Он боялся, что в следующий раз Рыцарь Вечный полностью лишит его тепла.
Повозка накренилась, когда один из вирмлингов поднял переднюю часть, а затем колеса начали скрипеть, когда она покатилась по неровной дороге.
Север, тупо понял Фаллион, почувствовав, как повозка поворачивает. Они везут нас на север. Но что лежит в этом направлении, он не знал.
Он подумал, что стоит попробовать язык, хотя он казался опухшим и чужеродным во рту, как будто кусок мяса застрял в горле. Коготь? Тэлон? Куда они нас везут?
Наступило долгое молчание.
Наконец Джаз ответил: Я думаю наша сестра мертва. Я не чувствую ее дыхания.
Это была самая черная ночь в коробке. Фэллион повернулся и посмотрел на Тэлона.
В его память все они вернулись в свой маленький дом на Суитграсс. Это было накануне их отъезда, и все соседи пришли. Фонари висели на персиковых деревьях во дворе, освещая обильный пир, который был устроен перед ними: груды клубники и свежего горошка из сада, сочная зелень и лесные грибы, горки пряной курицы, дымящиеся кексы.
Там была музыка и праздник с группой, приехавшей из Рая.
И было беспокойство. Фаллион видел это в глазах Мирримы и Боренсона, потому что Фаллион отправлялся на дальнюю сторону земли и направлялся в подземный мир, где обитали разбойники.
Фаллион чувствовал себя таким самоуверенным.
Позаботься о моем ребенке, — умоляла Миррима. Он знал, что она любила Фаллиона, как если бы он был ее собственным сыном. Она никогда не относилась к нему с меньшей добротой и преданностью, хотя он принадлежал ей только по усыновлению. Но Тэлон была ее первенцем и девочкой, и Миррима всегда обожала ее, когда была маленькой.
Я позабочусь о ней, — пообещал Фэллион.
Верните ее живой и целой, — умоляла Миррима, сдерживая слезы. Фэллион видела, что ей хочется убежать в дом, спрятаться и заплакать.
Когда мы вернемся, — сказал Фаллион, — это будет более совершенный мир, и Коготь будет целым и красивым, более красивым, чем вы можете себе представить.
Тогда Миррима слегка улыбнулась, желая верить.
Фэллион потянулся всеми органами чувств и почти не смог найти тепла в теле Тэлона. Вечные Рыцари высосали из нее все это.
Что я сделал? – задумался Фаллион. Он принес перемены в мир, но Тэлон превратился в монстра, огромного и гротескного, почти такого же ужасного, как вирмлинги.
И теперь она лежала на грани смерти.
Рианна начала плакать. Фэллион слышал, как она всхлипывает.
С тобой все впорядке? она спросила.
— Так холодно, — сказал Фэллион сквозь стучащие зубы. Он никогда не чувствовал ничего подобного, даже во время самого холодного арктического шторма.
Рианна перекатилась к нему, показывая больше силы, чем он имел. Она прислонилась к нему, накрывая его своим телом, как одеялом. — Здесь, — прошептала она. Прими тепло моего тела.
Он продолжал дрожать, надеясь, что ее тепло поможет ему выжить. Никаких слов благодарности оказалось недостаточно. — Спасибо, — слабо выдавил он. А потом он понял, что чувствует себя так близко к смерти, что, возможно, у него никогда больше не будет шанса поговорить с ней снова. Я тебя люблю.
Всю долгую ночь вирмлинги тащились по дороге, повозка вздрагивала, как будто собиралась взорваться каждый раз, когда она врезалась в колею, колеса повозки скрипели.
Было утомительно тащиться за этой повозкой, когда Вулгнаш мог так легко подняться в небо. Но волшебник внутри каменного ящика был хитер, и Вулгнаш не мог оставить его без присмотра.
Несколько раз за ночь Вулгнаш истощал тепло мальчика, доводя его до состояния, близкого к смерти, а затем удерживал его там в течение длительного времени, позволяя ему проснуться ровно настолько, чтобы восстановить силы, прежде чем снова погрузить его обратно.
Вулгнаш устал от этой работы.
К рассвету я мог бы быть в Ругассе, — думал он, — изучать клейменные утюги, раскрывать их секреты, раскрывать их силы.
Но нет. Я обречен ходить и охранять маленького волшебника.
Вулгнаш выполнит волю своей госпожи. Он безупречно выполнял свои обязанности. Он всегда был таким.
Но как он это ненавидел.
Так они шли сквозь ночь, через прекрасную землю, где стерня дикой травы сияла белизной под серебряной луной, сквозь ночь, где неприступные леса отбрасывали длинные тени, когда они маршировали по холмам.
Риск нападения был невелик. Эти земли были захвачены вирмлингами много лет назад, и кланы воинов давно утратили желание бороться за свое возвращение.
Вулгнаш не видел в ночи ничего, кроме пары диких волов; несколько оленей, пьющих возле пруда; и молодой волк, бродящий по лугу и прыгающий в поисках мышей.
И только когда они заметили вдалеке деревню, Вулгнаш остановился. Это была деревня, полная новых людей, коротышек. Их коттеджи выглядели умиротворенными, лежащими в овраге долины. Дым клубился от костров, где готовили вчера вечером, и он мог видеть коз и крупный рогатый скот в их маленьких загонах из палочек.
