– Я уже сказал это, – холодно ответил он, и Йолинь вновь поморщилась от тех эмоций, что пропитывали каждое его слово.
Несколько секунд ей потребовалось, чтобы найти в себе силы заговорить, ничем не выдав тех чувств, что она сейчас испытывала.
– Я окажусь права, если скажу, что и вам не оставили выбора в этом вопросе?
Рик не сразу нашелся с ответом, все же не слишком хорошо говорить женщине, тем более будущей жене, что она ему неприятна. Но, с другой стороны, лучше сразу расставить все акценты в их взаимоотношениях.
– Вы проницательны.
Казалось, принцесса не была удивлена его ответом, и что поразительнее всего, это ее не оскорбило. Хотя о чем можно судить по этому каменному выражению, что, похоже, не меняется и универсально подходит под все виды эмоциональных проявлений. Не к месту воображение подкинуло картину, как спустя лет десять он будет показывать друзьям свою фамильную галерею с портретами жены и комментировать: «О, это Иола грустит, а вот тут радуется, а здесь она зла» – и ряд совершенно одинаковых полотен, где девушка будет изображена в одной позе, с неизменным выражением лица, а отличать он их будет по платьям, надетым на ней.
Картинка немного подняла настроение, зато вот принцесса едва заметно нахмурилась, разглядывая его.
– Вы… боялись, что ваш ответ разозлит меня? – спросила она, но тут же отмахнулась от этого вопроса, словно не понимала, как могла позволить себе спросить нечто подобное.
– Неважно. Тогда, раз этот брак вынужденная необходимость для нас обоих, возможно, вас устроит, если после заключения брачного союза я останусь жить здесь? И фактически мы останемся столь же чужими друг для друга, как это было прежде? – сказав последние слова, Йолинь невольно затаила дыхание в ожидании ответа, от которого, как ей казалось, зависела вся ее дальнейшая жизнь.
– Это неприемлемо, – скрепя сердце ответил Рик. – Требования Совета к соблюдению условий брачного договора, заключенного с вашим отцом, ясно дают понять, что по вступлении в брак ответственность за пребывание и проживание в нашей стране принцессы Аира переходит на супруга. Но смею заверить, ни на ваше приданое, ни на исполнение супружеского долга я не претендую. Единственное, я обязан настаивать на совместном проживании.
– Но почему? – не сумев удержаться от вопроса, спросила Йолинь, ощущая себя утопающим, у которого выдернули из рук последнюю соломинку, что еще могла удержать обреченное тело на поверхности.
– Это моя ответственность, – коротко ответил Рик. После недолгой паузы, которая вдруг повисла в комнате, он продолжил: – Нам следует обсудить детали церемонии. Я знаю, как важно для женщины торжество по случаю…
– Нет, – жестко оборвала его Йолинь. – Это не имеет значения. Я не хочу ни торжеств, ни каких-либо обязательных гуляний. Церемония и ничего более.
Странным образом Рик почувствовал себя уязвленным. Не то чтобы он был не рад такому решению женщины. Но все же, разве не он должен был с нескрываемым отвращением отбрыкиваться от брака?
А тут выходило, что он неприятен ей настолько же, если не больше, насколько и она ему. И не то чтобы его это расстраивало, но по необъяснимым причинам задевало. Йолинь же вдруг почувствовала, как та самая цепочка, невесомая, такая изящная и прекрасная, о которой она уже успела позабыть за два последних года, вдруг повисла якорной цепью на ее груди, пригвождая к земле. Дышать вдруг стало тяжело, держать маску невозмутимого спокойствия болезненно сложно, но как показать, что у тебя на душе? Все одно как обнажиться перед незнакомым мужчиной. Прежде она могла бы возмутиться… возможно. И если даже не закричать во всю силу легких, то хотя бы попытаться избежать нежеланного союза.
«Хм, однажды я так и поступила…»
И к чему это привело? Каковы были последствия для нее? Для десятков людей, которые понесли ответственность за нее? Сбежать сейчас? Куда?.. Куда! Некуда бежать. Нет ни денег, ни связей, ни друзей, ни дома, где бы ждали. Ничего нет и некуда идти. В своей стране она умерла, для своей семьи – она мертва! Да и смогла бы она вновь жить во дворце Аира, если бы возникла такая возможность? Сейчас, после того, через что она прошла. Она знала ответ: нет.
Когда-то Дэй сказала ей, что покаяние не в том, чтобы отринуть мир, а чтобы его принять. Суметь ступить на верный путь и делами, а не страхом перед жизнью, изменить собственную реальность. Йолинь не была с ней согласна тогда, да и сейчас не слишком понимала, как это может сработать в ее случае. Живя в одиночестве, она была странным образом счастлива. Раны, что никак не заживали в душе, не гноились, но и не излечивались. Они просто были там. Никем и ничем не потревоженные. Это была ее зона комфорта. Она не касалась мира, он не касался ее. И все это время, словно муха, залипшая в меду, она находилась в состоянии покоя, если можно так сказать. Не развивала приобретенные способности, не пыталась их контролировать. Не старалась искупить причиненный вред, но и не пыталась вредить больше. Только вот, словно непокорный ручеек, чувство вины с каждым днем понемногу подтачивало камни ее души. Она и сама не заметила, как превратилась в трусиху, которая просто боится. Боится жить, любить, пытаться.
