«Я долго не беспокоил вас личными посланиями, — писал Грю Президенту, — по той простой причине, что письма сейчас идут очень медленно, поскольку почтовые пароходы, везущие нашу дипломатическую почту, отплывают в Штаты недостаточно часто, чтобы мои данные о развитии американо-японских отношений совершенно не устарели, когда они достигнут Вас. Но я пытался и продолжаю пытаться в своих телеграммах Государственному секретарю нарисовать точную картину динамики происходящего изо дня в день. Я надеюсь, что Вы регулярно читаете мои доклады. Как Вам должно быть известно из моих телеграмм, я поддерживаю постоянный и близкий контакт с принцем Коноэ, который, несмотря на яростный антагонизм экстремистских и пронацистских элементов в стране, мужественно продолжает работать ради улучшения отношений Японии с Соединенными Штатами. Он считает себя ответственным, что наши отношения дошли до подобного состояния, и не сомневается в том, что уже «видел надпись, начертанную на стене», понимая, что Япония должна выйти из Тройственного пакта и сменить ориентацию в политике, если хочет избежать катастрофы… Я убежден, что принц готов зайти как можно дальше, даже рискуя вызвать всеобщее возмущение в Японии, чтобы добиться разумного взаимопонимания с нами. Я сильно сомневаюсь, чтобы какой-нибудь другой японский государственный деятель, кроме принца Коноэ, сможет столь успешно контролировать экстремистов в армии, проводя политику, которой они, благодаря своему невежеству в международных делах и экономических вопросах, отчаянно сопротивляются. Провал в достижении соглашения значительно увеличит вероятность войны — войны, которую мы в конце концов, разумеется, выиграем, но я задаю вопрос: в наших ли интересах низводить процветающую Японию до уровня третьеразрядного государства?…»
Это письмо оказало столь же мало влияния на события, как и все предыдущие рекомендации посла Грю. 25 сентября, на очередном заседании кабинета, принц Коноэ уже начал впадать в отчаяние, когда представители высшего командования потребовали установить новую, окончательную и не отменяемую ни при каких обстоятельствах дату открытия военных действий — 15 октября. Коноэ отказался от завтрака, который ему приготовили во дворце, а вместо этого пригласил всех министров кабинета в свою официальную резиденцию. Там он попытался оказать давление на генерала Тодзио: является ли крайняя дата 15 октября требованием или просто пожеланием части представителей высшего командования?
— Это было никакое не требование, а выражение мнения, — ответил военный министр. — Необходимо выполнять решение, принятое на Высочайшем совещании 6 сентября. Такие решения нельзя отменять или изменять.
Армия смыкала ряды, и принц Коноэ почувствовал себя совершенно беспомощным. Он признался маркизу Кидо, что армия хватает его за горло, и у него остается только один выход — подать в отставку. Маркиз Кидо стал отчитывать принца, как ребенка. Коноэ, чего с ним раньше никогда не случалось, стал довольно резко отвергать все претензии. Однако, Хранитель Печати напомнил премьеру, что поскольку он является ответственным за решение, принятое 6 сентября, было бы крайне безответственным поступком сейчас уходить в отставку, предоставив другим расхлебывать заваренную кашу.
— Будьте благоразумны и крайне осторожны, — посоветовал, прощаясь с премьером, Кидо.
Коноэ ничего не ответил. Он уехал, сказав своему секретарю, что ему необходимо обдумать многие вещи в спокойной обстановке. 27 сентября премьер покинул столицу и направился на ближайший приморский курорт Камакура.
VI
Для сотрудников Государственного Департамента США японский премьер-министр был безусловным агрессором. Там не могли забыть, что именно в период «премьерства» принца Коноэ произошло вторжение в Китай и вступление Японии в Тройственный пакт. И хотя Коноэ, якобы, поддерживал четыре предварительных условия Хэлла, никто не видел в этом особенного толка. По всем этим причинам любые попытки организовать встречу японского премьера с президентом Рузвельтом до заключения предварительных соглашений были обречены на фиаско.
Опасения Хэлла охладили первоначальный энтузиазм Рузвельта по поводу встречи с японским премьером.
Однако в Токио американского посла Грю еще не покидала надежда организовать американо-японскую встречу на высшем уровне. Посол был искренне убежден, что в Вашингтоне не до конца понимают проблемы, с которыми сталкивается принц Коноэ.
29 сентября Грю телеграфировал Хэллу:
«Я хочу напомнить то, о чем говорил в своих предыдущих посланиях, что японский политический маятник всегда качается между умеренными и экстремистами. Поэтому при существующих обстоятельствах любому японскому лидеру или группе политиков невозможно резко изменить политику экспансии и при этом уцелеть. Поэтому перманентная экспансия в Китае и в южном направлении может быть предотвращена, если на ее пути японцы увидят непреодолимые преграды…
…Яеще раз подчеркиваю важность понимания японской психологии, фундаментально отличающейся от западной. Никакие западные критерии не могут предсказать японскую реакцию на те или иные события, а также прогнозировать их действия…»
Грю предупреждал, что в результате американских проволочек, правительство принца Коноэ может пасть, уступив место «оголтелым экстремистам», и тогда жестокая война на Тихом океане станет неизбежной.
На следующий день Грю записал в своем дневнике, что «он сделал все, что мог, чтобы представить нашему правительству точную картину ситуации в Японии». В ответ пришла телеграмма от Хорнбека, который рекомендовал Грю «быть потверже и не особенно доверять японцам».
В каком-то отношении Хорнбек был прав, предупреждая Грю, что тот слишком доверяет японцам. В Госдепартаменте знали, что отношение Грю к японцам складывается из трех главных составляющих: его чувствительной жены, относящейся ко всему японскому с редкой симпатией; советника Думена, родившегося в Японии и обладавшего редким пониманием всех достоинств и недостатков этой страны; и его, Грю, собственного преувеличенного чувства чести и долга…
Только 2 октября госсекретарь Хэлл дал, наконец, более-менее конкретные ответы, которых японцы так давно ждали. Он приветствовал планируемую встречу в верхах и готовность принца Коноэ принять четыре предварительных условия. Но сами японские предложения, подчеркнул Хэлл, были «неприемлемыми, особенно в отношении Китая — все японские войска должны быть выведенными оттуда без всяких проволочек. Поэтому встреча на высшем уровне должна быть отложена, пока не будет достигнуто соглашение по многим важным вопросам.
«Мы не имеем желания искусственно создавать поводы для каких-то проволочек», — пытался убедить Хэлл посла Номура, сознательно вводятого в заблуждение. Хэлл никогда не забывал неоднократные просьбы начальников штабов армии и флота США — генерала Джорджа Маршалла и адмирала Гарольда Старка — потянуть время на переговорах с японцами, чтобы дать возможность значительно усилить американские соединения на Тихом океане. Но подобная политика лишь ускорила начало войны.
5 октября 1941 года, в одиннадцать часов утра, начальники управлений военного министерства Японии собрались в кабинете генерала Тодзио. Совещание пришло к выводу, «что нет возможности решить наши проблемы с Америкой путем переговоров. Необходимо подать петицию Его Величеству, чтобы на следующем совещании в Высочайшем присутствии было принято решение о начале войны».
Принц Коноэ вернулся из отпуска еще более подавленным и удрученным, чем прежде. Его сотрудники также уже растеряли свой оптимизм по поводу мирного разрешения противоречий с Америкой. В мирный исход еще верил только маркиз Кидо. «Анализируя обстановку в стране и за рубежом, — сказал Кидо принцу, — трудно предсказать исход войны между Японией и Америкой. Поэтому мы должны еще раз проанализировать сложившуюся обстановку. Вместо того, чтобы принимать решение о немедленном объявлении войны Соединенным Штатам, правительство должно сначала принять меры к успешному разрешению китайского инцидента».
Коноэ был далеко не в восторге от этого совета маркиза, но решил ему последовать. Утром 13 октября Коноэ пригласил к себе на виллу в Огикубо военного и морского министров, а также министра иностранных дел и генерала Судзуки из управления планирования военного министерства. В этот прекрасный воскресный день принц отмечал свое пятидесятилетие. Вилла Коноэ была комфортабельна, но далека от той показной роскоши, которой отличались другие особняки в этом аристократическом пригороде Токио. Еще до прибытия приглашенных начальник канцелярии кабинета Кандзи Томита передал принцу записку от начальника Управления Военно-морского министерства адмирала Такасуми Ока, где говорилось:
«Флот не хочет приостановки японо-американских переговоров и желает всеми возможностями избежать войны. Но на совещании мы не сможем открыто высказать нашу точку зрения».
Генерал Тодзио как-то разузнал об этой записке, и еще по пути в Огикубо решил начистоту поговорить с морским министром Ойкава, обвинив флот «в безответственной трусости». Садясь за стол, Тодзио едва сдерживался, чтобы не наговорить резкостей морскому министру. Зато первыми словами генерала были: «Нет уже никакого смысла продолжать переговоры в Вашингтоне». Представители флота, как и предупреждал адмирал Ока, не осмеливались откровенно высказать свое мнение. Адмирал Ойкава произнес что-то не совсем понятное, а затем предложил оставить окончательное решение этого вопроса «на усмотрение премьер-министра».
— Каким бы ни был выбор, — сказал принц Коноэ, — его нужно принять быстро. Если вы хотите знать мое мнение, то я стою за продолжение переговоров.
Генерал Тодзио повернулся к адмиралу Тойода:
— Господин министр иностранных дел, верите ли вы еще в успешное завершение переговоров? — в голосе военного министра звучал нескрываемый сарказм. Вместо министра иностранных дел на вопрос генерала ответил Коноэ: