естественны, что я часто сожалел о невозможности применить их в реальности.
Краем глаза я заметил, что ко мне кто-то приближается. Появился Танкред. Я выпрямился, чтобы поприветствовать его, и с улыбкой протянул руку:
– Здравствуй, Танкред.
Даже если в тот момент мне и в голову не могло прийти, чем обернется эта встреча, я сразу понял, что дело неладно, потому что он не стал пожимать мне руку и холодно ответил:
– Ты хотел меня видеть?
Удивленный – и задетый – его поведением, я опустил по-дурацки повисшую в воздухе руку и заговорил, сделав вид, что не заметил скрытой враждебности его тона:
– Да, я хотел поблагодарить тебя за то, что ты сделал вчера вечером, когда вмешался и помог двум бесшипникам.
– Я бы сделал то же самое для любого другого, – резко ответил он.
– Верю, но я их хорошо знаю; и если бы ты им не помог, вполне вероятно, сейчас они были бы мертвы. Кому есть дело до двух нулевиков, которых поздно вечером прикончили под служебной лестницей!
Беспокойный взгляд, которым смотрел на меня Танкред с самого своего прихода, вдруг стал совсем мрачным.
– Это навлекло на меня серьезные неприятности…
– Да, мне сообщили, – ответил я, стараясь не выдать своего волнения: я чувствовал в голосе друга жуткое напряжение. – Поэтому я и хотел выразить всю нашу благодарность, ты стал для этих людей героем…
Похоже, Танкред уже давно сдерживался, но тут взорвался:
– Обойдусь я без твоей благодарности, как и всех насильно мобилизованных! Я вовсе не желаю быть для них героем, как, впрочем, не желаю больше с тобой общаться!
Если кое-кто из прохожих и бросил на нас удивленный взгляд, мне было плевать. Удар, нанесенный мне Танкредом, был столь же жестоким, сколь и неожиданным. Ярость, сквозящая в его словах, ошеломила меня и сбила с толку. Что могло случиться, чтобы этот человек, которого я за последние месяцы научился ценить, одной-единственной фразой без колебаний вычеркнул меня из своей жизни?
– Но… почему ты так говоришь? – залепетал я. – Что случилось?
Танкред, очевидно, осознал, что его колбасит, потому что развернулся к Центральной аллее и ухватился за парапет, как вцепляются в борт судна, раскачиваемого бушующим морем.
– Думаю, в последние годы я сбился с пути и наделал много ошибок. Теперь я должен постараться их исправить.
– И для начала прекратить общаться с бесшипниками? Якшаться с насильно мобилизованными было одной из ошибок, о которых ты говоришь? А куда делись твои идеалы, Танкред, твой независимый дух?
– Мои идеалы, мой независимый дух?! – рявкнул он. – Вместо того чтобы, как я надеялся, принести душевное спокойствие, все это только навредило мне и причинило зло. Все эти очень независимые штучки, которые я проделывал, в конечном счете имели одну цель: питать мою гордыню. Я только тем и занимался, что строил иллюзии на этот счет!
Я был буквально ошеломлен. Удивление было столь велико, что у меня зазвенело в ушах.
– Поверить не могу, что слышу от тебя такое! Как ты можешь от всего отступиться?
– Просто я прозрел!
При этих словах печаль, которую я испытывал от потери друга, превратилась в презрение к тем глупостям, которые он изрекал. Я сознательно выбрал самый язвительный тон и сказал:
– Главное, что я вижу: они таки заставили тебя прогнуться.
Всего несколько дней назад, услышав такое, Танкред Тарентский взорвался бы от ярости. Но на этот раз я заметил только легкое подергивание плеч.
– Я был не прав, слушая тебя, – сказал он. – С самого начала ты толкал меня к заблуждениям. У тебя извращенный ум, и, вместо того чтобы посвятить свое время служению нашему Господу, ты повсюду видишь зло.
Тут я усомнился в его психическом здоровье. Внезапно у меня мелькнула одна мысль. Танкред себя заставляет. Совершенно очевидно, что он едва верит в то, что говорит, но изо всех сил старается себя убедить. Я представления не имел, зачем он ломает эту комедию, да и мне было искренне начхать. Какие бы мотивы им ни двигали, его поведение по отношению ко мне было просто-напросто мерзким.
– Чушь собачья! – в свою очередь взорвался я. – Ты говоришь о прозрении, но я готов поклясться, что ты бредишь! Это ведь ты пришел ко мне, если помнишь! Их светлость впали в сомнения, их светлость искали ответы на экзистенциальные вопросы, их светлость желали свести знакомство с низшим звеном, с недочеловеками. А теперь ты говоришь со мной, как последний ханжа! Что они с тобой сотворили, чтобы довести до такого?
Я попал в точку. Явно сконфузившись, Танкред снова отвернулся к пустоте и принялся следить за уборщиком внизу, который, отдраивая и без того идеально чистые полы, елозил на своей машинке по тротуарам Центральной аллеи.
– Ты не поймешь, – бросил он, сжав зубы.
– А ты все же попробуй, – возразил я, не склонный отступать так просто.
– Меня предали суду на внеочередном дисциплинарном совете, перед всеми баронами.
– Ну и что? Не ты первый, не ты последний. Все это забудется после ближайшей вооруженной стычки!
