Но Танкред был уже далеко.
Подбитые железом сапоги Роберта де Монтгомери, который расхаживал по папской часовне, с беспокойством ожидая беседы с Урбаном IX, звонко цокали по плитам. Ему придется проявить чудеса ловкости, тут недопустима ни малейшая оплошность.
Нервничая, он уже несколько раз вытирал влажные ладони о подкладку мундира, не без раздражения признавая, что старик пугает его не меньше, чем всех других. Какого черта, я же не последний человек в этой паршивой империи! Я стою во главе второй армии Франции и первого контингента крестового похода!
Всего несколько часов назад его известили, что святейший отец примет его в папской часовне, так что ему не хватило времени, чтобы внутренне подготовиться к встрече. Хотя беседа с Убальдом де Колдингом была до крайности неприятной, она все-таки принесла свои плоды, пусть и пришлось дожидаться три месяца Относительного Времени.
В уме Роберт раз за разом прикидывал, что он хочет сказать, а главное, как это следует сделать. Начать разговор с Танкреда или же со своих притязаний на нормандские владения Тарентов? Даже если Урбан не такой идиот, чтобы не понять, какова подоплека его ходатайства, Роберту важно создать впечатление, что он в первую очередь печется о благополучном исходе военной кампании.
– Связь установлена, господин герцог, – объявил голос оператора.
Чтобы замедлить биение сердца, Роберт выдохнул весь воздух из легких, а затем встал на колени в центре круга тахион-связи. Возникло изображение Урбана, и Роберт в знак почтения склонил голову.
– Святейший отец, я предстаю перед вами как смиренный слуга Божий, – произнес он.
Из всех протокольных формулировок, используемых при обращении к папе, он предпочитал именно эту за ее завуалированный намек на то, что высший глава Римской церкви по сути является лишь посредником.
– Видеть вас всегда в радость, дражайший герцог, – ответил Урбан IX, – можете поднять голову.
Роберт повиновался и увидел Урбана, очень прямо сидящего в кресле и устремившего на него глаза. Папа не изменился с последнего раза, когда они виделись непосредственно перед отлетом.
– Мне не терпится узнать, – продолжал Урбан, – каковы те ужасные опасности, нависшие над будущим империи, которые послужили причиной того, что вы задействовали все свои дипломатические таланты, чтобы добиться этой встречи.
Роберт сглотнул. Скверное начало, лучше заговорить о проблемах крестового похода.
– Ваше святейшество, я никогда не позволил бы себе отвлечь вас от дел, если бы того не требовала ситуация. Я попросил об аудиенции, чтобы предупредить о трудностях, с которыми сегодня сталкивается наша военная кампания.
– Слушаю вас.
Начало положено.
– Как вам, разумеется, известно, в некоторых полках дисциплине угрожают волнения политического характера. Постоянно распространяются слухи и ложная информация, в то время как эффективные меры, способные положить этому конец, не принимаются. А в последнее время подобные явления даже демонстрируют тенденцию к нарастанию.
Папа нахмурился, не меняя насмешливого выражения лица. Свет, падающий на него из окон просторного кабинета, постоянно менялся, переходя от сияющего солнца к полумраку и заставляя предположить, что по небу Рима плывут плотные кучевые облака.
– Как я понял, Петр Пустынник уже принял соответствующие меры, – медоточивым голосом ответил он. – Почему вы считаете необходимым параллельно проконсультироваться со мной?
Роберт постарался скрыть беспокойство. Осторожней, ни единого неверного шага. Если папе не нравится, что я действую через голову Петра, это может обернуться против меня. В конечном счете, хотя Урбан назначил Роберта специальным советником по военным вопросам, своим доверенным лицом он все-таки выбрал Петра Пустынника. На тот момент это нимало не обеспокоило Роберта, потому что для него лично самым важным было оказаться в курсе всех тайных деталей, однако сегодня он ощутил границы своих полномочий.
– Это довольно… деликатный вопрос, ваше святейшество. И я очень не хотел бы, чтобы у вас сложилось впечатление, будто я умаляю работу, проделанную нашим претором. – Ну же, взялся за гуж… – Скажем так: несмотря на его великие достоинства как духовного вождя крестового похода, мне порой кажется, что он проявляет излишнюю доверчивость в отношении человеческой природы…
– Если выражаться яснее, вы полагаете, что Петр излишне терпим.
Это не вопрос, так что отвечать не следует. Точка невозврата, пан или пропал.
Повисло молчание. Несмотря на полученное разрешение, Роберт не поднимал глаз.
– Изложите мне ваше ви́дение ситуации.
Черт возьми, сработало! Надо продолжать немедленно, не выказывая ни малейшего признака облегчения.
– Я думаю, что бо́льшая часть наших нынешних трудностей исходит от некоторых знаковых персон этого похода, которые сами демонстрируют недисциплинированность и неподчинение приказам. И на мой взгляд, наибольшие помехи с этой точки зрения вызывает, без сомнения, лейтенант Танкред Тарентский.
