Кроме того, все знали, что их замечают, что они важные персоны, что они всем нужны. Я же — возможно, именно такая роль и была мне предназначена — не чувствовал себя здесь ни важным, ни нужным. Зато меня наверняка замечали. Но именно этого я никогда не жаждал, и в особенности с тех пор, как получил лицензию детектива. Я не знал, что является тому причиной — взятый напрокат фрак или передаваемая шепотом информация о моей профессии. Какое-то время я пытался убедить себя, что подобную популярность мне создал выигрыш в баскетбол, но большинство лиц выражали не восхищение или обиду, а что-то вроде отвращения или странного удивления: «И с чего это Хольгеру пришло в голову пригласить этого типа?!».
Ко мне подошли поздороваться мои новые коллеги по команде — Эйхем, Бергер, Таттл и Фирстайн, мелькнул среди нескольких беседующих бизнесменов «похороненный живьем» Донелан. Потом меня обнаружил Хольгер и потащил, опираясь на трость, показывать всем подряд.
Первым оказался владелец и главный редактор местной газеты, Арт Малик, по происхождению как будто македонец, но мое знакомство с Македонией и внешностью ее жителей ограничивалось фильмом «Внебрачный сын Дракулы», так что я мог и ошибаться. Мало того, что его имя ассоциировалось со звездой моды или новой маркой швейной машины, он обладал еще и сатанинской внешностью, которая вполне соответствовала его характеру, а также гениально развитой способностью поддерживать разговор на любую тему, что он доказал в первые же пятнадцать минут нашего знакомства, заговорив меня чуть ли не до смерти. Впрочем, точности ради, должен признаться, что никто не пытался выдернуть меня из его рук. Рядом прошли муж и жена Грисби, мы с безразличным видом поклонились друг другу; возможно, они со мной и заговорили бы, если бы я не был «занят». Потом, когда Малик накинулся на другую жертву, я отошел в сторону, заодно схватив «Манхэттен» с подноса у бесшумно перемещавшегося по залу официанта. Коктейль был отличный, кстати сказать.
— А-а-а… — радостно произнес кто-то у меня за спиной.
Я обернулся, сразу же перекладывая бокал в левую руку. Доктор Да Сильва, он же Вернер. Я дружелюбно улыбнулся, мысленно отметив, что доктор прекрасно знает о своем чрезвычайном сходстве и многое делает для того, чтобы его поддерживать, — мальчишеская улыбка, кажущиеся слишком длинными и старательно растрепанные волосы. Я крепко пожал ему руку, как и полагалось: я — жертва несчастного случая, он — мой врач. Доктор посмотрел на мой лоб и сказал:
— Бедная Вэл. — Он поморщился, глядя куда-то в сторону, но тут же снова перевел взгляд на меня. Видимо, он уже в достаточной степени пообщался с домашним баром Барсмортов. — Она бы смотрелась куда веселее на фоне всех этих черных фраков и бриллиантов.
— Вы хорошо ее знали? — спросил я.
В подобное я не верил, поскольку уже успел составить мнение относительно Вэл и Редлифа, но порой у меня случаются приступы самокритичной скромности.
Он покачал головой, допил содержимое бокала и небрежно сунул его в горшок с каким-то волосатым растением, напоминавшим паучью задницу.
— Боюсь, что здесь никто ее хорошо не знал, — мрачно заявил он. — Даже я, ее врач и… — он вздохнул и, посмотрев по сторонам, понизил голос, — бывший любовник. — Он опустил голову и посмотрел на меня исподлобья, словно у него на кончике носа сидели очки: — Но даже тогда мне всё время казалось, что она где-то в стороне, в стороне от всего — от своей работы, своих интересов, своего друга, этого города, этих людей… — Он пожал плечами и кивнул официанту. — Как будто всё это было лишь верхним слоем ее личности. Собственно говоря… Спасибо. — Он взял с подноса два «Манхэттена» и, не спрашивая, вручил один мне. Я поставил свой бокал туда же, куда и он, под паучье брюхо. — Собственно говоря, из-за этого мы и расстались, я чувствовал себя отвратительно, зная — что бы она со мной ни делала, даже в постели, в мыслях она постоянно где-то в другом месте. Как-то раз во время какой-то ссоры я даже спросил ее, не является ли она резидентом ближне— или дальневосточной разведки.
— И что, призналась? — спросил я, чувствуя, что он именно этого и ждет.
— Она серьезно посмотрела на меня, фыркнула и сказала, что будь она шпионом, то я ничего бы об этом не знал. И наша ссора угасла сама собой, так как она даже ссориться не любила. Понимаешь?
Я думал, что это риторический вопрос, но, похоже, если уж доктор Вернер вцеплялся в какую-нибудь тему, то хватка у него была мертвая. Он повторил вопрос и, кажется, даже попытался схватить меня за локоть. Я поспешно признался, что понимаю. Он начал допивать свой «Манхэттен» с такой скоростью, словно вокруг сидели члены жюри из Книги рекордов Гиннеса. У меня возникло предчувствие, что с ним у меня будет еще немало проблем, но я ошибался — к нам подошла какая-то молодая женщина, к сожалению ничем не напоминавшая его партнершу по фильму. Она представилась, беспокойно поглядывая на мужа, и, даже не закончив первых отрывочных фраз, потащила его куда-то сквозь толпу гостей. Я отправился на дальнейшую разведку; несколько раз какие-то мужчины — наверняка из южного района — останавливали меня и представляли другим мужчинам и женщинам, я даже не пытался запомнить их фамилии. Лишь на террасе я нашел свободное место для сидения и, неизвестно почему вдруг почувствовав усталость, присел на гнутую металлическую скамейку. У меня возникла мысль, что на этот раз, возможно впервые в жизни, мне следует искать преступника, убийцу, во вполне определенных кругах общества, именно среди этих богатых, культурных, образованных людей, не каких-то там пуэрториканцев, но среди добродетельных белых американцев. Вероятнее всего, кто-то из них решил, что сотрудничество с Вэл не предвещает ничего хорошего, и… Не мог я и исключать, что Вэл не имела ничего общего с…
— О, вот ты где…
Я вздрогнул и вскочил, разминувшись с хозяйкой дома, которая села, позволив себе облегченно вздохнуть.