– Меня разжаловали. И лишили всех военных наград.
– Что? Каких-то кусочков металла? Все это из-за паршивых кусочков металла?
Он снова повернулся ко мне лицом и наставил на меня палец:
– Черт возьми! Я же говорил, что ты не поймешь, ты же просто кла…
Танкред оборвал фразу, но необязательно быть медиумом, чтобы догадаться, что он хотел сказать.
– Давай договаривай! – прорычал я. – Класс Ноль, да? Ведь я же всего класс Ноль?
– Нет, – воскликнул он, – я совсем не то имел в виду, и ты это прекрасно знаешь! Просто ты не военный и вообще не понимаешь таких вещей!
Я испытал безграничное отвращение. Человек, который неоднократно демонстрировал широту взглядов, который помогал мне и которому я тоже помогал, тот, с кем я шел одной дорогой на протяжении долгих месяцев и кто еще вчера спас жизнь двум моим друзьям, теперь переметнулся в другой лагерь. У меня не хватало слов, и я только сказал:
– В конечном счете ты ничем не отличаешься от остальных.
А потом, наверняка побледнев до синевы – так мне было плохо, – я развернулся и ушел, не сказав больше ни единого слова.
Столь стремительное изменение ситуации настолько ошарашило меня, что я даже забыл, что пришел поделиться с ним своим утренним открытием. Да и какая теперь разница, все равно в своем нынешнем расположении духа он наверняка и слушать бы не захотел! Я-то заранее радовался при мысли, что объявлю о значительном продвижении нашего расследования, а сейчас выясняется, что с ним и говорить об этом бесполезно, поскольку он уверился, что должен вернуться на «путь истинный». Он стал бы отрицать очевидное. Ни за что он не согласился бы понять, что хотя за результатами синтеза той странной ДНК явился лично Петр Пустынник, но свой код к приказу приложил Урбан IX собственной персоной.
Сдержав ругательство, Танкред в раздражении ударил кулаком по парапету. Эту встречу он пролажал от начала и до конца. Не имело никакого смысла заканчивать подобным образом, но надо же было, чтобы Альберик превратил и без того тяжелый момент в настоящую трагедию! Конечно, Танкред и не ждал, что бесшипник поймет его решение, но все же надеялся, что они расстанутся более или менее по-хорошему.
Получив от Альберика сообщение с предложением встретиться, Танкред сразу увидел в этом возможность сжечь мосты и прервать всякое общение с бунтарями. Хотя он вовсе не считал своего друга – теперь уже бывшего – плохим человеком, однако был уверен, что тот оказывает на него пагубное влияние. Альберик был одним из факторов, которые завели его в нынешний тупик.
Пока эти мысли будоражили его разум, что-то глубоко внутри пробудилось и попыталось подняться на поверхность – нечто, говорящее ему, что он заблуждается и пытается сам себя убедить. Он тут же со всей решительностью подавил еретическую мысль. Священник предостерег его, предупредив, что этому проклятому критическому духу потребуется некоторое время, чтобы исчезнуть окончательно. А пока следует давать отпор!
Выдерживая с самого утра чудовищное давление, Танкред почувствовал, что опасно приблизился к срыву. Нельзя бесконечно выносить такое напряжение; он должен любой ценой переключить мысли, расслабиться.
Клоринда.
Танкред сомневался, стоит ли ей звонить. А если она уже в курсе? Если откажется говорить с ним? Это было бы ужасно. И все же, возможно, ее подразделение с раннего утра было на тренировке; если он свяжется с ней сейчас, есть некоторый шанс, что она еще не слышала новостей. И тогда он сможет сам все ей рассказать. Будет не так ужасно.
Он выбрал имя молодой женщины в своем мессенджере. Клоринда ответила почти мгновенно. Ее прекрасное лицо заполнило маленький экран, на заднем плане виднелся стадион. Явно запыхавшись, она с трудом удерживала мессенджер на уровне лица, а другой рукой схватилась за ребра, как будто у нее кололо в боку. Танкред понял, что попал в перерыв между упражнениями, поэтому она так быстро и ответила.
– Танкред? – спросила она прерывающимся голосом. – Мне очень жаль, но я не могу сейчас говорить… Я на тренировке.
– Клоринда, нам надо увидеться, пожалуйста, я должен с вами поговорить. Вы свободны вечером?
Лицо ее болезненно кривилось, сегодняшняя тренировка наверняка была с полной выкладкой.
– Где вы хотели бы встретиться?
– Скажем, в садах Армиды, сегодня вечером, после ужина.
Амазонка повернула голову в сторону, как будто ее позвали.
– Хорошо, Танкред, я буду. Но сейчас я вас покидаю, мне очень жаль. Тренировка продолжается.
Танкред понимающе кивнул:
– Спасибо, Клоринда. До вечера.
Уже наступил вечер, когда Танкред устроился под своей обычной ивой. Сидя на узловатых корнях и прислонившись к стволу, он смотрел, как искусственное солнце купола садов Армиды заходит за фальшивый горизонт. Здесь действовали те же устройства, что и в тренировочных куполах, плавно понижая температуру и одновременно повышая влажность, пока не будет создано достаточно убедительное подобие прохладного вечера. После долгих месяцев душного лета это стало облегчением для всех, кроме Танкреда, который был так поглощен своими проблемами, что ничего не заметил.