— Вот что, доктор, к завтрашнему дню вы должны поставить меня на ноги.
— Посмотрим, возможно ли это.
— Плевать, что станет со мной потом. Главное, чтобы я смог завтра вечером выйти из дому и продержаться всю ночь.
— Ну разумеется, если это в моих силах…
— В силах или не в силах, вы должны!
— Позвольте мне сначала вас осмотреть, — взмолился Дарио, не сомневаясь, что больной бредит.
Вардес распахнул шелковую пижаму на безволосой белой жирной груди. Дарио очень тщательно его выслушал и понял, что у Вардеса воспаление легких. Пока больной застегивал пуговицы, врач попытался вразумить его:
— Видите ли, мсье, завтра вам никак нельзя встать с постели.
— Я должен! — взревел Вардес.
— Иначе будут серьезные осложнения.
— Что со мной?
Но Дарио медлил с ответом, и Вардес в бешенстве ударил кулаком по спинке кровати.
— Что со мной, черт возьми?
Врач хотел объяснить мягко, но невольно прорвалось раздражение:
— Лучше уж я вам скажу, иначе вы наделаете глупостей. Итак, у вас воспаление легких. Будете слушаться — выздоровеете, обещаю. Но если вскочите завтра, процесс может стать необратимым, повлияет на сердце и…
— Умру, что ли?
— Да, вы можете умереть.
— А мне все равно, доктор. Я не живу, а мучаюсь. И мучаю всех вокруг. Чем скорей это кончится, тем лучше для меня и для других. Завтра я встану и буду играть. У вас впереди еще сутки, делайте что хотите… Но завтра я должен встать! Я чувствую, что мне по-настоящему повезет. Удача приходит редко, и нужно ухватить ее во что бы то ни стало, никто не знает, придет ли она опять. Удача — главное, а на все остальное…
Тихий голос звучал глухо, прерывисто. Вардес говорил очень быстро. То бредил, то приходил в себя.
Дарио покачал головой:
— Простите, мсье, но вашу просьбу исполнить невозможно. Я не могу вас исцелить заклинанием или возложением рук. Чудеса не в моей власти.
— Накачайте меня чем-нибудь, чтобы я продержался ночь.
— То есть как, накачайте?
— Десять лет назад один ваш коллега, тоже азиат, мигом поставил меня на ноги. Я вот так же по-дурацки захворал, и довольно серьезно. А он вколол мне что-то — кофеин, стрихнин, — вам видней, что нужно вколоть. Взбодрил меня, как лошадь перед скачками. Назавтра я был на ногах.
— Ну а потом?
Вардес закрыл глаза.
— Потом не помню. Но как видите, жив, не помер.
— Во-первых, десять лет назад вы были моложе, — спокойно возразил Дарио. — Во-вторых, мой долг…
— Заткнитесь о долге! — надрывно прохрипел Вардес. — Я знаю, с кем имею дело, потому и позвал вас. Элинор Муравина рассказала мне. Вы что, не знали? Элинор — моя любовница.
Дарио молчал.
— Я хорошо заплачу, не бойтесь. Заплачу, сколько скажете. Знаю, вы рискуете, но ведь и аборт — дело незаконное. Здесь за здорово живешь ничего не получишь, доктор.
— Не могу, — пробормотал Дарио.
— Бросьте! Отлично можете, по голосу слышу!
— Нет, правда не могу, — выкрикнул Дарио и отчаянно замотал головой, хотя внутри зашевелилась мыслишка: «Сделаю-ка я ему укол, вполне безвредный, он поверит, что завтра у него прибудет сил на всякие безумства, а сам уснет. Предварительно заплатив, конечно. Когда проснется, мы с Кларой и Даниэлем будем уже далеко. Верну долг Мартинелли, и поминай как звали!»
— Не искушайте меня, — вырвалось у Дарио помимо воли.
Вардес все твердил, не открывая глаз:
— Накачайте меня, доктор! Всего на одну ночь! Мне это очень важно!
— На черта я вам сдался?! — завопил Дарио. — На что вам моя помощь? Хотите умереть, идите в проклятое казино, хоть к самому дьяволу! Мне-то зачем брать грех на душу?
Чтобы не поддаться искушению, он поспешно выскочил из комнаты, подхватив свою шляпу и чемоданчик, которые во время осмотра лежали в ногах у больного. Сбежал по лестнице вниз и долго мерил из угла в угол пустынную террасу, пока не завидел уже знакомого привратника.
— Мне нужно поговорить с мадам. Господин Вардес очень плох.
Слуга попросил подождать, пока о нем доложат. Дарио присел на мраморную балюстраду. Был душный майский вечер, чувствовалось приближение грозы. Вокруг дома росли дивные сосны, и в раскаленном воздухе застыл пряный аромат хвои. Доктор отер со лба пот, с сомнением косясь на окно спальни Вардеса. Промышленник и так одной ногой в могиле. Его организм ослаблен алкоголем, недосыпанием из-за карточной игры и вряд ли справится с болезнью. «Может быть, я зря упустил… Господи! Нет же, я поступил абсолютно правильно. Одно преступление уже совершил, лишил Элинор ребенка, но тогда меня вынудила злая нужда, мы умирали с голоду. Теперь совсем другое дело. Если пойду по этой дорожке, скачусь до самого дна!»
На террасе появилась Сильви Вардес и поспешно направилась к нему. Такая легкая, в белом платье. И хотя она была бледна и встревоженна, снова на душу Дарио снизошло удивительное умиротворение, как тогда в ресторанчике, — словно бы она прикоснулась нежными прохладными руками к его воспаленному лбу.
