– В жизни не слышал такой отъявленной чуши!
От удивления дознаватель Данон заморгал:
– Прошу прощения?
– Эта ваша версия просто курам на смех! Вы напортачили в своем расследовании!
– Сударь, – оскорбленно отозвался Данон, – я понимаю, что перенесенный удар лишает вас хладнокровия, но я попросил бы проявить ко мне некоторое уважение.
– Вся ваша паршивая теория и гроша ломаного не стоит! Вероятность того, что Вивиана окажется над балкой ровно в момент замыкания, практически равна нулю!
– Ну и что? Как это ни маловероятно, однако же такое могло случиться. Только это и имеет значение!
– Я уверен, что ток должен был уйти в металлический каркас корабля или что-то в этом роде!
– Не до такой степени, чтобы стать безопасным, если находишься непосредственно над источником.
– Что за херня!
– Осторожнее, молодой человек! – зарычал Данон. – Как бы вам, несмотря на все пережитые потрясения, не оказаться в карцере! Насколько я знаю, вы не специалист. Свое заключение вынесли эксперты, официально признанные папской юрисдикцией!
С самого начала разговора Танкред, не говоря ни слова, наблюдал за дознавателем. Поведение Данона казалось ему вымученным, куда менее естественным, чем накануне. Он заметил, что тот часто бросает нервные взгляды куда-то им за спину, в правый угол. Выбрав момент и пользуясь тем, что все внимание обращено на обоих мужчин, давших волю своему гневу, Танкред обернулся и незаметно оглядел ближайшие секции. Через несколько секунд он заметил какого-то субъекта, неподвижно сидящего в темном углу в глубине зала. Танкред не смог различить его лицо, но был уверен, что тот за ними наблюдает. Он медленно отвернулся и легким кивком указал на странную личность Энгельберту.
Тем временем перебранка между Льето и дознавателем становилась все жарче и грозила перерасти в нечто более серьезное. Фламандец уже готов был вскочить. Танкред удержал его за руку и властно заговорил:
– Дознаватель Данон, прошу вас, соблаговолите извинить солдата Турнэ. Как вы сами заметили, он перенес серьезный шок и до сих пор не пришел в себя. Я знаю, что многое он сказал, не подумав.
Льето выпучил на него глаза. Не менее удивленный Данон явно не знал, каким богам теперь молиться. Танкред поднялся со стула и заставил Льето поступить так же.
– Как бы то ни было, господин дознаватель, мы благодарны вам за то, что вы проинформировали нас о результатах расследования, и остаемся в вашем распоряжении, если понадобимся.
– Я… э-э… Все нормально, в этом и заключается моя работа на борту, – ответил Алькандр Данон, обескураженный тем, какой оборот внезапно приняла ситуация. – Я постараюсь забыть клеветнические намеки вашего друга.
Льето собрался было ответить, но Танкред сильно сжал ему руку, принуждая к молчанию. Данон, испытывая явное облегчение от перспективы избавиться от этих нарушителей спокойствия, добавил:
– Вас вызовут через несколько дней, чтобы заполнить кое-какие документы. И тогда мы сможем считать дело закрытым.
– Спасибо большое, господин дознаватель, – поклонился Танкред. – Хорошего вам дня.
Данон что-то пробормотал в ответ, уже уткнувшись носом в другое досье. Без лишних слов Танкред и Энгельберт поспешили к выходу, таща за собой Льето, слишком удивленного, чтобы протестовать. Танкред бросил незаметный взгляд через плечо, проверяя, по-прежнему ли человек в тени за ними следит. Стул был пуст.
Как только они оказались снаружи, Танкред потянул их на проходящую недалеко Центральную аллею. На главной артерии «Святого Михаила» кишела толпа народа и плотным потоком двигался транспорт. Много шума и суеты – как раз то, что требовалось.
Льето продержался недолго:
– А теперь объясните, что на вас нашло!
Ему ответил брат:
– Похоже, Танкред кое-что заметил…
– Кое-что? Что именно?
– Дознаватель Данон как минимум здорово нервничал во время нашей беседы, – пояснил Танкред. – Он все время смотрел нам за спину.
– Ну и что? – буркнул Льето, не расположенный принимать на веру никаких объяснений.
– А то, что я заметил в глубине зала человека, которого, похоже, очень интересовала наша беседа.
– И кто это был?
Судя по всему, терпение Льето было на исходе, так что Танкред перешел к сути дела:
– Не знаю, я его никогда не видел. Зато всегда с первого взгляда узнаю члена Legio Sancta[50].
Среди многочисленных боевых подразделений, которыми располагал Ватикан, Legio Sancta был проводником его воли во всех военных структурах, подвластных папе. В то же время эта группа не имела никакого официального статуса. Некоторые считали ее членов банальными исполнителями грязных поручений на службе у католических сеньоров. Когда речь заходила о сомнительных делах, в которые был замешан легион, не единожды упоминалось имя герцога Нормандского, Роберта Монтгомери. Вот почему Танкред был в курсе. На борту связь между нормандским сеньором и этими самозваными подручными полиции была настолько очевидной, что Legio Sancta даже получил прозвище «легион Роберта Дьявола».