Вулгнаш не особо задумывался о коротышках. Волшебник, которого он поймал, был одним из них, и теперь он задавался вопросом, не придет ли кто-нибудь из родственников волшебника искать его.
В качестве меры предосторожности он остановил повозку. Спуститесь в ту деревню, — сказал он своим воинам, — и убейте всех.
Он стоял на страже, пока вирмлинги неслись по полям, сиявшим золотом в лунном свете. Пара собак начала вилять хвостами и лаять при приближении вирмлингов, но их лай стал неистовым, когда они поняли, что приближается какой-то новый ужас.
Мужчина-человек подошел к двери, чтобы разобраться, как раз в тот момент, когда приближались воины-змеи; змей метнул в него копье.
Затем воины оказались по домам. Они не вошли в двери. Они опрокидывали стены и сбрасывали крыши. Они кричали и рычали, как дикие звери, вселяя ужас в сердца малышей.
А потом они преследовали всех, кто пытался сбежать.
Они развлекались резней, отрывая ноги живым мужчинам, вгоняя матерей в грязь, роясь в развалинах разрушенных домов в поисках младенцев, а затем сжимая их, как будто они были маленькими птицами.
В целом это заняло меньше пятнадцати минут, но время было потрачено с пользой.
Вулгнашу казалось, что он чего-то достиг.
После этого они бежали больше часа всю ночь, сердца воинов сильно колотились от кровожадности, пока не достигли старого заброшенного городища на холме. В нем была единственная сторожевая башня с видом на холмы, а также большая комната и кухня, в которых когда-то размещались войска. Дальше не было ничего, кроме нескольких гниющих сараев с деревянными крышами, отягощенными мхом и ежевичными лозами.
Птицы начали петь, и звезды умирали на небесах. Форт выглядел как хорошее место для ночлега на день. Фактически, на тропе позади не было другого места, и в течение многих часов впереди не было никакого вероятного места. Старый форт был единственным выбором Вулгнаша.
ПОД Уродливыми камнями
Один ученый однажды сказал мне, что он может доказать, что известные люди живут дольше других. Мудрая женщина деревни, герой сражений, признанный мастер своего дела – будь то булочник, или кузнец, или просто свечник. Каждый из них жил в среднем на семь лет дольше, чем другие представители его вида.
Секрет, — сказал он, — это похвала. Нам всем это нужно. Это тоник, восстанавливающий и тело, и душу. Детям это необходимо, чтобы вырасти здоровыми.
К сожалению, глупые и злые тоже нуждаются в этом, и зачастую они этого не заслуживают. Посмотрите на мотивы тех, кто совершает преступления, и слишком часто они делают это, надеясь поднять себе уважение других.
И хорошие люди преуспевают также ради похвалы других. Таким образом, наша потребность в похвале может сбить нас с пути добра или на путь зла.
— Волшебник Сизель
Король Урстон ищет угрей, — сказал в ту ночь своим сыновьям военачальник Мадок. Этот его план — спасти этого волшебника из потустороннего мира — тщетная надежда. Он лишь предупреждает неизбежное.
Смерть его сына? — спросил Дрюиш.
— Да, смерть его сына, — сказал Мадок. Армия расположилась в пещерах, а Мадок и его ребята находились в маленькой долине под тенями трех огромных скал из песчаника, каждая из которых выглядела как какое-то чудовищное лицо, искривленное и гротескное.
Можно подумать, что Урстон уже забыл его, — сказал Коннор. Можно подумать, что он счел бы его мертвым.
— Ммммм, — кивнул Мадок в знак согласия. Для него это дело чести. Он хочет, чтобы его считали человеком сострадания. Он не может позволить, чтобы о нем говорили, что вирмлинги любят своих детей больше, чем он. Это сделало бы его каким-то бессердечным, испорченным.
— Думаешь, вирмлинги любят своих детей больше, чем мы? — спросил Коннор.
Мадок задумчиво почесал накрашенный подбородок. Мать-медведица сделает все, чтобы защитить своих детенышей. Вирмлинг ничем не отличается. У них есть инстинкт, и он у них сильный. Зул-торак — такой же кровожадный змей, который когда-либо вел войну, но он все равно любит свою дочь, и она становится еще более драгоценной из-за того, что он больше не может вынести.
— Может ли вирмлинг по-настоящему любить? — спросил Коннор.
Не так, как это делают люди, — сказал Мэдок. Но у них есть чувства — жадность, страх. В них заключено то, что они называют любовью. Жадность, потому что они хотят обладать ребенком, владеть чем-то, что является продолжением их похотей. Страх, потому что они верят, что дети дают им своего рода вечную отсрочку. Они отдают своих детей в слуги Леди Отчаяние в бесконечной череде, и пока их род продолжается, они верят, что она не накажет их в загробной жизни.
Мэдок на самом деле мало что знал о таких вещах. Он никогда по-настоящему не изучал философию змей. Он лишь повторял обрывки знаний, которые повторялись у костра. Он так и не понял, почему вирмлингам не удалось уничтожить Каэр Люциаре. По его мнению, Кан-хазур был просто никчемным ребенком-змеем. Это имело смысл только в том, что Зул-Торак выследил бы последнего