И Калла сразу же с силой отталкивает Антона. Они разлетаются в разные стороны, кинжал с лязгом падает на пол. Антон отшатывается с резким вдохом, Калла спешит встать. В кармане куртки у нее все еще лежит цепь.
Она мгновенно захлестывает цепь вокруг его шеи. Металлические звенья перекрещиваются на нем спереди, концы цепи в обеих руках Каллы, осталось только потянуть за них. Достаточно единственного быстрого движения. И Антон перестанет представлять для нее проблему, будет выведен из игры. Здесь перескакивать некуда. Нет ни единого тела, которое он мог бы захватить.
Калла крепче сжимает пальцы. Антон смотрит на нее. Просто смотрит, хоть его жизнь под угрозой, а у него еще есть шанс найти какой-нибудь выход.
– Давай, – ровным голосом говорит он. – Убей меня. Будь той принцессой-убийцей, которой тебя считают.
– Думаешь, ты меня оскорбил? – Калла слегка подтягивает цепь. Хотя цепь сжимает ему горло, так что дышать почти невозможно, Антон не пытается схватиться за нее, чтобы ослабить. – Ты же подослал ко мне убийц. А мне, по крайней мере, хватило духу явиться за тобой лично.
– Если ты мне не веришь, тогда мне нечего сказать. – Он выбрасывает руку вперед и хватает ее за запястье. Она не знает, откуда взялась кровь на их руках, чьи руки были окровавлены первыми. – Но ты веришь, Калла. Я вижу, что веришь. Тогда зачем все это?
Затем, что именно так все должно кончиться. Она упорно твердит себе, что победитель в играх может быть только один. И было бы глупо считать иначе.
Ее захват едва заметно ослабевает.
Она дура.
– Ты поцеловала меня, только чтобы отвлечь? – продолжает он. – Или потому, что тебе хотелось?
Ее сердце вот-вот выскочит, пробив грудную клетку, проложит себе путь наружу, обливая все вокруг кровью. Такие вопросы ей ненавистны, а он, как назло, продолжает задавать их. Калла никогда не располагала такой роскошью, как возможность задуматься о том, чего она хочет. Думать приходилось о другом – что надлежит сделать. Хотеть опасно. Хотеть – это…
Она отпускает цепь. Та спадает с шеи Антона, и поскольку один конец тяжелее другого, сворачивается на полу, как змея. Антон мгновенно срывается с места, но не для того, чтобы воспользоваться шансом и снова одержать верх, а только чтобы прижать обе ладони к ее щекам. С яростной силой он находит губами ее губы, и Калла отзывается так же неистово, позабыв про осторожность и благоразумие. Она тянет его за воротник рубашки и чувствует под пальцами липкую кровь. Ее запах распространяется все сильнее с каждым их движением, в нем отчетливо чувствуется металл и насилие. Кровь на их одежде, на коже, на полу, но Антон будто не замечает, что ранен. Кровь брызжет, когда Калла срывает с него рубашку и даже при тусклом свете видит, как глубок разрез.
– Антон! – предостерегает она.
– Оставь, – сразу отзывается он, срывает с нее плащ и опрокидывает ее на пол. Она ударяется спиной о плитку, та оказывается холодной, когда ее окровавленная рубашка спускается с плеч, но это лишь кратчайшая из пауз перед тем, как его губы впиваются в ее шею. Она запускает пальцы в его волосы, он обхватывает ее талию. Он словно пытается пригвоздить ее к месту, боясь, что она в любую секунду может передумать и сбежать. Но потом одна его рука скользит все ниже, прокладывает путь по ее бедру, пальцы находят пояс ее брюк. Его губы совсем рядом, и Калла завладевает нижней, слегка прихватывает ее зубами и с трудом подавляет желание укусить, когда по коже пробегают мурашки. С тех пор как она стала Каллой Толэйми, она никогда не теряла голову, а сейчас такой момент приближается. Он ближе, чем что-либо еще, пока ее живот сжимается под его ладонью. Его пальцы касаются пупка, затем спускаются ниже, забираются под пояс брюк, проскальзывают между ног. Калла невольно тянет Антона за волосы, ее глаза широко распахиваются, запрокидывается голова.
– О черт… – шепчет она, потому что ей больше нечего сказать, все мысли разбежались.
Не отвлекаясь, Антон тычется ртом в ее подбородок, щеку, доходит до местечка под ухом. Его пальцы действуют все настойчивее, находят ритм, и тогда на нее обрушивается все сразу. Снаружи грохочет гром, чуть не выведя ее из транса, в который она неудержимо погружается. Она не в силах вынести этого, не может справиться с таким обилием ощущений, и словно пытается срастись с ним. Движимая некой изначальной потребностью, она кладет ладони на грудь Антона, прижимает их к той самой ране, которую нанесла, и ее сердце колотится с головокружительной скоростью.
– Больно? – спрашивает она, с трудом переводя дыхание и удерживаясь, чтобы не ерзать.
Антон морщится. Его рука замедляет движения, но не останавливается. Взгляд тяжелеет, губы снова касаются ее рта, только чтобы прошептать под шум дождя: «Больно все, что ты делаешь, принцесса».
Пол начинает трястись, само здание содрогается от раскатов грома, который звучит все ближе. Калла хватает ртом воздух, пытаясь усмирить неистово бьющееся сердце.
