Если есть справедливость в этом мире, тогда именно эта напрасная уверенность сведет короля в могилу. А если справедливость не восторжествует, тогда Август сам восстановит ее.
Плавным движением Август встает и направляется к двери.
– Куда собрался? – спрашивает Галипэй, поднимая голову при виде Августа, входящего в прихожую. И откладывает книгу.
Август не спешит отвечать. Его рука зависает над позолоченной дверной ручкой. Потом он, хоть и оглядывается через плечо, телохранителю в глаза не смотрит.
– Отта должна умереть.
Секунда молчания. Галипэй моргает. Он достаточно вышколен, чтобы его лицо ничего не выражало.
– Она же не очнется, – напоминает Галипэй. – Разве этого мало?
– Точно не известно. Нам нельзя так рисковать.
Кажется, будто дворец содрогается под его поступью. Каждый этаж и крыло, каждый коридор и блистающая роскошью комната. Навостряют уши, ловят разговор, обращаются в слух. Эти стены помнят мальчика, который стал кронпринцем, а семь лет назад хватил по ним кулаком. Тяжелые, расшитые золотом занавеси, хоть они сияют и не так ярко, как в те давние времена, становятся колкими при воспоминании о том, как их отдергивала Отта Авиа, а ее голос разносился по личным покоям Августа, и эхо многократно повторяло: «А я скажу! Все расскажу! Клянусь, так я и сделаю!»
– Чего ты хочешь, Отта? – рявкнул тогда Август. Он кинулся вперед, но Отта отступила за занавеси, словно они могли защитить ее. Беспомощной она лишь притворялась. Попробуй он подойти ближе, она выпустила бы когти.
– Только посмотри на себя! Притворяешься хорошим, – язвительно процедила Отта, – а на самом деле для Саня ты – зло куда страшнее Каса. Ты же всех нас бросишь в клетку и назовешь своими верноподданными!
– Народ уже живет в клетках. Совет так промыл тебе мозги, что…
Август выбросил руку вперед, но Отта просто отскочила и направилась прочь, высоко вскинув голову. А в руках – крошечный клочок бумаги. Единственное, что ей требовалось для доказательства, – что для Лэйды и Августа побег из городов-близнецов – не способ спастись, а план поисков заброшенного дворца у границ Талиня. План собрать войска и двинуться войной на Сань-Эр. И если им удастся привлечь на свою сторону Антона, которому по перескокам нет равных в Сань-Эре, они будут непобедимы.
В тот раз Отта грозилась обо всем рассказать Каса, пока следы еще не подчищены. Потом откололся Антон. Без него Август и Лэйда оказались отброшены обратно на стадию планирования. Стратегия подготовки к войне утратила всякую реалистичность. Требовалось действовать умнее, чтобы добиться своего.
– Август! – напоминает о себе Галипэй.
Прежде чем произнести следующие слова, Август собирается с духом:
– Тебя приставили ко мне уже после Отты, так что я и не рассчитываю, что ты поймешь. Убей ее.
Галипэй – единственный человек во дворце, которому известны вероломные планы Августа, задумавшего свергнуть короля Каса, а также то, что эти планы убийства монарха уже начали приводить в исполнение. Нет никого, кому Август доверяет больше, чем Галипэю, но порой он жалеет, что Галипэй слишком умен и так отчаянно старается понять и узнать всё, – жалеет, потому что сам процесс узнавания втягивает его в самую грязь дворцовых разборок. Сейчас к осуществлению своих планов Август ближе, чем когда-либо. Он обязан устранить любую угрозу, и если есть хотя бы ничтожный шанс, что Отта придет в себя…
Август открывает дверь. Однако Галипэй не считает, что разговор закончен, и его явно не пугает, что кто-нибудь может подслушать его.
– Я твой телохранитель, Август, – говорит он, – а не слуга.
Горничная в коридоре, занятая разносом еды, поднимает голову. Внезапное появление Августа застало ее врасплох, она так перепугана, что поднос опасно кренится в ее руках.
– Ваше высочество, – лепечет она, спеша поправить тарелки на подносе, пока они не съехали на пол. – Простите, я не хотела помешать…
Август открывает глаза, ловко уравновешивая в руках поднос и потеряв лишь единственную крошку с него, упавшую на ковер. Наклоняется поднять ее, заодно подцепляет тонкими пальцами какую-то нитку, а в двух шагах от него Галипэй торопливо подхватывает тело Августа, пока оно не рухнуло, и скрипит зубами, облапив талию своего принца.
Галипэй оглядывается и ждет. При ярком свете его глаза похожи на расплавленное серебро, и он высматривает… вообще-то, Август не знает, что именно.
– Пожалуйста, – просто говорит Август. Голос звучит непривычно, но тон – ровный, без тени сомнения – всегда одинаков.
Устремленные на него глаза блекнут. Расплавленное серебро становится тусклым металлом.
– Как вам будет угодно, ваше высочество.
Что-то переменилось между ними. Тонкая, как волосок, трещина возникла между плотно пригнанными частями целого. Но Август, поставив поднос, все равно уходит, намереваясь выяснить, сколько будут продолжаться игры и когда наконец Сань-Эр – и Талинь – перейдут к нему.
Глава 12
Проходит еще неделя, прежде чем в игре остается тридцать участников, причем лишь потому, что Калла и Антон открывают охоту на других игроков. Эти двое сильны в искусстве уничтожения, однако в Сань-Эре живет и дышит миллион человек, и игра восьмидесяти восьми из них – не более чем точка в общей суете и мешанине.
