– Поберегись, поберегись!
В коридор выворачивает каталка, ее толкает женщина в обычной одежде цивилов. Антон отступает с дороги, вжимается в стену с облупившейся зеленой краской. Над головой мерцает холодным светом лампочка. Антон задумывается о том, что он только что видел: то ли эта женщина решила взять дело в свои руки, то ли она на самом деле врач, просто не успела переодеться. В регистратуре едва успевают вести учет пациентов, не говоря уже о персонале. Вот следить за поступлением платежей – об этом здесь, похоже, не забывают никогда.
Под отчаянный визг колес каталка скрывается за углом. Антон идет своей дорогой, сунув руки в карманы, и разглядывает людей, мимо которых проходит. Пора менять тело. Он чувствует стесненность в груди – как всегда, когда конкретное тело становится слишком привычным, лицо – особенно удобным, а двигать конечностями оказывается чересчур легко. Он просто обязан всегда быть начеку. Лишь в этом случае Сань-Эр не застанет его врасплох и не собьет с ног.
За углом ждет какой-то юноша, прижимая к уху сотовый телефон. Последний особенно бросается в глаза: в Сане сотовые редкость, такие достижения техники доступны лишь банкирам и бухгалтерам из финансовых районов. Наверняка этот парень богат. Сын какого-нибудь члена Совета или другой большой шишки, а может, человек настолько способный, что пробился сам, закончив одну из трех крупнейших академий Сань-Эра. Таких людей в игры, как правило, лучше не втягивать.
Антон все равно пробует. Спотыкается перед парнем, да так, что ножи, пейджер и монеты вываливаются из карманов куртки, с руки слетает браслет игрока. А когда парень любезно пытается помочь Антону собрать пожитки, Антон делает перескок.
– …она ждет тебя к девяти, не забудь. А твоя мать…
Антон отдергивает сотовый от уха, догадавшись, какой кнопкой выключается брюзгливый голос. Только что покинутое им тело растерянно моргает, потом таращит красно-оранжевые глаза, соображая, как его угораздило попасть в больницу, но Антон делает вид, будто он тут ни при чем, коротко улыбается, подбирает ножи и прячет их в рукав шикарного костюма на новом теле. Он чувствует себя обновленным и отдохнувшим. Бдительным. В какой-то момент ему – его ци, его духу, его сущности – понадобится отдых, но пока он совершает перескоки, этот момент можно отдалить, точно так же, как рану можно заклеить пластырем, не дожидаясь, когда на ней нарастет новая кожа.
Антон надевает на руку браслет. В приливе сил он толкает дверь больницы и смешивается с толпой, вместе с ней покидая здание.
Август подбрасывает монетку и ловко подхватывает ее в ладонь. Вокруг него суетятся посетители бара, все места заняты завсегдатаями. «Змейстейшен» – это дыра, точнее, три объединенных в одно целое дыры, по пути к которым надо порядком попетлять по темным коридорам, прежде чем дойдешь до заведения, пользующегося недоброй славой. Дворцовая стража часто занимает здесь столики, являясь и в свое свободное, и в служебное время.
Бармен ставит перед Августом напиток. Август в чужом теле кивает, перебрасывая ему монету. Сегодня он наконец разберется в этой загадке. Хватит разговоров о вторжении чужеземцев. Хватит лжи о мятежниках из провинций. Ему всегда мерещилось в этих предположениях что-то не то, только он не мог указать, что именно. Здесь ощущалось нечто… подстроенное. Невнятные, маловероятные мотивы. Логика, проследить которую не удается.
Сегодня об этом доложила Калла. Вчера на нее напал некто, явно намеревавшийся сделать ее очередной жертвой болезни яису.
«Когда он перескочил, вспышки не было. И поблизости не было никого, когда он исчез из того тела. Как такое возможно, Август? С каких это пор сыцани научились нарушать все известные правила?»
Вот только беда в том, что он не считает, будто невозможное можно объяснить, осуждая его как иностранное. Не все так просто.
– Слышали что-нибудь об этом?
Двое дворцовых стражников, сидящих у стойки, вздрагивают от голоса Августа, но спохватываются и смотрят туда же, куда указывает его палец, – на маленький экран, пристроенный в углу. В очередном выпуске новостей с приглушенным звуком опять рассказывают все о тех же случаях смерти, демонстрируя зернистый снимок мертвых участников игр, изображающих сыцанское приветствие. Августу позволили взять для релиза лишь самый размытый из снимков, чтобы жители Сань-Эра убедились, что это дело рук дилетанта, понятия не имеющего, как на самом деле выглядит сыцанское приветствие. Ведущие на экране наперебой уверяют, что все это фальшивка, предназначенная для того, чтобы посеять разлад в Сань-Эре. Вот в это, по крайней мере, ему верится: настоящие сыцани тут ни при чем. И точно так же он не может представить себе, чтобы это сделали жители какой-нибудь провинции Талиня.
– Мы знаем не больше, чем ты, – отзывается стражник. Он не выказывает никакой подозрительности, а если и заметил черные как смоль глаза Августа, то не подает и виду. А во всем остальном Август выглядит самым обычным обеспокоенным цивилом.
