т легких путей и прямо-таки напрашивается, чтобы с него сбили спесь. Во время игр такое случается сплошь и рядом. Зрители приникают к экранам, сердце чуть не выскакивает у них из груди.
– Мерзко, – повторяет женщина, на этот раз шепотом, и Калла скрипит зубами. Еще один удар – проще не придумаешь. Красная линия возникает поперек горла женщины, и когда Калла опускает меч, мертвая участница игр падает на мокрую землю.
В переулке слышится гудение. Фонари на стенах мигают и гудят, привлекая светом стаи мелких летучих насекомых. Калла толкает труп ботинком, переворачивает руку. На экране вспыхивают две шестерки – еще один номер, который позднее вечером пополнит список потерь первого дня.
Одна из лампочек в переулке перегорает. Посмотрев на лужи, Калла замечает в воде свое искаженное отражение, подцвеченное алым от крови, сочащейся из ран убитой Шестьдесят Шестой. На мгновение у Каллы возникает мысль, что это еще одна соперница стоит у нее за спиной. Она вздрагивает и круто оборачивается.
Никого. Только камера на стене. Только Калла – длинные спутанные волосы обвились вокруг шеи, лицо и одежда забрызганы кровью. Панораму переулка вокруг нее искажает отраженный лужами мерцающий свет.
Она не похожа сама на себя. Вообще-то на себя она никогда и не походила.
Калла Толэйми, принцесса Эра. На троне она ни на что бы не годилась, зато с мечом в руке способна на все.
Глава 5
После полуночи, когда улицами городов-близнецов окончательно завладевает мрак, видимый фасад Сань-Эра сияет огнями квартир. Стена к северу от Саня высока, но не настолько, чтобы полностью загораживать здания на окраине города, каждое окно которых излучает свет и гудит подвешенным под ним кондиционером, вдобавок к шуму работающих плит и телевизоров, мерцающих в глубине комнат.
Панорама города выглядит беспорядочно, однако в столице нет ни единого здания, превышающего высотой четырнадцать этажей. Этажом больше – и разветвленные строения могут накрениться под собственной тяжестью и рухнуть.
Квартира Каллы – одна из немногих, в которых сравнительно тихо. В нее, уже придавленную и почти задушенную грузом верхних этажей, ведет последняя дверь в конце длинного, накуренного коридора, где на каждом шагу игорные заведения. Непрестанный стук костяшек для мацзяна, порождающий не такое эхо, как другие шумы, прокрадывается под дверь Каллы в самые неожиданные моменты. Порой, прикорнув на диване, она просыпается рывком, уверенная, что кто-то, стуча каблуками по гладким полам дворца, идет звать ее на тренировку.
Ее телевизор работает без звука. Сидя в спальне, Калла затягивается сигаретой и смотрит, как дым струйкой поднимается к крашеному, подернутому плесенью потолку и вьется под ним. В окно вливается свет, калейдоскоп неоновых отблесков, исходящих от разных источников снаружи: красного с золотом – от борделя на третьем этаже соседнего здания, темно-синего – от киберкафе на шестом этаже, разноцветными огнями вспыхивают вывески ресторанов, которых полно по соседству. Как ни странно, ночью Сань-Эр ярче, чем днем. Днем здесь, на улицах, отгораживающихся от солнечного света, царит унылый сумрак. Ничего, кроме блекло-серой мглы, которая сама по себе ничего не освещает.
Калла приподнимается на локте. А теперь на ее спальню обрушивается смех, доносящийся снаружи через закрытое окно. Что-то побуждает Каллу вглядеться сквозь стекло как раз в ту минуту, когда мимо плетется стайка подростков, подвыпивших и веселых: они болтают между собой, не удосуживаясь понизить голос.
Калла снова устраивается в постели, разгладив складку на простыне. Она и забыла, каково это – смеяться в компании, даже просто разговаривать с кем-нибудь, кроме Чами и Илас. Последние пять лет она проводила время в одиночестве, пока оно не становилось невыносимым, жила, не поднимая головы и не снимая маски. От своих бывших фрейлин она принимает лишь самое необходимое, чтобы выжить, но не рискует ни искать работу, ни как-то иначе участвовать в жизни городов-близнецов. Ведь перед ней стоит задача, намного превосходящая повседневные дела простого цивила, живущего в Сань-Эре.
Но порой она чувствует, как груз одиночества смещается, тяжело оседает у нее в груди. И словно холодными щупальцами вкрадчиво оплетает все, что есть у нее внутри. Не так настойчиво, чтобы причинить ей боль или заставить отбиваться. Но достаточно, чтобы служить вечным напоминанием: я здесь, с тобой я навсегда, не убежишь ты никуда.
Калла выбирается из постели, стряхивает с сигареты пепел и вызывает протестующее мяуканье у потревоженного кота. А когда она направляется в тесную гостиную, Мао-Мао спрыгивает с кровати и с урчанием бежит следом. Верхний свет Калла не включает и ориентируется благодаря мерцанию телеэкрана. Каждый предмет вокруг отбрасывает длинную тень: меч, прислоненный к стене у двери, апельсины и бананы на стеклянных полках в стенной нише. Едва Калла усаживается перед громоздким экраном, по-прежнему беззвучно показывающим новости, Мао-Мао сворачивается клубком вокруг ее щиколоток, не давая уйти еще куда-нибудь.