— Хольгер, похоже, переборщил, — слегка ошеломленным тоном проговорила Эйприл, вглядываясь в толпу за окнами, начинавшую потихоньку выползать на террасу. — Это всё, наверное, из-за погоды. — Она пожала плечами. — Обычно в это время по-другому, снег и начало сезона, так что часть приглашенных заходит лишь ненадолго, поскольку у всех есть свои дела, часть вообще не приходит. А из-за этого дождя, нудного ожидания туристов… — Она посмотрела через плечо на нависшие над Редлифом тучи, потом взглянула мне в глаза. Глаза у нее были интригующие, странные, серо-коричневые, серые настолько, чтобы взгляд их казался мягким и добрым, и настолько коричневые, чтобы Создателю удалось поместить в них несколько желтых пятнышек, от которых взгляд становился веселее. Я почувствовал, что мое сознание начинает куда-то уплывать, но Эйприл привела меня в себя, мягко похлопав по руке: — Ты не мог бы принести чего-нибудь выпить? Что угодно, только чтобы мне снова туда не идти… — Она пожала плечами, что в пантомимах заменяет пятнадцать минут монолога.
Я вернулся в гостиную. После холодной и влажной террасы она показалась мне душной и жаркой. Однако никто из присутствующих не позволил себе даже ослабить галстук, снять же пиджак, как я понял, можно было лишь в туалете. Добравшись до бара, я кивнул встряхивавшей шейкером барменше:
— Пожалуйста, мартини с одной восьмой вермута и «Олд фэшион». Естественно, в разные бокалы, — добавил я свою старую шутку, думая, однако, о чем-то другом.
— Простите? — Она перестала стучать шейкером и уставилась на меня. В глазах ее читалось презрение, странно неуместное для барменши. — Извините, я не расслышала последние слова.
— Неважно, это я сам себе, — небрежно махнул я рукой. Или кому-нибудь поумнее, мартышка, мысленно добавил я. Из противоположного угла мне улыбнулся Тим Эйхем, капитан моей баскетбольной команды, я помахал ему, кто-то хлопнул меня по спине, но тут барменша поставила передо мной мартини, а когда я после короткой паузы обернулся, за спиной у меня были одни лишь незнакомые лица. Какая-то женщина слегка улыбнулась мне, я тоже ответил ей улыбкой, чуть более теплой. Я задал сам себе вопрос, что я здесь делаю, а потом сам же на него ответил, наблюдая, как обиженная барменша добавляет к кампари несколько капель ангостуры и доливает, не спрашивая моего мнения, сельтерской, а ведь я мог предпочесть содовую! Смешав коктейль, она бросила в бокал черешни и — с легким вздохом — по две дольки лимона и апельсина.
Выйдя на террасу, я убедился, что Эйприл меня не дождалась. Что ж, мне оставалось лишь философски вздохнуть, но я не успел.
— С первого же взгляда эта барменша мне не понравилась, — послышалось за спиной.
Я вздохнул и обернулся.
— Полностью согласен, — подтвердил я, подавая Эйприл бокал. Она попробовала и одобрительно кивнула.
— Хольгер ее нанял, чтобы сделать приятное Вернеру. Девушка выиграла в прошлом сезоне конкурс на лучшего бармена города и с тех пор считает, что должна лишь позировать для фотоснимков со своим коктейлем в руке.
Я попробовал свой мартини и вынужден был признать — он был отменным.
— У девушки есть талант, — сказал я, поднимая бокал. — И вместе с тем — вредный характер. Бывает.
И почему мы разговариваем об этом ничтожестве, раздраженно подумал я. Неужели другие темы закончились? Я набрал в грудь воздуха и тут увидел Хольгера, который только что вышел на террасу с каким-то рослым типом, явно заменявшим ему костыли. Хольгер весело помахал нам рукой, хотя где-то в уголках его глаз чувствовалась напряженность. Вот они, страдания человека, организующего вечеринку не ради забавы, но ради… чего? Он почти всунул мне в ладонь руку своего приятеля.
— Познакомься со Скоттом Хэмисдейлом, — весело объявил он. — Опора команды и детектив; пока еще не знаю, в какой роли он лучше. А это мой школьный друг, Джо Пруссиан.
Джо пожал мне руку.
— Жаль, — сказал он, показывая на шерифа, — когда о тебе не могут сказать ничего лучшего, кроме как «школьный друг». — Не выпуская мою руку, он хлопнул Хольгера по груди, а потом крепко сжал мой бицепс. Что-то вроде полинезийского ритуала братания или каннибальской проверки качества мяса перед забоем. — Черт побери, я, наверное, умру как выдающийся школьный друг, — рассмеялся он, похоже, разыгрывая какую-то старую сценку.