– Странно только, что вину взвалили на чужаков из-за стены.
– Да? – отзывается Август.
Второй стражник кивает.
– Стена надежно служила нам так долго не без причины. Это превосходное оборонительное сооружение. Мы следим за каждой секцией. Если бы кто-нибудь перебрался через стену, мы бы об этом узнали.
Август согласен. Потому он и блуждает по барам целый вечер, заговаривая с каждым дворцовым стражником, какой ему попадается. Так что остается лишь одно объяснение.
Это сделал кто-то из своих.
Август пока не решил, что это означает. Брешь в системе безопасности? Может, охрана целой сторожевой башни халатно отнеслась к своим обязанностям или кто-то из гвардии открыл ворота чужакам. Но и в этих объяснениях зияют дыры: к примеру, неизвестно, откуда у этих чужаков взялись личные номера и как им удается избегать камер видеонаблюдения.
Он совершает перескок. Вторгается в тело сидящего на другом конце бара, вспышка быстро гаснет – не более чем очередная странность из тех, каких полно в Сане, хоть и возвещает она о незаконных действиях. Стражники вокруг в основном уже сменились с дежурства, у них нет ни малейшего желания призывать к ответу совершившего перескок. Зато их легко высмотреть благодаря черной форме, и Август в новом теле садится за столик напротив еще одного стражника.
Тот даже не поднимает головы, когда у него появляется сосед.
– Не интересуешься новостями?
– Не лезь не в свое дело, – огрызается стражник.
Август склоняет голову набок.
– А тебе не кажется, что твой гражданский долг – извиниться за вторжение в Сань-Эр жителей провинций? Как ты можешь с гордостью носить форму? И служить олицетворением Талиньского престола?
Теперь стражник поднимает голову. Август с запозданием понимает, что стражник ему знаком – или, по крайней мере, зеленовато-синий оттенок его глаз. Это один из ближайших подручных Лэйды, он отвечает за снабжение ее информацией в тех случаях, когда она покидает стены дворца по делу или во время отдыха.
– Чего это ты так разболтался, а? – спрашивает стражник – Вайжэ, вот как его зовут.
Август выдерживает паузу.
– А ты что сразу вскинулся? Может, ты и впустил чужаков?
Вайжэ бросается вперед и хватает левой рукой Августа за воротник. Подтаскивает к себе, на губах пузырится слюна. Другой кулак уже занесен и готов двигаться по траектории с конечной точкой на челюсти Августа, но вдруг замирает, словно натолкнувшись на невидимый барьер. Это выглядит почти комично.
– Ваше высочество… – поспешно бормочет Вайжэ. А, заметил-таки глаза. – Я так виноват.
– О, это ни к чему, – отмахивается Август. – Ведь это же я тебя спровоцировал. – Он высвобождается из захвата, Вайжэ сразу убирает обе руки. Август встает, задумчиво и рассеянно поджав губы. – Не забудь завтра обстоятельно и своевременно доложить о своем дежурстве.
По пути из бара он чувствует, как Вайжэ смотрит ему вслед. Едва узнав Августа, стражник замкнулся, так что продолжать расспросы было бесполезно. И все-таки почему реакция на вопросы о стене оказалась настолько бурной? Обычно Вайжэ не склонен к насилию. Он уравновешенный и спокойный, каким и полагается быть всем дворцовым стражникам, отобранным для выполнения ответственных заданий.
За порогом Август делает паузу, оглядывается через плечо. Смотрит, как закрывается последняя дверь. Поднимает глаза ко второму этажу, где пульсирует жизнью какой-то клуб, к третьему, на котором, судя по шуму, находится прачечная-автомат, к четвертому, где на полную мощность работает некая лапшичная.
Пока что он ничего не выяснил. Но у него начинают появляться подозрения.
Глава 17
Дым танцует над губами Каллы, вылетая из них серыми колечками, и эти идеальные фигуры постепенно растворяются в воздухе, а на пол кухни сыплется пепел. Под ногами валяются уже три окурка, искры жгут кафель. Калла сидит на столе, поставив одну ногу в грязном ботинке на стул, а другой болтая в воздухе.
Дверь открывается. Войдя в квартиру, Антон, похоже, ничуть не удивляется гостье. Разумеется, она может лишь предполагать, что это Антон, одетый как какой-нибудь референт члена Совета, с уложенными гелем волосами и шикарными запонками, поблескивающими в приглушенном свете.
Калла постукивает по сигарете. На полу прибавляется упавшего пепла, и она задается вопросом, заметит Антон или нет. И разозлится ли или же ему все равно, что в квартире стало еще грязнее.
– Где ты был? – спрашивает Калла.
Антон вскидывает бровь. Он идет медленно, вяло, словно ему едва хватает сил даже на то, чтобы продержаться в вертикальном положении лишнюю секунду. Но глаза выдают его. Взгляд этих непроглядно-черных глаз насторожен и расчетлив, он свидетельствует о предельной собранности.
– Я теперь что, отчитываюсь перед тобой, Пятьдесят Седьмая? – спрашивает Антон.
– А ты что, отчитываешься хоть перед кем-то?