Понимая, какая честь ему оказана, Танкред вежливо склонил голову, после чего тоже устроился в кресле, пока Боэмунд наливал ему вино. Дядя набросился на него не откладывая и загрохотал во весь голос:
– Ну что, Танкред, можно сказать, твое имя у всех на устах! Похоже, у тебя собственные и весьма своеобразные представления о военной дисциплине! Неужели ты думаешь, что такое поведение достойно настоящего солдата? Допустишь ли ты, чтобы кто-то из твоих людей повел себя так, как ты сегодня утром?
Смущенный Танкред не поднимал глаз; он был готов к серьезному внушению, но не в присутствии Годфруа Бульонского.
– Я могу вам объяснить… – начал он.
Боэмунд тут же прервал его, продолжив еще более суровым тоном:
– Куда делось все, чему я тебя учил? Куда делось все, чему тебя учили в Королевской военной школе в Дании? Кажется, ты забыл и собственное имя, и свою ответственность за него, а также за членов твоей семьи! Если ты недостойно себя ведешь, ты бросаешь тень на себя, а главное, на всех, в ком течет та же кровь!
Танкред понял, что дядя так отчитывает его, потому что и сам попал в неприятную ситуацию, возможно даже, на Совете крестоносцев.
– Мне очень жаль.
– Очень надеюсь, что жаль. А что еще я могу сказать? Боэмунд, князь Тарентский, глава нормандцев Сицилии и Южной Италии, а теперь еще и дядя самого недисциплинированного лейтенанта девятого крестового похода!
Он вскочил и принялся несколько театрально расхаживать по комнате, не выпуская из рук бокал. У Танкреда зашевелились сомнения, так ли дядя в действительности гневается, как желает показать.
– Клянусь всеми святыми, – снова заговорил Боэмунд, – что на тебя нашло, зачем ты взялся за собственное расследование этой истории? Из-за того, что та женщина была невестой твоего друга… Льето, да?
– В самом начале… может быть. Но дальше – больше. В этом деле вскрылись такие теневые зоны, что…
– Черт побери! С каких это пор ты заделался дознавателем? Ты сам не понимаешь, куда лезешь. Слух о твоих подвигах докатился до самого верха, до Петра Пустынника. Излишне уточнять, как он на это смотрит.
Танкреду стало не по себе. Сам претор рассержен его поведением… Потом он подумал, что смешон. А чего он ждал? Совершенно очевидно, что глава крестового похода должен быть в курсе всех подробностей произошедшего. В том числе и его собственных действий. Несмотря ни на что, он твердо решил, что не желает в очередной раз выглядеть пустым фантазером. Только не в глазах дяди. И не перед Годфруа Бульонским.
– Я продолжаю думать, что в этом деле что-то нечисто. И если Петр Пустынник хочет поддержать свою репутацию, он должен разобраться в нем внимательнее!
– Хватит, Танкред, куда тебя несет! Петр Пустынник, конечно, человек нелегкий, но прямой. – Боэмунд подошел к племяннику и строго взглянул на него. – А главное, он пользуется доверием папы. Иными словами, его власть на борту безгранична. С твоей стороны будет осмотрительней не настраивать его против себя.
Танкред оценил здравый смысл полученного предупреждения, но воздержался от ответа. Не хватало только поссориться с дядей. Годфруа, державшийся в стороне от их перепалки, решил, что самое время вмешаться.
– Что заставляет вас думать, будто выводы официального следствия ошибочны? – спросил он с любопытством.
Танкред повернулся к нему, и несколько секунд они смотрели друг на друга. Открытое и спокойное лицо Годфруа внушало доверие, и он решил ответить откровенно.
– Я знаю, что Legio Sancta проявляет особый интерес к этому делу. Возможно, они что-то скрывают или кого-то выгораживают. В любом случае расследование убийства Вивианы, – он подчеркнул это слово, – со всей очевидностью было проведено крайне поверхностно.
– Это всего лишь предположения, – возразил Боэмунд. – Ты не можешь предъявить ничего конкретного.
– Сожалею, но я вынужден вывести вас из заблуждения, дядя. Этой ночью я вернулся на место преступления. И в том, что я там обнаружил, не было ничего предположительного.
Годфруа Бульонский выпрямился в кресле. Если этот человек может поделиться с ними информацией, которую ультра предпочитают держать подальше от посторонних глаз, история может стать действительно интересной.
– Расскажите нам, – предложил он.
– Там было устроено нечто вроде тайного убежища, вход в которое скрывала изоляционная панель. Первоклассная работа. Само расположение навело меня на мысль, что обитатель тайника случайно попался на глаза несчастной Вивиане и поэтому ее ликвидировал.
– Если тайник действительно существовал, то это вполне логичная теория. И что вы обнаружили в этом секретном убежище?
– К несчастью, ничего интересного, мне не хватило времени тщательно изучить это место.
– Вы никого там не встретили?
Танкред постарался скрыть неловкость, но вопрос и правда вызывал затруднения. На данный момент он предпочел бы умолчать о появлении Испепелителя; ему даже самому себе было неприятно признаваться, но он не мог полностью доверять обоим своим собеседникам. Годфруа – просто потому, что пока мало его знал; Боэмунду – потому что так никогда и не мог понять, что у того действительно на сердце: дядя ни разу не был с ним полностью откровенен.