Урбан позволил ему продолжать, не сводя с него своих голубых глаз. Понимая, что папа наверняка в курсе прошлых поступков Танкреда Тарентского, Роберт не решился вызвать его раздражение, лишний раз перечисляя их. Он заговорил чуть более твердым голосом:
– В разговоре с Петром Пустынником я упомянул о возможности применить к нему более суровые меры. К несчастью, в данном случае вождя крестового похода, по-моему, привели в некоторое замешательство политические соображения.
– Вполне понятные затруднения, как мне кажется, – прервал его Урбан. – Проблемы, связанные с этим человеком, – одни из самых щекотливых. Кое-что свидетельствует в его пользу, кое-что работает против него.
– Ваше святейшество совершенно правы. Учитывая, что любые направленные против него действия могут принять неожиданный оборот, мы с Петром пришли к выводу, что для начала его следует дискредитировать. Таким образом мы заранее сделаем уязвимой позицию любого, кто решит его поддержать.
– Мне это представляется весьма разумным решением, – одобрил Урбан.
– А мне нет, – сухо ответил Роберт.
Своим дерзким ответом он многое ставил на карту, но ему было необходимо произвести впечатление на папу, показать ему, что, в отличие от Пустынника, он не является покорным слабаком, до дрожи боящимся взять на себя малейшую инициативу.
С непроницаемым лицом Урбан хранил молчание, казалось размышляя, как лучше повести себя с таким человеком. Когда он ответил, голос его звучал ровно и без малейших признаков гнева:
– В таком случае что предлагаете вы, дражайший Роберт?
Победа. Теперь Урбан знает, что с ним следует считаться. Роберт немного разозлился на себя за то огромное облегчение, которое испытал. Ему казалось, что он выше этого, но приходилось признать, как много для него значит уважение папы.
– Я думал о… радикальном действии, способном окончательно решить проблему, – ответил он. – Действии… э-э… физическом, которое привело бы к окончательному устранению… – А, к дьяволу эвфемизмы! – Если ваше святейшество позволит мне выразиться без обиняков: я думаю, что следует убрать этого возмутителя спокойствия.
Урбан и бровью не повел.
– Некоторые люди из его подразделения подчиняются моим приказам. Они уже работают над тем, чтобы внедрить мысли о его дурном поведении, о том, что в его прошлом немало темных пятен и что его знакомства недостойны офицера-крестоносца. Таким образом, если произойдет несчастье, многие решат, что он обжегся, играя с огнем… Тем более что все в курсе его личного расследования – вполне незаконного – по поводу смерти той молодой женщины. Это привело даже к вмешательству полиции.
Кстати, он сам и постарался, чтобы это стало общеизвестным, широко распространив рассказ о том, как Танкред сорвался в прачечных в присутствии полиции.
Урбан поглаживал свою ладонь, не сводя глаз с Роберта:
– Должен признать, что ваше предложение довольно заманчиво…
Роберт внутренне возликовал: Наконец-то!
– Но и речи не может быть привести его в исполнение.
Двинув вперед все свои фигуры и думая, что ступает по твердой почве, Роберт вдруг ощутил, как земля уходит у него из-под ног. Следовало любой ценой найти ответ, уцепиться хоть за что-то. Но только не упиваться недавним успехом своего дерзкого ответа, не испытывать терпение Урбана во второй раз!
– Если ваше святейшество полагает, что этот выход… нехорош, – прокаркал он, – значит я недостаточно изучил все последствия проблемы.
На морщинистых губах папы играла легкая улыбка. Герцог Нормандский полагал, что набирает очки, а Урбан в своей манере напоминал ему, кто настоящий хозяин игры.
– Вы сами это сказали, господин герцог, – добил его папа. – Вопреки тому, что вы утверждаете, простое и жесткое устранение этого человека стало бы несоразмерным решением, продиктованным скорее вашими притязаниями на нормандские владения его родителей, нежели действительными интересами похода. Я не стал вмешиваться, когда вы попытались избавиться от него в тренировочном куполе. Тем не менее предупреждаю, чтобы вы воздержались от возобновления подобных инициатив, иначе, можете мне поверить, вы станете единственным, на кого лягут вероятные негативные последствия.
У Роберта было ощущение, что папа раз за разом втыкает ему в спину бандерильи. Урок был жестоким, но он знавал и похуже. Сейчас главным было сохранить самообладание. Изобразить смирение. Рано или поздно мой час придет. И тогда даже ты, старый лис, будешь вынужден со мной считаться.
Теперь Роберту и думать было нечего просить, как он заранее намеревался, чтобы святой отец лично ходатайствовал перед королем Франции об официальной передаче ему захваченных силой владений Тарентов. Он сосредоточился, стараясь, чтобы в его ответе не проскользнуло испытываемое им разочарование:
– Я… заклинаю ваше святейшество поверить, что мною владеет единственно желание обеспечить триумф этого крестового похода.