Склонив голову, Калла движется сквозь вечернюю суматоху на городских улицах, минует витрины лавок, выбирает короткие пути, как только замечает очередной. Она врывается в закусочную «Магнолия», перескочив через турникет, и хотя не питает привязанности к бывшим фрейлинам и заботится об их безопасности лишь по эгоистичным причинам, исключительно из чувства самосохранения, теплая волна облегчения накатывает на нее в тот же момент, как она видит Чами в ее исцелившемся теле, хлопочущую над Илас за стойкой.
У Каллы слабеют колени. Она едва успевает схватиться за угол одного из столиков. Ее судорожное движение привлекает внимание половины посетителей, и Чами, обернувшись, вскрикивает при виде ее. Илас тоже издает громкий возглас, сорвавшись с места и метнувшись к Калле:
– О, так ты в порядке! В порядке, ты в порядке, хвала небесам…
Илас редко выражает хоть сколько-нибудь сильные чувства, и эти несколько восклицаний из ее уст равносильны проникновенной речи.
– А что, кто-то сомневался? – спрашивает Калла. Она усмехается, но у нее кружится голова. Илас и Чами перед ее глазами сначала раздваиваются, затем расстраиваются.
– Еще бы! – выпаливает Илас. – Когда я видела тебя в прошлый раз, тебя окружили со всех сторон. А я была не в состоянии вернуться за тобой.
– Какой-то мальчишка привел ее сюда, – добавляет Чами. – Я просила его дождаться тебя, но он напрасно прождал до поздней ночи, а потом я дала ему еды и отпустила. Так что стряслось?
На периферии зрения Каллы возникает слепящее белое сияние. Вспыхивает боль, распространяется от затылка ко лбу, и когда она подносит к нему свободную руку, то ей кажется, будто у нее горит голова.
– Илас не объяснила тебе? – уточняет она, покрепче хватаясь за край стола. Если она постарается держаться, все пройдет. Если будет стоять неподвижно, неприятные ощущения наверняка отступят. – «Полумесяцы» в Пещерном Храме экспериментируют с ци. Подозрительно все это. Лучше к ним не приближайтесь.
– Мой брат как раз приходил искать меня, когда… – Илас вдруг хватает Каллу за плечо. – Вот дерьмо! У тебя кровь.
В ушах у Каллы звенит громче прежнего, заглушая шум закусочной. Она делает глубокий вдох, надеясь, что в голове прояснится, но, судя по всему, ее надежды напрасны. В стол она вцепляется так свирепо, что того и гляди отломит угол в попытке вернуть привычные ощущения в теле. Ничего не помогает. Тело отказывается служить ей.
– Принеси бумагу, – еле выговаривает Калла, – бумагу… и ручку. Принеси ручку.
Шорох. Это, наверное, Чами убежала, чтобы принести требуемое, или же игра ее воображения, чувств, отдаляющихся от мира.
– Эй… эй… ты что…
Ничто не долетает до ее ушей, ничто не достигает глаз. Калла отпускает край стола, держится на ногах одну секунду, две, три, слегка пошатываясь. Чувствует, как шевелятся ее губы. Как загибается язык, выговаривая ряд цифр, как из горла вырывается хриплое: «Позвони Августу. Попроси… попроси его… пусть меня больше не пингуют…»
Наконец она падает на колени, и ее распоряжения обрываются. Прежде чем Чами и Илас успевают озабоченно склониться над ней, прежде чем они хотя бы подтверждают, что поняли ее, Калла поворачивается на бок и закрывает глаза, чтобы отдохнуть.
Глава 20
Август дает ей десять дней. Несмотря на всю неуверенность Каллы в том, что он согласится помочь, он отключает ее браслет – или, по крайней мере, переводит его в режим временного бездействия, чтобы она оставалась в игре, но ее не пинговали каждые несколько часов, вынуждая бегать по всему Сань-Эру, как других игроков. В новостях заметили ее отсутствие. Ведущие упоминают о том, что номер Пятьдесят Семь отлынивает от дела. Что она ничего не предпринимала, даже когда остальные игроки по результатам догнали и перегнали ее, так что теперь в лидеры вырвался Восемьдесят Шестой, ведущий бои по всему городу и всегда в пределах прямой видимости камер наблюдения. Поговаривают, что Пятьдесят Седьмая, должно быть, прячется умышленно. Хорошо зная Сань-Эр, полагают ведущие, можно легко избегать пингов и держаться в стороне от остальных игроков. Они строят предположения: болезнь матери. Нервный срыв. Ссора с Восемьдесят Шестым, который с каждым днем действует все увереннее и быстрее, что отнюдь не развеивает слухи о том, что эта парочка влюбленных переживает размолвку. Все это неважно. Пока браслет Каллы считается активным, исключать ее из игр нет причины.
Просто никто не может понять, зачем она прячется.
Она лежит в квартире Чами и Илас над закусочной, укрытая простынями до подбородка, и обливается потом, мучаясь от жара. Звон посуды, обрывки стариковских сплетен, шипение окурков, которые тушат в чашках с остатками чая, – все эти звуки долетают до верхнего этажа, гармонично вплетаясь в ее безумные сновидения. К четвертому дню жар спадает, она уже перестает хвататься за рану при каждом движении. К шестому дню рана рубцуется, перестает сочиться кровью. У нее сильная ци, она помогает ей исцеляться быстрее, чем простым цивилам. И все же она по-прежнему прячется под одеялами, поджав колени к груди и положив на них подбородок. Илас заходит каждые несколько часов, чтобы поговорить, и хотя Калла слишком утомлена, чтобы отвечать, Илас знает, что ее слушают. Она рассказывает об играх, о том, что развиваются события в них. Рассказывает о том, что искала прямо перед тем, как ее похитили в Пещерном Храме, как ей случайно попались распечатки, свидетельствующие о том, что кто-то в Сообществах Полумесяца следил за местонахождением игроков. Илас говорит, что с тех пор Матиюй покинул Пещерный Храм. Там явно творится что-то странное, а он достаточно умен, чтобы не ввязываться в такие дела, как бы много он ни зарабатывал там.