Калла вздыхает и опускает свободную руку, чтобы почесать его пушистую макушку. Чем дольше будут идти игры, тем опаснее станет возвращаться домой. Следующие несколько дней, пока игроки осваиваются, тревожиться незачем, но затем их начнут ежедневно пинговать, указывая в качестве ее местонахождения в том числе и эту квартиру, и когда это будет происходить все чаще и чаще, очутиться здесь в момент очередного пинга будет равносильно самоубийству. Как только очередной игрок узнает, где она живет, она не сможет спокойно приходить домой, даже если удачно избежит первой встречи, потому что рискует нарваться на засаду.
Три часа ночи. Обычно новости так поздно не передают, но сегодня особый случай. Все ведущие с оживленным видом перебирают карточки-шпаргалки и шевелят губами гораздо быстрее, без обычной нудной монотонности. Калла тянется к телевизору, чтобы прибавить громкость, и как раз успевает услышать: «…и Пятьдесят Семь, в данный момент наш лидирующий игрок».
– Что, простите? – вырывается у Каллы вместе с дымом. Она перестает почесывать кота, и Мао-Мао протестующе бодает ей ладонь. Морда и уши у него практичного темно-серого цвета, а остальная шерсть серовато-белая, вечно сбивающаяся в комки по всей квартире, потому что ему нравится ходить за хозяйкой по пятам и требовать ласки. Она подобрала его котенком на улице, когда только начинала прятаться. Вместе они проводили долгие часы, пока она метала ножи в стену, в итоге за несколько лет кот патологически привязался к ней.
– Да, в самом деле, – подхватывает второй ведущий, словно услышав возглас Каллы. – После завершения церемонии открытия, когда игроки рассеялись по обоим городам, из дворца сообщили первые результаты. С полным восторгом было воспринято известие о двадцати трех попаданиях в цель, десять из которых – заслуга номера Пятьдесят Семь.
Поперхнувшись при очередной затяжке, Калла поспешно выпускает дым через ноздри.
– Да чтоб вас! – кашляет она. – Отлично сработано, Август.
«С полным восторгом было воспринято известие о двадцати трех попаданиях в цель, десять из которых – заслуга номера Пятьдесят Семь».
Давно уже ночь, время очень позднее, но, несмотря на это, у включенного телевизора, выставленного экраном на улицу в парикмахерской на южной окраине Саня, собрались зрители. Антону больше нет хода в квартиру с шикарным телевизором, – который, впрочем, все равно уже разбит, каким и останется, будь даже Антон еще в теле хозяина квартиры, – поэтому он присоединяется к небольшой толпе у телевизора, стараясь не углубляться в нее и прикрыв рукавом браслет участника игр.
В новостях по-прежнему крутят относящиеся к играм записи с камер наблюдения. Гвардия всеми силами старается держать Сань-Эр в подчинении при помощи этих камер, однако у них есть единственный, но крайне досадный изъян: камеры не улавливают вспышку при перескоке в другое тело. И поскольку на долю Сообществ Полумесяца приходится большая часть преступлений в Сань-Эре, а участники их разветвленной сети особенно злостно совершают перескоки, нетрудно понять, почему столько случаев незаконной торговли, в том числе людьми, а также убийств остаются незамеченными для дворца.
Почему дворец до сих пор не удосужился заняться этой лазейкой, Антон понятия не имеет. Но, по крайней мере, видеоматериалы с камер находят применение во время игр как постоянный источник сведений о боевых действиях. Телесетям не приходится отправлять в город съемочные группы, ведь камеры и так установлены на каждом углу. Появление настоящей съемочной группы может даже вызвать недовольство во Дворце Единства, особенно если телесети начнут распространять материалы об играх, не просмотренные прежде бдительной Лэйдой. Так или иначе, зрители не готовы к съемке крупным планом: им нужны вот эти, зернистые, сделанные сверху, на которых каждый игрок превращается в собственный уменьшенный аватар. Благодаря этому Сань-Эру незачем отмечать, насколько он прогнил. Бойня как допустимый вид развлечения. Бойня как короткий путь к богатству.
Антон хмурится, проталкиваясь поближе к телевизору в парикмахерской. Как раз показывают повтор первого килла Пятьдесят Седьмой в оружейной лавке. В той же самой, куда Антон заскакивал недавно и прикупил луцзяодао – пару изогнутых полумесяцем ножей, которые теперь спрятаны у него под курткой. К тому времени как он зашел туда, кровопролитие, творящееся сейчас на экране, давным-давно закончилось.
Пятьдесят Седьмая выдергивает из раны меч. Во время поворота длинные волосы, хлестнув ее по лицу, обвиваются вокруг шеи, и хотя запись нечеткая, хотя цветовая насыщенность настолько низка, что изображение выглядит почти серым, видно, как ярко горят ее глаза неопределенного цвета.
Толпа вокруг Антона вполголоса переговаривается, обсуждает женщину на экране, потрясенная профессионализмом ее удара, завороженная быстротой ее движений. Однако Антон, стоя среди этих людей и не сводя глаз с экрана даже после того, как выпуск новостей переходит к следующему сюжету, вдруг осознает, что именно привлекло