Члены кабинета снова уселись за столы, стоявшие под прямым углом к трону. Они сидели с потусторонними взглядами, положив руки на колени, Затем церемония началась.
Все уже давно отрепетировали то, о чем они хотели сказать. По сигналу Председателя Тайного Совета Йошимичи Хара совещание было открыто, Первым поднялся принц Коноэ, поклонился Императору и начал читать документ, озаглавленный «Приоритеты национальной политики в свете современного развития международной обстановки». Это был план наступления в южном направлении, первым этапом которого должна была стать оккупация французского Индокитая. Считалось, что при этом можно будет обойтись без кровопролитии — путем дипломатического давления на правительство в Виши. Но если это не получится, придется использовать военную силу, даже рискуя спровоцировать войну с Америкой и Британией. Начальник армейского генштаба Сигайяма, поклонившись Императору, заявил, что согласен с наступлением Японии в южном направлении.
— Однако, — добавил он, — если германо-советская война будет развиваться в благоприятном для нашей Империи направлении, я считаю, что мы должны также использовать силу, чтобы укрепить безопасность наших северных границ.
Начальник главного морского штаба адмирал Осами Нагано также высказался за необходимость, несмотря на риск, наступления в южном направлении.
Когда Нагано закончил свое выступление, Председатель Тайного Совета Хара начал задавать «опросы, которые звучали несколько странно на таком формальном совещании в высочайшем присутствии.
— Каковы реальные шансы, — поинтересовался Хара, — захватить Индокитай с помощью одних дипломатических мер?
— Очень много шансов за то, что одними дипломатическими мерами обойтись на удастся, — ответил Мацуока, который все еще был против движения на юг и продолжал оспаривать мнение большинства.
Хара подчеркнул, что любая «военная акция» является очень серьезным делом, поскольку может ославить Японию на весь свет как агрессора.
— Я постараюсь, чтобы подобного не случилось, — заверил Мацуока.
Но Хара не был убежден.
— А почему бы нам не идти на север? — спросил он и начал говорить в пользу этого направлении, используя при этом аргументы самого Мацуока, — Советский Союз является рассадником большевизма во всем мире, и нам рано или поздно все равно придется сражаться с ним… Я хочу избежать войны с Соединенными Штатами. Я не думаю, что они вмешаются, если мы нападем на Советский Союз, но боюсь, что именно это и произойдет, если мы войдем в Индокитай.
Мацуока говорил точно такие же слова на вчерашнем совещании кабинета.
— Такая возможность существует, — согласился министр иностранных дел.
Однако, выступивший снова начальник генштаба Сигайяма заявил, что «оккупация Индокитая абсолютно необходима, учитывая обстановку в мире и победное шествие Германии по России, очень сомнительно, что наше вступление в Индокитай спровоцирует Америку на войну против нас». Генерал предупредил, что пока нападать на СССР представляется ему преждевременным. Надо подождать, предложил он, еще «дней пятьдесят-шестьдесят» и, когда Германия окончательно победит. Выступление начальника генштаба закончило все дискуссии, а все попытки Мацуока возобновить, дебаты оказались тщетными. Все единодушно проголосовали за наступление в южном направлении.
Хотя Император сидел молча, никак не выражая своего мнения, само его присутствие делало любое решение, принятое на совещании, законным и обязательным к выполнению. Документ был подписан принцем Коноэ, начальниками штабов армии и флота, затем преподнесен Императору и передан Хранителю Печати, который приложил к документу Большую Императорскую Печать. Был сделан еще один шаг к тотальной войне.
Между тем, склоки и грызня в японском кабинете продолжались. На совещании 16 июля генерал Тодзио с несвойственной ему эмоциональностью потребовал смены министра иностранных дел.
На следующий день Император попросил принца Коноэ сформировать новый кабинет. Принц выполнил указание Императора за двадцать четыре часа, поскольку в составе кабинета произошло очень мало изменений. Мацуока был заменен адмиралом Тейдэйро Тойода, который считал, что сумеет поладить с американцами. Одним из первых действий нового министра иностранных дел была телеграмма, посланная японскому послу в Виши, где говорилось о том, что японская армия войдет в Индокитай 24 июля независимо от того, какое решение будет принято французским правительством. Но за день до указанного срока французское правительство дало согласие на «мирный» ввод японских сил в южную часть Индокитая. Японский посол в Виши триумфально телеграфировал в Токио:
«Причина, по которой французы с готовностью приняли наши требования, заключается в том, что они видели нашу решительность и твердую волю в достижении поставленных задач. У них просто не было выбора».
Когда Хэлл прочел это сообщение, перехваченное и расшифрованное службой «Мэджик», он пришел в сильнейшее раздражение. Госсекретарь порекомендовал Рузвельту еще более ужесточить эмбарго на поставку стратегических материалов в Японию, хотя и знал, что Отдел военного планирования министерства ВМС США недавно предупреждал, что подобные действия могут спровоцировать японцев на нападение на Малайю и Голландскую Восточную Индию. А это может привести к вовлечению Соединенных Штатов в войну.
Рузвельт, как известно, слышал в это время только тех, кто советовал ему проводить максимально жесткую политику в отношении любого агрессора. Вечером 26 июля Президент приказал заморозить все японские активы в США. Вскоре также поступили Британия и Голландия. Это фактически прекратило всю торговлю между Америкой и Японией, а учитывая тот факт, что США являлись основным поставщиком нефти в страну Восходящего солнца, Япония оказалась в очень тяжелой ситуации. Газета «Нью-Йорк Таймс» отмечала, что «Япония получила самый тяжелый удар, который можно было нанести, не прибегая к военным действиям».
Для японского руководства это было совершенно очевидно.
Япония приобрела базы на территории французского Индокитая путем переговоров с французским правительством, нисколько не нарушив при этом международного права. Подобная реакция Америки была расценена в качестве последнего шага по окружению Японии американцами, британцами, китайцами и голландцами, которые не только не признавали доминирующей роли Японии в Азии, но уже замахнулись на само ее существование.
Через пять дней после этого начальник Главного морского штаба Нагано на аудиенции, данной ему Императором, сказал, что он хочет избежать войны и что этого можно добиться только выходом Японии из Тройственного пакта, который всегда рассматривался адмиралом в качестве основного препятствия на пути к миру с Америкой.
Адмирал предупредил, что запасов нефти в Японии хватит в мирное время на два года, а в военное — на восемнадцать месяцев. «При таких обстоятельствах, — совершенно неожиданно предложил Нагано, — мы должны взять на себя инициативу в начале войны. Тогда мы победим».
Наступило молчание, поскольку было трудно уследить за ходом мысли начальника Главного Морского штаба, который сначала много говорил о мире, о необходимости избежать войны с Америкой любой ценой, а затем вдруг заговорил о «нефтяном голоде» и предложил начать войну первыми. Начать ее следует с безумного и ужасного нападения, которое единственно и сможет привести к победе.
— Будет ли эта победа столько блистательной, что и при Цусиме? — спросил Император.
— Боюсь, Ваше Величество, — ответил адмирал Нагано, — что это невозможно.
— Тогда, — мрачно произнес Император, — война действительно будет ужасной.
V
Выход теперь можно было найти только при личной встрече Императора Хирохито и президента Рузвельта. Утром 6 августа принц Коноэ посоветовал Императору попытаться лично встретиться с американским Президентом. «Лучше вы встретьтесь с ним, — ответил Император, — так будет быстрее». Император хорошо помнил слова адмирала Нагано о том, что запасы нефти в стране тают с пугающей быстротой.
Утром следующего дня была послана телеграмма Государственному Секретарю США, предлагающая организовать встречу Рузвельта и принца Коноэ в Гонолулу для «урегулирования разногласий между двумя странами».
Но госсекретарь Хэлл не был уверен в целесообразности такой встречи. Как бы не произошел второй Мюнхен, где обаяние Гитлера так подействовало на Чемберлена. Такого же мнения придерживался и военный министр США Генри Стимсон, записавший в своем дневнике: «Приглашение Президенту является слепой попыткой удержать нас от точных и ясных действий».
Через два дня Хэлл встретился с послом Номура, который ждал от него определенного ответа. Вместо этого, Хэлл сказал японскому послу, что теперь уже стало ясно, что сторонники мира в Японии «потеряли контроль за ситуацией». Японская пресса «постоянно стимулирует разговоры об «окружении» Японии Соединенными Штатами. Еще не было случая в мировой истории, чтобы мирное государство, живущее по гуманным законам, считало бы себя «окруженным».
Разочарованный Номура спросил у Хэлла, является ли это заявление его ответом на предложение о встрече премьер-министра Японии и президента США? На это Хэлл ответил, что «во власти японского правительства является отыскание средств для соответствующего изменения своей политики. После чего можно будет решить многие вопросы».
Подобный холодный душ из Вашингтона еще сильнее обострил антиамериканские настроения среди японского руководства. Действительно ли американцы хотят мира или они играют в какую-то дьявольскую игру?
Между тем, Япония ежедневно продолжала потреблять двенадцать тысяч тонн драгоценной нефти, и японцы хорошо понимали, что вскоре их вооруженные силы окажутся беспомощными, как выброшенный на берег кит.
Президент Рузвельт во всех этих дискуссиях участия не принимал.