– Так причини мне боль в ответ, – предлагает она.
Антон отстраняется, поднимается на руках, упираясь ими в пол по обе стороны от нее. Его рана перестала кровоточить. Он моргает, глядя на Каллу, на его щеке размазанное алое пятно, на шее – другое. Когда он выпрямляется и садится на пятки, Калла тоже приподнимается, опираясь на согнутые локти, и смотрит на него.
Он качает головой. Движение едва заметное, его не удалось бы уловить, если бы молния на миг не осветила комнату. Не глядя он берет ее за щиколотку, расстегивает ботинок и стаскивает с ноги. Затем другой. Калла не сводит с него пристального взгляда и, увидев, что он тянется к поясу ее брюк, без колебаний приподнимает бедра над полом.
Слабая улыбка трогает губы Антона.
– Благодарю за содействие.
– Смотри не привыкни, – предупреждает Калла.
– Я бы никогда не смог.
Кожаные брюки шуршат, брошенные на пол. Калла делает короткий вдох и такой же беглый выдох. Антон встает между ее поднятых коленей, и она не сопротивляется. Он наклоняется и приникает в поцелуе к ее ноге выше колена, потом к бедру, к изгибу груди и так продвигается выше, пока не заглядывает вновь ей в глаза, и она позволяет, ожидая, когда он подойдет к финалу. Может, его и не будет вовсе. И этим все ограничится.
– Я не посылал их, – говорит он. Произносит так тихо, под рокот грома и шум ливня за стеной, что она слышит его только потому, что эти слова сказаны почти ей на ухо. Калла отводит от его глаз упавшую прядь, но их свет полностью поглощен тенями в комнате, и Калла не может прочесть по этим глазам ничего, кроме того, что он готов выказать, и не знает, намерен ли он причинить ей вред, когда тянется к ее горлу. Ее чуть не тошнит от исступленного возбуждения, от боли, пронизывающей тело от живота до пальцев ног, и она готова махнуть рукой на самосохранение, лишь бы от этого стало легче. Но Антон не сжимает пальцы на ее шее. То, что должно было стать мертвой хваткой, превращается в ласку, и он склоняется над ней в поцелуе более нежном, чем все предыдущие.
– Знаю, – отвечает Калла в тон ему. Закрывает глаза, гладит его по спине, пробегая ногтями по очертаниям мускулов. Нечто звериное бурлит у нее в груди, ей приходится сдерживаться, чтобы не напасть на него, когда она, проскользив ладонями вниз, обнаруживает, как он затвердел. Еще немного – и она лишится рассудка.
Он снова нежно проводит пальцами по ее щеке. Она различает в его голосе легкую насмешку:
– Что-то не так?
– Негодяй, – выдыхает она. – Сними штаны и трахни меня.
Он подчиняется. Скинув одежду и придвинувшись, он делает паузу, будто выжидает, оценивает ее реакцию. Тело на нем чужое, но в Сань-Эре это такое же обычное дело, как и перескок. Когда доходит до такого использования, тела – всего лишь аксессуары, одноразовые и применяемые по мере надобности.
С нетерпеливым шипением Калла дергает его к себе. Должно быть, выглядит ее поступок нетерпеливо, потому что Антон смеется, прежде чем вонзиться в нее одним быстрым движением, обхватив за талию и впившись губами в губы, и вложить ей в рот протяжный стон, придавив им язык. Кто-то ахает – кажется, она сама. Мешанина ощущений нарастает где-то в области бедер, по всем конечностям распространяется низкий гул. С каждым его движением она ерзает, вскидывает ноги, обхватив его талию. Антон не спешит, а неистовое нетерпение исходит из самого центра ее существа, любое прикосновение путает мысли. Она понимает, что оставляет на нем отметины, глубоко вонзая ногти, и судя по тому, как он цепляется за ее бедра, он рисует на них такой же узор следов. Ну и пусть. Пусть нанесет на ее кожу постоянное клеймо в память о том, что такое божественная агония.
– Калла, – выговаривает Антон, стоит их губам на миг разделиться, – я не причиню тебе вреда. Я отказываюсь.
Нешуточное обещание для этого города. Даже если не принимать во внимание все остальное, на них обоих по-прежнему браслеты игроков.
Калла снова целует его, чтобы он замолчал. Антон, кажется, понимает, что она делает, потому что удерживает ее, схватив за шею, перестает двигать бедрами, и Калла почти готова убить его прямо здесь и сейчас.
– Антон.
– Ты что, хнычешь? – с усмешкой уточняет он. – Впервые в жизни из-за меня хнычет принцесса.
Но, несмотря на насмешку, он отпускает ее шею и снова вонзается в нее, а потом еще и еще. С силой ударяется о ее бедра, и она отвечает на каждое движение, выгибая спину, приподнимаясь над холодным полом и замирая от удовольствия. Она смутно осознает, что снаружи продолжается гроза, стекла дребезжат под напором ливня, трясутся деревянные оконные рамы. Но буйство стихий ничто по сравнению с тем, что неуклонно нарастает у нее внутри и достигает кульминации как раз в тот миг, когда Антон тоже напрягается всем телом, и на руках, на которые он опирается, удерживаясь над ней, вспухают жилы.
На мгновение внешний мир исчезает. Целый город теряет значение. Весь Сань-Эр разом перестает существовать, а Калле все равно.