– Его там уже не было, – договорила за него Клоринда.
– Именно так.
Танкред залпом допил свой бокал и продолжил:
– В тот момент мне показалось, что полицейские подсмеиваются над моими мнимыми разоблачениями, ну и я, признаюсь, немного вспылил.
– Немного?
Офицеру всегда неловко упоминать о собственных нарушениях дисциплины, но в конечном счете Танкред решил, что не должен стыдиться того, что сделал.
– Как бы сказать… ведь меня увели с тренировки, значит при мне был мой пистолет Т-фарад, и я подумал, что вход может быть просто замаскирован…
– О нет! – воскликнула Клоринда, которую его рассказ и шокировал, и развеселил. – Вы же не выстрелили в стену?
– Выстрелил.
Молодая женщина хлопнула себя по бедрам:
– Черт побери, ну и шуму же вы наделали!
При виде такой непосредственной реакции Танкред не удержался от улыбки.
Решительно, подумал он, в этой женщине неправдоподобное сочетание довольно строгих, чуть ли не чопорных манер и простоты поведения, вполне уместного в армейской палатке. Интересно, что за путь она прошла, какова ее история, чтобы в ней соседствовали такие разные обличья?
– Да, потом у меня были небольшие неприятности. Но похоже, положение племянника графа Тарентского уберегло меня от действительно серьезного наказания.
Конечно, он знал, что это далеко не так. И кстати, Боэмунду наверняка бы не понравились намеки на то, что он проявил хоть малейшее кумовство по отношению к племяннику, но Танкред не мог раскрыть свою принадлежность к ордену Храма, послужившую ему щитом.
Клоринда поставила свой бокал, и Танкред сразу же предложил наполнить его снова, но она жестом отказалась и заговорила:
– На тот момент родственные связи, возможно, и защитили вас, но вы оказались в весьма уязвимом положении: какие-нибудь неблагонамеренные личности могли бы попытаться использовать это в политических целях.
И опять молодая женщина удивила Танкреда; ему самому потребовалось некоторое время, чтобы заподозрить, что интерес Альберика к его истории не столь бескорыстен. Однако он надеялся, что заметит, если окажется, что это так и есть.
– Вы правы, и я допускаю, что меня могут постараться использовать как орудие для достижения каких-то целей. Но я убежден, что мой статус или семейное положение не должны служить препятствием моему личному поиску истины и справедливости.
– Иисусе сладчайший! – воскликнула она. – Мне попался идеалист!
Танкред рассмеялся:
– Не думаю, что это ко мне относится. Я не такой уж твердолобый.
Стараясь не выдать своих мыслей, он какое-то время подбирал слова. Ему совсем не хотелось, чтобы у нее сложилось ложное представление о нем.
– Чтобы правосудие имело смысл, я думаю, оно должно быть всеобъемлющим. Если кто-то может сделать то, что сделали с Вивианой, и остаться безнаказанным, то такое правосудие всего лишь иллюзия. И мой долг – восстать против этой низости и отыскать виновников там, где они скрываются, чтобы призвать их к ответу. Если я этого не сделаю, то зачем я здесь? Разве я не Miles Christi, солдат Христа? Мне дано иметь единственную цель в жизни: защищать нашу религию и ценности, в которые мы верим. И на мой взгляд, правосудие – первая из них.
К своему большому удивлению, он осознал, что впервые так ясно сформулировал давно вынашиваемую мысль. Его искренность, похоже, тронула Клоринду. Она по-новому взглянула на него, словно только сейчас увидела.
– Странный вы человек, Танкред Тарентский, – задумчиво протянула она.
– Почему?
– Не знаю… В вас намешено столько всякого разного.
Я только что именно так подумал о ней, мелькнуло в голове Танкреда.
– Вы идеальный пример полного включения в систему, в некотором роде вы то, что система породила самого лучшего, самого завершенного. Однако же вы как будто постоянно пребываете в несогласии с ней.
– Может быть. Я никогда не смотрел на это под таким углом. Но одно знаю точно: система, как вы ее называете, обещает нам нечто, некий идеал, и я готов сражаться за него… в том числе и против самой системы, если это окажется необходимым.
Клоринда не ответила, только улыбнулась и задумчиво покачала головой.
– Но я все говорю и говорю, – заметил Танкред. – Есть темы, которые со мной лучше не затрагивать, иначе меня будет не остановить. Теперь ваша очередь рассказывать о себе! Я ведь, кроме вашего имени, ничего о вас не знаю.
– Уже что-то для начала! Мое точное имя Клоринда ди Северо, французы произносят «Клоринд». Я итальянка, но родилась в Эфиопии, в Асмэре, где тогда работал мой отец, посол Ватикана. Там я провела первые и, наверно, самые счастливые годы своей жизни. Иногда в память о тех временах я прошу называть меня Клориндой Асмэрской.
– Значит, вы немного африканка. Вы долго там жили?
При упоминании о детстве ее прелестное лицо вдруг исказилось, уголки губ опустились, а глаза утратили блеск.
– Нет, я… мне пришлось покинуть этот континент в девять лет. С моей семьей произошел несчастный случай, и… оттуда вернулась только я.
– О, простите.
– Не стоит извиняться, – проговорила она, опустив глаза, – вы не могли знать. И потом, это давняя история. – Голос ее стал чуть тверже, и она продолжила: – После возвращения я провела несколько лет в монастыре для девушек, потом мне повезло, и я поступила в военную школу. В конце обучения я записалась в христианские армии, чтобы служить делу Dominium Mundi.
Понимая, что он невольно ступил на чувствительную почву, Танкред, чтобы не расстраивать ее, предпочел сменить тему:
– А теперь вы в знаменитом полку амазонок. Как воительница, полагаю?
– Безусловно, – кивнула она, признательная за проявленную им чуткость, – я как раз только что парковала свой бипед, когда увидела, как вы входите в тот денник.
– Боевой бипед? Но какой же у вас класс?
– Класс Три.
– Класс Три? Вы меня поражаете!
У нее вырвался легкий смешок:
– У вас такой удивленный вид. Только не говорите, что вы из тех, кто считает, будто женщинам не место на поле боя.
– Нет, мне такое и в голову прийти не может. Я часто сражался рядом с женщинами и знаю им цену.
– Впрочем, мне еще не долго оставаться классом Три. Через несколько дней я должна пройти Испытание Мета.
– Мета! – изумленно воскликнул Танкред. – Клянусь всеми чертями, вы первая женщина-Мета, которую я вижу!
Хотя Клоринда не очень любила ругательства, она испытала огромное удовольствие оттого, что произвела впечатление на столь знаменитого воина, как Танкред Тарентский.
– Погодите, я еще не Мета. Вам-то хорошо известно, что Испытание не простая формальность.
– Только не для вас!
И это не было лестью, он действительно так думал: она столь ослепительна, горделива, столь величественна, что не может провалиться.
– Вы позволите мне прийти поддержать вас? – спросил он.
– Не знаю… – Она сделала вид, будто колеблется. – Думаю, да.
– Тогда можете на меня рассчитывать, – заключил покоренный Танкред.
31 августа 2205 ОВ
Пребывание Льето в госпитале закончилось в последний день августа.
Энгельберт ждал его в огромном вестибюле «Сентраль-Шарите», сидя очень прямо на одном из стульев, выстроенных по десять в ряду в этом просторном помещении. Увидев, как брат, прихрамывая, выходит из лифта, он пошел ему навстречу.
– Как любезно с твоей стороны прийти за мной, – заметил Льето. – Но не стоило беспокоиться, я и сам добрался бы до подразделения.
– Знаю, но мне приятно.
На всякий случай Льето поискал глазами Танкреда, хотя знал, что тот не придет, потому что на сегодняшнее утро назначено Испытание Мета его новой – и загадочной – подруги. Хоть он вскользь и упоминал о ней во время последних визитов, но был крайне уклончив и, как Льето ни пытался вытянуть из него подробности, отказался что-либо рассказывать. Однако от молодого фламандца не ускользнуло необычное состояние духа, в которое ввергла Танкреда эта встреча: оно было исступленно-восторженным. Таким Льето его еще никогда не видел. Кстати, его это немало позабавило: грозный солдат, гроза бранных полей, влюбился как мальчишка. Да, его это позабавило, но и причинило боль, вызвав воспоминания о Вивиане. Тогда ему и пришло в голову, что, возможно, именно поэтому Танкред избегает щекотливой темы.
Они вышли через центральную дверь, и, чтобы спуститься по лестнице, Льето пришлось опереться на брата. Новые мускульные волокна, которые нанохиры столько дней восстанавливали в его плоти, на самом деле не болели, скорее ему казалось, что они как будто жмут, словно новая, неразношенная одежда.
– Ну, наверно, доволен, что выбрался из госпиталя? – бросил Энгельберт.
– Не то слово! – воскликнул Льето. – Уже сил не было сидеть взаперти. Наконец-то я смогу вернуться к тренировкам. Не хватало только, чтобы я явился на планету в плохой форме.
– Брось, тут я спокоен. Просто придется тебе недельку-другую поберечь себя, и все.
Когда они шли через небольшую зеленую площадь перед госпиталем, Льето глубоко вдыхал свежий воздух, наслаждаясь тем, что оказался снаружи (насколько можно быть снаружи, оставаясь внутри корабля, подумал он), затем они направились к ближайшей остановке тубы.
– Не терпится добраться до подразделения. Как дела у Олинда и Дудона? Они так ни разу и не навестили меня, паршивцы!
– Не обижайся на них. Подразделение приступило к самой сложной части тренировок: в боевых экзоскелетах. Так что у людей и минутки на себя не остается.
– Ох, не береди рану, братец! – воскликнул Льето. – Я с самого начала полета только и ждал, когда нам позволят работать в экзах, и пожалуйста: в тот самый момент загремел в госпиталь!
– Ты знаешь, кому ты этим обязан…
Льето был настолько изумлен и шокирован словами брата, что не сразу смог ответить.
– Ты несправедлив…
Может, Энгельберт и не слишком гордился собой, но все же настойчиво продолжил: