой мясной похлебки.
Со своего места Властимиру были хорошо видны человеческие кости в углу, но он не решался спросить, чьи это и не грозит ли им с Буяном то же самое. Буян уже беззаботно уписывал ужин за обе щеки, подмигивая князю. Тот попробовал и отдал должное угощению — старуха оказалась отменной стряпухой.
За едой незаметно разговорились — старуха старалась выпытать у них цель их поездки. Памятуя о том, с кем говорит, Властимир не собирался ничего от нее скрывать, но сдерживался, когда более молчаливый на этот раз Буян толкал его под столом ногой.
— Да, трудненько вам будет добраться до гор Сорочинских! — сказала Зёвана. — Я-то вас простила, препятствий чинить не буду. Но есть и иные. Кто вам на пути встретится — про то даже я не ведаю… Ну да ладно! Не со зла вы дочке моей боль причинили. Помогу я вам, чем смогу. Пошли!
Она встала и направилась к двери. Друзья последовали за ней, и Буян успел сжать руку Властимира, призывая к осторожности.
Покинув избушку, старуха направилась за дом, огибая заросли крапивы и бузины. Дальше они миновали густую поросль молодых деревьев и уткнулись в тын из старых, уже трухлявых и замшелых бревен, заостренных на концах. Старуха ловко пролезла в щель между двумя бревнами и поманила за собой своих гостей.
Пройдя вслед за ней, они оказались на заброшенном капище, обнесенном тыном, похожим на зубы дряхлого старика, — колья ограды потемнели, покосились, а иные совсем упали. Все капище заросло бурьяном, в котором с трудом можно было разглядеть остатки землянки жреца. Зато сразу бросался в глаза идол, вырезанный из толстого ствола липы.
Он изображал поднявшуюся на задние лапы медведицу, с двумя медвежатами. Один малыш, чуть крупнее, прижался к ее ногам, второго она, почти как человеческая женщина, держала у груди — медвежонок цеплялся за нее лапками и пучил испуганные глазенки. Идол был старый, но еще крепкий. В колоде под лапами медведицы была ямка, в которой оставались угли.
Старуха набрала сухих веточек, сложила их в ямку, порылась в спутанной траве в основании статуи и нашла там кремень с огнивом. Ловко высекла искру и подождала, пока разгорится костерок.
— У кого есть что в дар? — спросила она, не сводя глаз с огня.
Буян сунул ей в морщинистую руку сорванный с дерева лист. Старуха досадливо покривилась, но ничего не сказала и бросила лист в огонь. Ее губы чуть шевелились. Скосив глаза на Буяна, Властимир увидел, что тот тоже что-то бормочет.
Оставленный без подкормки огонек быстро прогорел. Старуха вынула щепоть еще горячего пепла и долго рассматривала его.
— Что ж, — проскрипела она, сунув его ооратно. — Идти вам еще долго, и путь ваш будет труден. Вижу, ждут вас опасности, и опасности немалые. Я постараюсь умилостивить богов, чтобы дали они вам добрый совет и не мешали в пути…
— Скажи-ка, а удастся ли нам выполнить то, ради чего мы пустились в дорогу? — спросил Властимир.
— Это зависит от того, что скажут мне боги, — уклончиво ответила старуха. — Но пока могу сказать — ничего не бойтесь, ничего вам не грозит под моим кровом. Пойдемте — скоро уж вечер, вам надо отдохнуть. Это мне покоя не будет до утра — все о вас буду заботиться!
Она погладила лапы медведицы и пошла к дому.
Солнце скрылось за деревьями, и на поляне быстро сгустилась тьма. Прохлада пробиралась под плащи. Крапива за избой оделась каплями росы, словно скатным жемчугом. Над головами уже посверкивали звезды.
Буян поймал за полу плаща согнувшегося, чтобы шагнуть в избу, князя:
— Погоди, друг.
Тот разглядел в темноте загадочный и тревожный блеск глаз гусляра, придвинулся ближе:
— Ты чего?
— Слушай меня, княже! Понял я — не настоящая это Зёвана. И нам надо быть настороже, ежели хотим живыми остаться.
— О чем ты, гусляр? Буян поднес палец к губам:
— Молчи, княже. Я тут кое-что заприметил… Подожди меня здесь!
Оставив князя, он проворно бросился к зарослям крапивы, спустил рукав рубашки, чтобы на обжечься, и нарвал верхушек растения. Вернувшись, он отряхнул их от росы, оборвал увядшие листья. Потом достал из-за голенища нож. Проверив его остроту, гусляр довольно кивнул и сунул нож обратно.