– Нет, никого, – через силу ответил он.
– А что говорит полиция? – спросил дядя.
– Полиция не говорит ничего, поскольку самого места больше не существует.
– Как это?
– Сегодня ночью, найдя тайник, я все рассказал своему другу, который, думая защитить меня от меня самого, пошел и оповестил полицию. Утром нас отвезли на место, и дознаватель, которому было поручено дело Вивианы, потребовал, чтобы я показал, что же именно обнаружил.
– И?..
– И разумеется, тайник исчез. Все было переделано так, чтобы казалось, будто здесь никогда ничего и не было, кроме технических коммуникаций!
– Вот тут-то ты и отличился, достав оружие и выстрелив в стену, – прокомментировал Боэмунд.
– Я… хм… вспылил. К тому же я думал, что вход просто замаскировали. Разрушив перегородку, я, возможно, сделал бы тайное явным. Но мне не повезло: они убрали все подчистую.
– Вот дьявол! – воскликнул Годфруа. – Всего за несколько часов уничтожить напрочь место вроде того, что вы описали, – та еще задачка.
– Мессир Годфруа, можете мне поверить. Я знаю, что я видел, и мне нет никакого смысла выдумывать подобную историю. Для меня все было бы проще, если бы с Вивианой и правда произошел несчастный случай.
Как если бы услышанного ему было довольно, фламандский сеньор поставил бокал и поднялся:
– Даже если в такую историю сложно поверить, я нисколько не сомневаюсь ни в вашей искренности, ни в благородстве ваших побуждений. А сейчас, господа, я вынужден откланяться. Мы еще вернемся к этой теме. До тех пор, Танкред, постарайтесь сдерживать свои эмоции. Пусть ваши страсти кипят только на поле боя, там, где они творят чудеса. – И, обращаясь к Боэмунду, добавил: – Дорогой друг, не думаю, что нам представится случай повидаться до фазы холодного сна, раз уж она начинается завтра утром. А потому желаю вам благополучно преодолеть эти десять месяцев стазиса!
– Примите и от меня те же пожелания, дорогой Годфруа, – ответил Боэмунд, дружески хлопая его по спине и провожая до двери.
Посмотрев на эту парочку, Танкред подумал, что они похожи на двух давних друзей. Трудно поверить, что еще полтора года назад между ними была серьезная распря. Словно прочитав его мысли, воротившись в гостиную, Боэмунд сказал:
– Несмотря на ссору, которая в свое время нас развела, должен признать, что Годфруа Бульонский мне нравится. Он великодушен, но при этом вовсе не тот блаженный идеалист, каким я его раньше считал… И он дьявольски хороший солдат, что, с моей точки зрения, самое важное, – добавил он с улыбкой. – Если в один прекрасный день тебе потребуется его помощь, думаю, ты ее получишь. – Он устроился в кресле напротив племянника и серьезно посмотрел на него. – Танкред, есть еще кое-что, о чем нам следует поговорить.
Тот остался спокоен, но по его взгляду было понятно, что он знает, чего ожидать.
– Сегодня меня ждал еще один неприятный сюрприз: как выяснилось, ты принадлежишь к ордену тамплиеров.
Он сделал паузу. Танкред молчал.
– Это правда?
– Да. Они вышли на меня после кампании в Сурате.
– Так давно? Почему ты мне ничего не сказал?
– Я знаю, что вы не питаете к ним теплых чувств, и потом, для членов ордена тайна часто предпочтительней.
– Дело не в моих теплых чувствах. Мне не нравится их концепция веры и их критическое отношение к папе. Это только ослабляет НХИ!
– Тамплиеры не критикуют папу, скорее они критикуют его политику или выбор военных целей, – несколько механически, как затверженный урок, ответил Танкред.
Услышав нечто столь догматическое из уст собственного племянника, Боэмунд немедленно впал в раздражение:
– Да не критика папы меня смущает. Я уважаю святейшего отца, потому что он глава христианского мира, но отнюдь не принадлежу к блеющим святошам, возглашающим «аминь» после каждого его слова. – Он невольно повысил тон. – Если Храм вызывает у меня недоверие, то исключительно потому, что руководители ордена преследуют единственную цель: занять место Урбана! Их интересует только власть, а аргумент ортодоксальности служит лишь жалким предлогом.
– Сегодня орден Храма занимает достаточно прочное положение, чтобы служить эффективным противовесом, когда речь заходит об аморальных действиях коррупционеров, к советам которых прислушивается папа, и именно это беспокоит высшее духовенство! Вера тамплиеров чиста и незапятнанна!
Боэмунд хотел было возразить, но передумал. Повисло тяжелое молчание. Хотя Танкред и пожалел, что заговорил таким доктринерским языком, тон дяди его рассердил. Где он был, его дядя, когда Танкреду так нужна была поддержка после кампании в Сурате? Тамплиеры подали ему костыль, когда он захромал, и за это он испытывал к ним благодарность. Тем не менее он был не настолько наивен, чтобы не понимать, что, по сути, Боэмунд прав: вполне вероятно, что руководителей ордена не интересует ничего, кроме власти.