Внутренняя смута улеглась. Он пересказал ей в общих чертах разговор с Вардесом.
— Мы с вами сейчас к нему поднимемся, — сказала мадам Вардес, внимательно выслушав его.
— Мадам, прошу вас, будьте осторожнее. Вы не должны сами за ним ухаживать. Конечно, сейчас он слаб, но все равно способен на что угодно и просто опасен для окружающих. Он абсолютно непредсказуем. Позвольте, я найду для него сиделку.
— Там видно будет. Вы мне расскажете, что нужно делать. Нельзя же его бросить в таком состоянии.
Они вошли в спальню Вардеса. Тот спал неглубоким тревожным сном, метался и стонал. Дарио выписал лекарства, дал все рекомендации. Под конец прибавил робко:
— Я боюсь оставить вас одну, мадам. Он проснется в ярости, как бы вы не пострадали!
Она усмехнулась:
— Наедине он мне не страшен, — и прибавила, помолчав: — Гораздо тяжелее, когда он срывается на людях, скандалы его компрометируют. К счастью, до определенной черты он умеет себя сдерживать. И создает иллюзию, будто он просто дерзкий игрок, деловой человек с фантазиями и причудами, но в действительности вполне разумен. Многие верят, что он разыгрывает роль дебошира нарочно, чтобы эпатировать публику. Он часто говорил, что деловые люди должны заботиться о саморекламе не меньше, чем боксеры и звезды эстрады. Пока все считают, что это тонкий расчет, ему ничего не грозит.
И, понизив голос, прибавила:
— Доктор, по вашему мнению, он вменяем?
— Он на грани безумия.
Вардес открыл глаза. Она поспешно выпроводила Дарио.
— Уходите, доктор, быстрее. Я сама пошлю за всем необходимым. Лучше, чтобы он вас пока не видел. Сейчас у него слабость, жар, будем надеяться, он и не вспомнит о своей странной просьбе. Не напоминайте ему, уходите. Ведь вас, наверное, ждут?
Дарио медлил. Ей он не мог соврать, будто у него обширная практика, будто он вечно занят и страшно утомлен, — язык не поворачивался. Он ответил правду, радуясь собственной честности:
— У меня масса свободного времени, мадам. Меня никто не знает. У меня почти нет пациентов.
— В таком случае, могу ли я вызвать вас сегодня ночью или завтра, если понадобится?
— Конечно, если ваш муж пожелает.
— Его пожелания тут ни при чем, — быстро проговорила она. — Вас вызову именно я, муж серьезно болен.
Дарио от души восхитился, что тихий нежный голос, оставаясь спокойным, выражал теперь по-истине королевское достоинство и непреклонность. И снова признался себе: не будь у мадам Вардес такой внутренней силы, она бы не покорила его.
Прощаясь, она сказала шутливо:
— Но не могу ручаться, что муж встретит вас доброжелательно и любезно.
— Я все равно приду по первому зову, — горячо заверил он.
И ушел.
10
Промышленник выздоровел. Дарио понимал, что спас ему жизнь, и радовался, хотя Вардес вызывал у него сильнейшую неприязнь, а по временам даже ненависть.
По два раза на дню из «Каравеллы» за врачом присылали автомобиль. Дарио не мог отогнать назойливой мысли о будущем вознаграждении, стыдясь самого себя, своей жадности и расчетливости. В те дни основными его чувствами были стыд и жажда обновления. Он страдал, оттого что так непоправимо низок, жалок, и тщетно желал измениться внутренне и внешне.
Сильви Вардес была его идеалом. Он трепетал и преклонялся перед ней не потому, что она богата; Сильви обладала качествами, о которых Дарио знал лишь понаслышке: чувством собственного достоинства, бескорыстием, безукоризненным тактом, благородной гордостью, позволявшей не замечать пороки и недостатки других. «Вот чем пленили меня европейцы, — размышлял он. — В Европу меня привела не только погоня за успехом, наживой, комфортом, крышей над головой, хорошей одеждой, сытной едой. Богатые благополучные французы! Вы презираете меня, а я тянусь к вам, потому что вы образованны, хорошо воспитаны, нравственны, потому что вы как небо от земли отличаетесь от меня и от прочей сволочи, среди которой я вырос».
Он впервые встретил живое воплощение своей давней мечты.
И болезненно ощущал собственное ничтожество и ее недостижимое превосходство. О влюбленности и речи быть не могло, Дарио не мог и помыслить о Сильви с вожделением; но иногда страсть прорывалась сквозь толщу запрета, словно огонь, вспыхивающий из-под слоя пепла. Дарио понимал, что чувственность у него в крови, — тут ничего не изменишь, как не изменишь цвет кожи, глаз, форму носа, — но с отвращением подавлял малейшие ее проявления.
Однажды он провозился с больным допоздна, и Сильви пригласила его отужинать с ней.
— Я не смею, — вырвалось у него.
Сильви, казалось, не заметила. Она словно бы видела его насквозь и понимала, как ему неловко и трудно. Спросила только:
— Но может быть, вас уже ждут?
Конечно, Клара его ждала. Если он задержится, что скажет Клара?
Будет только рада. Знакомство с Сильви Вардес — невероятная удача, немыслимый прыжок с самого низа на высшую ступень. Для них с Кларой Вардесы — боги. «Ты знаешь, я уверен: мадам Вардес аристократического происхождения», — не раз говорил он жене, гордясь, что вхож в их дом.