На восьмой вечер, после того как Чами и Илас ушли спать, телевизор в кухне остается включенным, по нему показывают новости. Калла добредает до него, закутанная в одеяло, накинутое капюшоном на голову, с чашкой чая, которую держит в руках так долго, что та успевает остыть. Когда Илас не льет непосредственно в уши Каллы сообщения о ходе игр, Чами пытается заботиться о ней так, как полагалось в былые времена фрейлинам. Пока Калла соглашается сидеть смирно, Чами расчесывает ее прямые, как палки, волосы, вспомнив о своих дворцовых обязанностях, но не проходит и нескольких минут, как Калла встряхивает волосами так, что они снова становятся всклокоченными и спутанными, и отсылает Чами заниматься делами закусочной. Чами приносит ей тарелки с едой и чашки с идеальными по температуре напитками, вот только Калла всякий раз не притрагивается к ним, пока не проходит несколько часов. Ей требуется, чтобы еда и питье больше подходили для тела, в которое они попадают, – ледяного и несчастного.
В новостях показывают видеоматериалы, отснятые камерами за день. Босиком, в ночной темноте, окутавшей ее, Калла подходит ближе и ближе, пока не останавливается прямо перед тяжелым ящиком. Она опускается на колени возле кухонного стола. Почти тычется носом в толстый экран. Телевизор работает беззвучно, но она слышит каждый кадр, объединяя лязг металла и пронзительные крики за окном с изображением на вспыхивающем и гаснущем экране, и бело-голубой свет отбрасывает тени на стены безмолвного помещения, ласково гладит ей лицо.
Она поднимает руку, подносит ладонь к экрану. Но не успевает коснуться его, как сюжет меняется: показывают поединок двух игроков в каком-то переулке, и она дотрагивается до собственной груди, ощупывает кожу вокруг раны, с которой уже сняты повязки, и воздух свободно проникает под тонкую хлопковую рубашку.
– Антон… – шепчет она, узнав приемы. Он взмахивает ножом, рассекая им противника по прямой сверху вниз, от горла до живота. Это происходит так быстро, что второй игрок, похоже, ничего не замечает, пока не распадается надвое.
Возможно, она все еще бредит от последствий жара. И ее мозг загнивает внутри от вынужденного безделья в ожидании, пока тело исцелится и снова будет готово встать в строй. Пока ее голова горела как в огне, а сердце истекало кровью, она не могла думать ни о чем, кроме боли. Худшее началось, когда рана слегка затянулась, потому что тогда она смогла отвлечься, у мыслей появилась возможность блуждать, и они, блуждая, уводили ее в подвал храма, к ножу, приставленному к груди, к Помпи, возвышающейся над ней. Этого не должно было случиться. Никто и никогда не должен был так стоять над ней. Какой из уроков ускользнул от внимания дворца? О чем она забыла за долгие годы, пока пряталась? Впервые за все время с тех пор, как она стала Каллой Толэйми, она ощутила себя бессильной, а это недопустимо.
В новостях показывают таблицу с количеством киллов. Уцелело всего девять игроков. Калла скатилась на четвертое место. Неважно, думает она. Каким бы ты ни был, первым или четвертым, все равно останется единственный выживший, которого и назовут победителем, который и обменяется рукопожатием с королем. А эти цифры – просто еще один атрибут игр, всего лишь развлечение для массового зрителя, который каждый год включает телевизор, чтобы посмотреть, как льется чужая кровь.
Ей не до славы и мест в таблице. Она играет, чтобы победить. Что еще имеет значение, кроме того, что каждый человек, вставший у нее на пути, должен умереть?
Она сжимает кулаки, в груди у нее теснит. Антон снова появляется на экране, и на этот раз он смотрит прямо в камеру, стаскивает маску и сверкает улыбкой. Теперь, когда финал уже близок, Сань-Эр начнет делать ставки. И сбережения всей жизни, и шальные деньги, выигранные в казино, потому что с чего вдруг денежное вознаграждение должно доставаться одному только победителю игр? Те, кто способен определить победителя с такой уверенностью, чтобы сделать ставку, тоже получат свое. Ставить чаще всего будут на Антона. Он излучает надежду и… силу.
Вот она в Антоне Макуса и притягивает, объясняет себе Калла. Вокруг нее издает негромкие звуки кухня, гудят водопроводные трубы, шмыгают крысы в ходах под штукатуркой, а Калла все смотрит в новостях, как Антон прорывается сквозь мрак Сань-Эра, и плащ развевается у него за спиной. Истинная сила. Непреклонная, незыблемая сила, к которой ее тянет, к которой ее тянуло с самого начала, еще когда он убеждал ее в преимуществах совместных действий. И теперь ей кажется, будто сквозь кожу прорастают шипы, потому что собственную силу она теряет, в то время как Антон раскручивается, словно принц-соперник, способный ворваться в тронный зал и сделать то же самое, к чему Калла готовилась предыдущие пять лет.