– Что ж, раз так, то я не хотел бы задерживаться в Аранте дольше необходимого. И если вы не желаете пышных торжеств, то мы могли бы принести свои клятвы в ближайшие дни, – на этой фразе Рик несколько замялся. Какие могут быть клятвы в их случае? Клясться в чем? В любви? В уважении? В том, что только смерть разлучит их или воля богов? Все слова теряли смысл в их случае. Все, в чем мог он поклясться, так это в том, что будет терпеть ее столько, сколько потребуется. – И подпишем необходимое соглашение для вашего отца.
Некоторое время Йолинь не могла найти в себе сил, чтобы ответить. Казалось, ее губы предательски отказывались ее слушаться. Они словно онемели, не желая произносить слов согласия. Вот сейчас она скажет одно-единственное слово, и ее жизнь взорвется многообразием боли, изменений и эмоций. Она не хотела, чтобы ее едва устоявшийся мир менялся. Не желала вновь сталкиваться с реальностью, где все знают, кто она и что сделала. Когда ты идешь по улице, а спину жалят десятки недобрых мыслей. Каждый хоть как-то, но выражает свое недовольство. Кто-то брезгует, кто-то ненавидит, кто-то презирает. Сейчас рядом с ней был только Рик, но и этого было вполне достаточно, чтобы ощутить все это в полной мере.
Глубоко вздохнув, невольно прикрыв глаза, она наконец произнесла:
– Конечно, так будет в самый раз.
На ее лице не дрогнул ни единый мускул, но вот что скрывалось под тонкой белоснежной кожей…
Рик уехал не прощаясь. Без лишних слов он вышел из дома Йолинь, оставив принцессу в таком привычном спасительном одиночестве. Усталость накатила на Иолу, стоило за северянином негромко хлопнуть двери. Сильно захотелось спать. Или просто лежать без движения. Ничего не чувствовать, не помнить, забыть…
Йолинь проспала сутки. Казалось, что это был сон на грани жизни и смерти. Странное забытье снизошло на нее в тот день. Но вот, проснувшись от резкого стука в дверь, она кое-как выбралась из кокона одеял, в который завернулась, чтобы не топить печь, и подошла к двери.
– Кто там?
– У меня письмо, – отозвался звонкий девичий голосок.
– Сейчас, – ответила она, отодвигая давно проржавевшую щеколду и просовывая в маленькую щель приоткрытой двери руку. – Давай.
Яркое полуденное солнце на миг ослепило девушку, и она болезненно сощурилась.
– А тебя что, пчелы покусали? – простодушно заявили откуда-то снизу.
Все еще продолжая щурить глаза, Иола посмотрела на маленького гонца. Пухлая девочка лет восьми, с румянцем во всю щеку, тонкими белыми косичками, смотрела на нее огромными голубыми глазами, не скрывая своего сочувствия.
– Меня прошлым летом тоже искусали в лесу. Лицо раздуло еще похлеще, чем у тебя. Глаза только на второй день открылись.
– Сочувствую, – сказала Йолинь, представляя, как со стороны выглядела она для этого ребенка. Нечесаная, опухшая от долгого сна и похожая на пугало куда больше, чем на заморскую принцессу.
– Взаимно, – деловито кивнула девчушка, просовывая в образовавшуюся щель туго свернутый свиток. – Это тебе, наверное? Сказали сюда снести.
– От кого? – спросила принцесса, принимая послание и выуживая из рукава маленькую монетку для девочки.
– Рикхард Властитель Грозового Перевала. От него вроде как.
Спровадив словоохотливую девчушку, Йолинь распечатала свиток, чтобы прочитать всего несколько слов: «Завтра в полдень мои люди доставят Вас в Дом Совета».
«Доставят Вас» – эта фраза зацепила ее более всего. Не то чтобы она не понимала своего положения, но, боги, как ей надоело, что ее «доставляют» из одного места в другое. Оказывается, спустя два года это все так же неприятно, как и прежде.
Досадливо швырнув послание в приоткрытую печь, Йолинь вышла во двор. Склонившись над небольшим тазиком для умывания, она уже опустила кисти рук, чтобы зачерпнуть воду и умыться, как ее взгляд зацепился за женщину, что смотрела на нее с водной поверхности.
– Бог ты мой, во что же я превратилась… – ошарашенно пробормотала она, рассматривая колтун, что образовался вместо волос после долгого сна, отечные веки, тусклые безжизненные глаза. – Кто это? – очень тихо прошептала она, смотря, как отражающаяся в воде женщина удивленно вздергивает бровь. Этой тетке было лет пятьдесят, она прожила долгую несчастную жизнь, ее бил муж и ненавидела родня. Это не может быть она! – Я? – пискнула она.
Когда у женщины в отражении странно увлажнился взгляд, а по щеке заструилась крошечная слеза, Йолинь все еще не сразу поняла, что это она плачет. Дрожащей рукой она сняла эту одинокую слезинку со щеки, поднесла к глазам, понюхала, а потом не удержалась и попробовала кончиком языка.
– Правда соленые, – пробормотала она. – Надо же…
И тут же решительно зачерпнула в ладони ледяную воду, раз и навсегда смывая с лица… слезы. Она и забыла, когда последний раз позволяла себе подобную роскошь, как слезы. Боги, ведь плачут только дети?! А тут принцесса…