Льето остановился прямо посреди дороги, не скрывая своего недоверия:
– Legio Sancta? Надеюсь, ты шутишь.
– Даже и не думал. А тот легионер прямо-таки гипнотизировал нашего дознавателя.
– А как ты узнаёшь члена Legio Sancta, когда его видишь?
Возможно, Льето вложил в свой вопрос больше сарказма, чем собирался, но Танкред решил не обижаться по пустякам. Он посмотрел на носки своих башмаков и вздохнул с видом человека, знающего, что сейчас придется давать объяснение кому-то, кто все равно его не поймет, но тут вмешался Энгельберт:
– Я, конечно, не так поднаторел в подобных штуках, как Танкред, но мне тоже показалось, что тот человек вел себя не очень естественно.
– Допустим, вы попали в точку, но какого дьявола этому чертову легиону понадобилось лезть в нашу историю?
– Представления не имею, – признал Танкред.
– Значит, вы мне сейчас на голубом глазу говорите, – снова дал волю гневу Льето, – что я был прав, когда сцепился с тем говнюком-копом! Все их россказни о несчастном случае всего лишь куча брехни!
– Мы говорим совсем другое: не надо было тебе так привлекать к себе внимание! – разозлился Энгельберт. – Если тот дознаватель врал, то наверняка не по собственной воле, так что бесполезно наезжать на него, не подумав!
– Если Legio Sancta рыщет где-то поблизости, – подхватил Танкред, – значит что-то их беспокоит или интересует. В обоих случаях они замнут дело, чтобы развязать себе руки. А поэтому нет смысла бороться на официальном уровне; что бы ты ни делал, последнее слово останется за ними, стоит им подергать за ниточки.
– Это подло, – простонал Льето, – и слишком несправедливо! Нельзя им спускать такое!
Танкред всем сердцем стремился поддержать друга, но в эту минуту чувствовал себя таким беспомощным, что не знал, как ему ответить. Ощутимое страдание молодого человека и ему причиняло боль. Энгельберт попытался найти выход:
– А может, подать ходатайство в Верховный суд?
– Если кто-то действительно хочет закрыть дело, это ничего не даст, – вздохнул Танкред.
– Я не допущу, чтобы им все сошло с рук, – прорычал Льето, сжав челюсти. Потом воздел палец к небу. – «Мне отмщение! И Аз воздам!»[51]
Услышав это, Энгельберт пришел в бешенство:
– Хватит, Льето!
Он почти кричал, и брат вздрогнул.
Старший Турнэ проявил суровость, которой Танкред за ним и не подозревал:
– Не нам искать мести. Только Всемогущему принадлежит право карать. Вспомни, что однажды все люди предстанут перед Его судом. Если в этот день ты окажешься среди тех, кто взял правосудие в свои руки, твоя душа будет весить не больше, чем душа убийцы!
Только сейчас Танкред осознал, как велико до сих пор влияние Энгельберта на младшего брата. Хотя Льето давно достиг совершеннолетия, был на добрых десять сантиметров выше и старше по званию, он с жалобным видом повесил голову.
– Она была такой простодушной, такой ранимой… – простонал он.
Его подбородок снова задрожал. Танкред ощутил ком в желудке.
– Ей наверняка было очень страшно умирать. Как Господь мог такое допустить?
– Будь уверен, что, если ее смерть не была случайной, Господь покарает виновного, как он того заслуживает, – добавил Энгельберт.
Услышав эти слова, Льето, со сжатыми кулаками и яростным огнем в глазах, выпрямился во весь рост:
– И для него будет лучше, если наказание возьмет на себя Господь, а не я…
В тот день ближе к вечеру Совету крестоносцев, как каждые две недели, предстояло собраться на обычное заседание.
Годфруа ожидал в одиночестве, медленно потягивая чай, поданный одним из асессоров Совета. Он всегда старался прийти пораньше, потому что любил покой этого сумрачного зала и предпочитал насладиться им, пока остальные еще не появились. Он очень прямо сидел в своем кресле, устремив взгляд вдаль и тихонько дуя на обжигающую жидкость. Годфруа всегда был до крайности терпелив, и, в отличие от многих, ожидание никогда не действовало ему на нервы.
Утром многочисленные асессоры и их помощники тщательно подготовили помещение, и теперь не хватало только самих владетельных сеньоров.
Квадратный зал отличался необычайно высокими потолками. А поскольку освещение было приглушенным, свода, который терялся в полутьме на пятнадцатиметровой высоте, было не различить. Хотя четыре опорные колонны, стоящие в каждом углу, напоминали классическую земную архитектуру, это впечатление мгновенно исчезало при взгляде на голубовато поблескивающие анодированные стены. В глубине четко вырисовывались три круга гигантских иллюминаторов, которые открывали вид на оставшиеся позади звезды, поскольку зал находился на оконечности кормы корабля.
В центре помещения полукругом располагались семь резных деревянных тронов из столетних дубов, выполненных по образцу епископских кресел в Реймсском соборе. Над каждым из них с потолка свисал длинный стяг с гербами дома. На знамени Петра Пустынника, не имевшего дворянских титулов, красовались ключи святого Петра – эмблема Ватикана.