— Вот теперь пошли в избу, княже. Да чур — во всем меня слушайся, а не то лежать твоим костям в той же куче.
— Откуда знаешь?
— Оберег подсказал, — загадочно молвил Буян, первым входя в дом.
Властимир последовал за ним, не говоря ни слова, хотя был твердо уверен — на сей раз недоверчивый гусляр ни разу не дотронулся до оберега.
В избушке старуха возилась у полатей и обернулась, когда они вошли:
— Проходите, гостюшки дорогие. Я тут вам постелила. Тесновато у нас, так что не взыщите — вместе ляжете.
— Ничего, бабушка, — весело ответил Буян, толкнув князя локтем в бок. — В тесноте, да не в обиде. За доброту тебя благодарим!
Он отмахнул поклон, и старуха расцвела в улыбке:
— Учтивый ты, молодец! Проходите, устраивайтесь, только тихо — не разбудите Беляну…
Девушка металась во сне. Друзья прокрались мимо на цыпочках. Тут старуха заметила у Буяна крапиву.
— А это тебе зачем? — Она протянула к крапиве руку, но отдернула, ожегшись. — Али ночных комаров-кровопивцев боишься?
— Угадала, бабушка, — кивнул Буян. — Певец я — вдруг ко двору какому пригласят, а я весь в укусах.
— Следишь ты за красой своей, ровно девка, — покачала головой старуха, — но тут тебя комары не потревожат. Выкинь ее да спать спокойно ложись!
Буян с готовностью сунул траву в загнеток печи и подмигнул князю.
— Ну, ложитесь, гости. — Старуха направилась к выходу — Я только на лошадок ваших последний раз взгляну и тоже на покой. Ночь на дворе…
Когда за ней закрылась дверь, с гусляра моментально слетела сонливость. Он прыгнул к печи, выхватил крапиву и разбросал ее вокруг их ложа. Потом ножом очертил круг и в изголовье воткнул тот нож в доски.
Властимир внимательно наблюдал за ним.
— Чего это ты?
— Ложись, не сомневайся, князь! — сказал гусляр, стаскивая рубаху. — Да смотри у меня!
— Скаженный ты, Буян. Одно слово — скаженный, — вздохнул Властимир, устраиваясь спать.
ГЛАВА 17
Тревога пробудила Властимира среди ночи. Он вспомнил, что уже после того, как они легли, вошла старуха, пристально посмотрела в их сторону, но ничего не сказала и вышла опять. Он все ждал, что опять заскрипит дверь, пропуская ее в дом, но не дождался и уснул под мирное сопение Буяна. И вот теперь его что-то пробудило.
Не открывая, глаз, он прислушался, Царила полная тишина, нарушаемая только дыханием спящих людей да тихим шелестом листьев за окном.
Буян ткнулся ему носом в плечо. Властимир попробовал осторожно снять с себя его руку, но тот неожиданно крепче обхватил его за плечи и придвинулся ближе. Князь понял, что гусляр только притворяется спящим. Коснувшись губами уха Властимира, Буян шепнул:
— Только молчи и глаз не открывай. Понял?
Властимир не успел спросить почему, как дверь заскрипела, открываясь. Любопытство все-таки заставило его посмотреть, что случится.
На сей раз старуха была будто выше ростом и как-то светилась. Она шла прямо на них, вытянув руки, как слепая. Глаза ее горели угольями и освещали избу. Князь с ужасом увидел, что Зёвана изменилась — стала выше, стройнее и моложе. Волосы ее рассыпались по плечам. Она что-то бормотала о черном соке и крови вороны. Руки ее дрожали, пальцы сжимались и разжимались, словно она пыталась стиснуть кому-то горло. Вдруг она вскинула руки и закричала пронзительным голосом. Князь от неожиданности вздрогнул, и рука Буяна опять сжала его плечи.
— Только не шевелись, — прошептал гусляр.
Ведьма бросилась к ним, но внезапно остановилась, дойдя до круга. Очи ее полыхнули так ярко, что при их свете князь с удивлением понял, что перед ним не старуха, а молодая женщина. Однако радости это не доставило.
С воем ведьма попробовала подобраться с другой стороны, но наступила босой ногой на крапиву. Что-то треснуло, лопнуло с хрустом, будто льдинка под ногой, и ведьма взвизгнула, скача на одной ноге.