Лэйда хлопает ладонью по двери комнаты видеонаблюдения, заставив вздрогнуть всех, кто притворился, будто занят делом и не смотрит на нее.
– За работу! – кричит Лэйда. – Чтоб в играх был полный порядок, ясно?
Ей отвечают несколько голосов. Начальнику стражи никто не осмеливается возразить, чтобы не кончить как все те, кого она бросила за решетку по одной-единственной причине – что они не так на нее посмотрели.
Помпи сутулится перед своими экранами и ждет, когда выйдет дворцовая стража. Когда все вокруг возвращаются к привычным делам, Помпи идет забрать распечатанные бумаги. Отлично. Они пригодятся.
В сумочке под ее столом на браслете, переведенном в режим ожидания, мерцает цифра «два».
Глава 7
Рестораны поблизости от колизея – в меньшей степени ряд строений и в большей – одно слаженно действующее целое: лестницы из кухонь на втором этаже ведут в общий зал на первом и отдельные кабинеты на третьем, куда посетители попадают лишь из пельменной, расположенной сверху, на четвертом этаже. Сань-Эр страдает клаустрофобией, но по крайней мере все, что может понадобиться кому-либо, здесь находится в пределах досягаемости.
Калла хватает тарелку с подноса проходящей мимо официантки, швыряя вместо нее монету. Официантка ничего не замечает, слишком занятая выполнением заказов и подгоняемая криками клиентов, требующих завтрак. Обвив вокруг пальца шнур городского телефона, рядом с которым Калла стоит, она прижимает трубку к уху плечом, свободной рукой подцепляет баоцзы за скрученную верхушку и отправляет в рот. Августа на другом конце провода она почти не слушает.
– …ты должна его вернуть. Меня это ничуть не забавляет, Калла.
– А разве я обещала, что это будет забавно? – отзывается она невнятно с полным ртом баоцзы. И сразу округляет губы, втягивает ртом прохладный воздух, чтобы остудить на языке начинку из жирного мяса и соленой капусты. В горле она жжется, но холодильник в квартире Каллы пустует со вчерашнего дня, так что с голодухи даже самые дешевые баоцзы идут за милую душу. Калле словно наяву видится, что Август зажимает переносицу, слушая, как она жует.
– Если ты выйдешь из игры, все будет напрасно.
– Эй! – протестует Калла, проглатывает все, что у нее во рту, и прокашливается. – Может, все-таки соизволишь включить мозги? Я вступила в игру еще до того, как ты вмешался. И меня не так-то легко из нее вывести.
Август испускает раздраженный вздох.
– Прекрасно. Я могу поддерживать функционирование твоего браслета, чтобы сегодня его не объявили бездействующим. Только верни его. Кто из игроков его забрал?
Калла пожимает плечами, и только потом до нее доходит, что кузен этого не видит. Ей дали номер его личного сотового, но она так давно не пользовалась телефоном, с тех самых пор, когда жила во дворце Эра, что едва вспомнила, как они работают. Август взъярился уже потому, что она не связалась с ним сразу же после вчерашнего, но она же не виновата, что пришлось сначала разыскивать телефон общего пользования.
– Не знаю, – отвечает она. – Не додумалась спросить, следила, как бы меня не прикончили. Пол мужской. Рослый. Бледный.
В трубке слышится очередное раздраженное фырканье Августа. Все эти детали словесного портрета мало что значат теперь, когда тело, которое она описывает, находится в больнице, возвращенное законному хозяину. Прошлой ночью, после того как в городах начали пинговать игроков, сообщая противникам их местонахождение, новостным каналам понадобилось освещать слишком много событий, так что ни в одном выпуске Калла не видела сюжетов о схватке под торговыми рядами. Почти весь поединок происходил в отсутствие зрителей и камер, на складе, так что видеоматериалов о нем набралось мало. В сегодняшние повторы могут включить и сюжет о похищении ее браслета, когда закончат показ самых кровопролитных моментов и перейдут к менее захватывающим, и Калле надо лишь дождаться, когда какая-нибудь телекомпания заинтересуется этим инцидентом настолько, что объявит номер ее вороватого противника. И тогда Август просмотрит список и сообщит ей имя. С ее точки зрения, Август мог бы прямо сейчас сходить в центр видеонаблюдения и сам найти нужные записи, но он и без того рискует засветиться, поддерживая активность ее браслета, и если предпримет еще что-нибудь, у Лэйды Милю могут возникнуть вопросы.
– Начинай разыскивать его немедленно, – требует Август, хотя наверняка знает, что в настоящий момент Калла мало что может сделать. – И будь начеку: есть вероятность, что в города-близнецы просочились шпионы из Сыца. Их мотивы пока неясны.
Калла хмурится. Берет еще баоцзы, но на этот раз только обгрызает тесто по краям.
– Готовятся к вторжению?
– Опять-таки трудно сказать.
– Мы больше даже не поддерживаем связь с Сыца.
По крайней мере, так было пять лет назад, когда Калла в последний раз уделяла внимание национальной безопасности Талиня.
– Вот именно поэтому я и озадачен, – признается Август. – Могу держать тебя в курсе. Только… разыщи кретина, который стащил у тебя браслет, и поскорее уничтожь его.
Калла откусывает от баоцзы. Горячая жидкость стекает по подбородку, она торопится подхватить капли. О небо, если бы дворцовые преподаватели этикета видели ее сейчас, их хватил бы удар.
– Да, принц Август. Ваше желание для меня закон.
Август молча прерывает разговор. А Калла, повесив трубку, задумчиво жует оставшиеся баоцзы, и в голове у нее крутится услышанное от принца. Шпионы из Сыца. Последние карты, которые она видела на родительских столах, были нарисованы карандашом и свидетельствовали о полном завоевании аграрных окраин и приближении практически к самым горам, отделяющим их королевство от Сыца. Возможно, за прошедшее время король Каса постепенно продвинулся еще дальше в глубину приграничных территорий. И теперь Сыца подсылает шпионов, чтобы положить конец этому продвижению. Если так, лучше бы они этого не делали, – она высказывает свое желание не по тем же причинам, что и Август, а потому, что уже и так задолбалась.
Цепочку ее размышлений прерывает нечто промелькнувшее на периферии зрения. Внезапно обернувшись, Калла как раз успевает заметить, что какой-то парень прячется за вазоном с растением, как будто не ожидал, что она посмотрит в его сторону. На руке, которой он держится за один из толстых стеблей, сбился рукав и виден браслет.
Калла выхватывает меч.
– Пожалуйста, подожди, не надо! – выкрикивает парень. И выходит из-за вазона, вскинув руки над головой. Глаза у него пыльно-фиолетовые, оттенка цветов, растущих у канала Жуби. – Ты бы хоть дождалась, когда вернешь себе браслет.
– Что? – Калла кривится. На время еды маску она сняла, так что ее гримасу парень увидел отчетливо. – И много ты успел услышать?
Парень, метнув взгляд в сторону столиков, а потом с почти видимым усилием понизив голос, отвечает:
– Достаточно, в том числе что ты называешь собеседника Августом.
Калла поднимает меч еще выше, намереваясь нанести удар и пресечь возможную утечку. Парень снова вскидывает руки. Его щеки еще сохраняют детскую округлость, но тонкие, как прутики, руки и ноги – явный признак недоедания.
– Стой, стой, стой! Я знаю, кто забрал твой браслет.
Да? Калла опускает руку. Пока она колеблется, из-за угла выбегает еще одна официантка с подносом еды. И резко тормозит при виде меча Каллы, открывая и закрывая рот, словно соображая, высказаться или не стоит. Секунду спустя она решает просто проскользнуть мимо и вскоре скрывается из виду на лестнице, где скрип каждой ступеньки эхом отзывается от отсыревших стен. Калла принимает решение.
– Идем со мной, – велит она, жестом подзывая парня. Едва он оказывается в пределах досягаемости, она хватает его сзади за шею и ведет вниз по лестнице, к залу поменьше размером. Парень молчит, но явно нервничает, ведь Калла по-прежнему держит меч наготове. Он не сопротивляется, когда Калла вталкивает его в свободную загородку со столом, а когда она подзывает официанта, чтобы заказать еще еды, сразу становится видно, что парень воспрял духом.
– Как тебя зовут? – спрашивает Калла, как ни в чем не бывало внося в загородку меч и входя следом. За столиком неподалеку какой-то подросток глазеет на нее, вытянув шею, – скорее всего, гадает, участвует она в играх или нет. Калла берет салфетку, чтобы протереть стол, но салфетка настолько пыльная, что навести с ее помощью чистоту Калла не надеется. Отбросив грязный комок, она встречается взглядом с подростком и притворяется, будто вот-вот кинется в его сторону. Тот перестает тянуть шею и торопливо отводит глаза.
– Я Эно, – говорит парень.
– Сколько тебе лет, Эно?
Он морщит нос.
– Пятнадцать. Хотя насчет этого тела не уверен. А свое родное я отдал. Не слишком оно мне нравилось.
Калла складывает руки на столе. Нет ничего необычного в том, чтобы бросить родное тело, если нашелся другой сосуд, который можно занимать постоянно. Иногда подходящее тело попадается брошенным на улице. Иногда двое решают поменяться телами. Но чаще всего замена на длительный срок происходит после покупки пригодного сосуда за кругленькую сумму на черном рынке. И гораздо реже бывает так, что человек, твердо уверенный в своей способности к перескоку, решает навсегда поселиться в уже захваченном теле, и в результате длительного сдваивания более слабая ци постепенно угасает – до тех пор, пока в теле не остается только ци вселенца, которая опять становится в нем единственной.
Но как бы там ни было, подобное происходит систематически повсюду в Сань-Эре, по самым разным причинам, как существенным, так и ничтожным. Когда людям не нравится, как они выглядят. Когда доставшееся от рождения тело вынуждает их соответствовать не вполне подходящему им полу. Продолжительность жизни человеческой ци – сто астрономических лет плюс-минус десятилетие; это долгий срок, чтобы провести его в жалком и ненавистном теле. Ближе к концу жизни обладатели генетической способности к перескоку пытаются занимать новые, молодые тела, но божества еще никому пока не даровали истинного бессмертия. Достигнув своего предела, ци человека исчезает, и точно так же тот, чья ци поражена недугом, не становится здоровее, во сколько бы здоровых тел он ни вломился. Загнивающая ци будет разъедать тело изнутри, пока не угаснет сама.