– Они этажом выше, – сообщает Калла. Август начал сбрасывать координаты противников ей на пейджер. И не так, как во время официального пинга, где расстояния указываются примерно, вынуждая игрока метаться безголовой курицей. Август же внес в программы центра наблюдения код, который посылает Калле текстовое сообщение с точными указаниями местонахождения того игрока, поблизости от которого она очутилась.
Антон опирается на стену, оставив на белой краске красный отпечаток, и тут же отдергивает руку. Они в финансовом районе Эра, этажи этого строения выглядят приличнее тех, где они обычно рыщут. Оба уже получили ежедневные пинги, но пользы те не принесли. Игрокам удалось улизнуть.
– Вот уж не думал, что принц Август будет облегчать нам задачу, Пятьдесят Седьмая.
Калла искоса бросает на него взгляд.
– А ты предпочел бы действовать по старинке?
– О нет, не пойми меня превратно. – Он подбрасывает один из своих ножей. Нож четко переворачивается в воздухе и падает ему в ладонь, готовый к удару. – Просто поражает, как всецело можно управлять ходом игр, вот и все.
Из-за стены справа от них доносится рокот. Потом внезапный грохот на лестнице, по которой они только что поднялись. Сюда, на пятый этаж, они заглянули только потому, что его пейджер указал как последнюю позицию одного из игроков, но тут пусто, если не считать офисных работников в их кабинках со стеклянными перегородками.
Финансовый район Эра, как правило, выглядит упорядоченно, наотрез отказываясь по примеру остальных районов городов-близнецов собирать в пестрые кучи предприятия, конторы, заводы и лавки. Калла успела пробежать глазами указатель на первом этаже, прежде чем они начали подниматься. Одна половина этого здания принадлежит какой-то неизвестной частной школе, вторую занимают отделы одного из крупных банков.
Калла жестом останавливает Антона и прислушивается, но на лестнице снова тихо. Будто кто-то ворвался сюда и сразу же убежал.
– Погоди, – вдруг говорит она. – Ты думаешь?..
– Здесь ведется бой, – почти одновременно догадывается Антон. – Второй игрок. Так мы?..
Калла уже кивает, оглядываясь через плечо в поисках другого выхода. Основных лестниц тут две. Одна ведет наверх строго по центру здания, другая огибает его снаружи по периметру.
– Пойду в обход. Загоним их в угол.
И она убегает, не дождавшись согласия Антона. Обнажает меч и толкает дверь плечом. Невнятный день встречает ее, не настолько ясный, чтобы считаться в Эре солнечным, но вполне светло-серый, чтобы освещать ей путь, пока она проходит мимо классов, расположенных с этой стороны здания. Дети в них при виде ее вскакивают. Возбужденные, они бросаются от своих парт к окнам, радостно машут руками, но Калла спешит вперед, перескакивая по три ступеньки за раз.
А когда она снова влетает в здание, то видит, как какая-то участница игр старается вовсю, чтобы рассечь одного из учителей пополам, и ее длинный конский хвост раскачивается в такт ударам.
В этом классе ученики спешат отступить подальше, и лишь когда учитель ловко и мощно отражает удар соперницы, Калла понимает, что на самом деле это еще один игрок, а его браслет просто не виден под манжетой отутюженной белой рубашки. Выглядит это… неожиданно. Королевским играм свойственно привлекать всякий сброд и бунтарей, в том числе очутившихся в безвыходном положении, тех, кому остается лишь рискнуть жизнью ради богатства. Но чтобы человек, ведущий благопристойную жизнь, опорочил свое имя участием в таком жестоком и грязном действе, как игры… что может двигать им? Недостаточный заработок? Страсть к острым ощущениям? Ни то ни другое не стоит такого конца – с животом, вспоротым на виду у двадцати учеников и окатившим первые ряды парт кровью.
Вспышка, вдруг возникшая в коридоре, абсолютно белая. Хоть она и слепит глаза, Калла несется в ту же сторону.
Как и Антон со стороны другой лестницы.
Участница игр не успевает выдернуть меч из убитого учителя: Антон подлетает к ней, держа на изготовку ножи. Быстрым движением он глубоко рассекает крест-накрест ее шею, и она сразу падает. Если участница с конским хвостом выведена из игры, то учитель, судя по вспышке, куда-то перескочил, а Антон, оглядывая толпу в коридоре – сплошь подростки в форменной одежде, с красными галстуками на шеях, – понимает, что не успел заметить, в чье тело он юркнул.
Но если Антон упустил из виду вспышку, это еще не значит, что и Калла так же невнимательна. И он, стараясь отдышаться, видит, как Калла сбивает с ног какого-то мальчишку и наступает ему на грудь.
– Пятьдесят Седьмая! – вдруг выкрикивает Антон и протягивает руку. Ему хочется сказать ей: «Нам незачем его убивать», или, может быть: «Отпусти его». Но он не может. Игры заканчиваются с единственным победителем. Сопутствующие потери со всех сторон всегда были неизбежными. Просто одна часть его натуры предпочитает врать, лишь бы не чувствовать себя отвратительно, а другая, гораздо более значительная, знает, что ложь бесполезна. Вот и сейчас он не может заставить себя выговорить ее.